- Порой мне кажется, что это я виновен во всем... Лишь я... И правда, кто еще может быть повинен в гибельном касании моей души? - он пожал плечами и поднял задумчивый взгляд к низкому пасмурному небу. Оно чем-то напоминало холст, на котором неведомый художник оставил своей кистью резкие мазки всех оттенков безрадостной осенней меланхолии. Эта странная грусть всегда заставляла его говорить, срывая печать молчания с его души, и он никогда не противился...
- Все люди, которых она касается, погибают. Вянут словно цветы, раз ощутившие морозное дыхание северного ветра, - он замолчал, прислушиваясь к растворяющимся в зябком воздухе словам. Их отзвук все еще звенел среди непролитых капель, вплетаясь  в дождливый узор осени. И неожиданно, резко обернувшись, он быстро произнес: - Я чумное, прокаженное существо... Позволить своей зараженной душе касаться других было величайшей слабостью и ошибкой. Теперь я должен уйти.
Чуткие пальцы успокаивающе легли на его плечо. И даже глядя вниз на тонувший в серой дымке сырого тумана город, он знал: она улыбается. Нежно, ласково и чуть грустно... как всегда.
- Поздно... - едва слышно шепнули ее губы, едва не коснувшись его уха.
- Поздно! - как-то загнанно и оттого жутко усмехнулся он. - Поздно... теперь я должен смотреть, как медленно умирают все те, кто был мне хоть каплю интересен. Я должен смотреть, как они гибнут, гниют и разлагаются изнутри... Как их души медленно рассыпаются во прах, оставляя после себя лишь никчемную оболочку, лишь по общему заблуждению называемуюживым человеком. Я должен видеть и сознавать собственное бессилие. Ведь протянутые мной руки они, наученные горьким опытом, считают попыткой толкнуть их дальше в Пустоту... И, пятясь от них, все глубже погружаются в ее удушающие объятия... - он накрыл ее пальцы своей холодной ладонью, сжал, словно черпал в этом прикосновении неведомую силу. Но лицо скрылось за непроницаемой маской отрешенности, безучастно глядевшей на увязнувший в густой дымке город. Далеко внизу один за другим медленно расцветали в белесой дымке желтые шары света, по улицам растекалась мгла.
- Ты же не ушел... до сих пор... - ее голос звучал мягко и чуть вопросительно, хотя в словах и не было вопроса.
- Да, - он печально улыбнулся и, повернувшись, заглянул в ее глаза. - Потому что второй мой грех - вера. В то, что найдется где-то хрупкий побег, который не в силах будет погубить прикосновение моей души...