Париж
...Говорят, увидеть его и умереть. Пасть ниц перед могуществом, сдержанной властностью, красотой... Или хотя бы преклонить голову, как перед королями, некогда жившими здесь. И в каждом завороженном взгляде, остановившемся на очередной достопримечательности, в каждом восторженом восклицании чувствуется это церемониальное, полное почтения приветствие. Париж не ждет, что с ним заговорят, как с равным, но любит восхищать, а иногда, быть может, даже пускать пыль в глаза. И все же он не такой надменный вельможа, каким хочет иной раз показаться. "Просто статус обязывает..." - устало признался он, бродя вместе с Блад по одному из своих садов и дразняще, заразительно хрустя знаменитым французским батоном, запросто надламывая его тонкими пальцами.
Бесшумно опадали лепестки, тут и там в темной зелени горели яркие огни цветов, чуть заглушенные дневным светом и надвигающейся осенью. Здесь было многолюдно, и в то же время тихо, как всегда бывает, когда сойдешь с беговой дорожки оживленных авеню. Сюда, казалось, сбежал весь простор, теснимый со всех сторон целыми рядами приземистых, массивных домов. Сбежал и только здесь смог растянуться во всю свою ширь, вдохнуть полной грудью пропитанный запахом прелой листвы воздух. Старые каштаны бросали под ноги прохожих свои колючие плоды, загадывая, кто поднимет сияющий, будто лакированное дерево, плод, а кто равнодушно пройдет мимо. Вздыхали, перешептывались о чем-то и записывали результаты под сенью ржавеющих крон на новом годовых годовых кольцах. Быть может, именно сонм этих исследователей с их сухим академизмом гнал из еще цветущих садов переполненное яркими эмоциями лето. А может это почти питерский дождь смывал наcыщенные краски, превращая город в гравюру, меняя местами полотна художников Монмартра и реальность. Ветер задумчиво шелестел в облетающих кронах, гасли шаги по песчано-каменистым насыпям, донося эхо прошлого. Осколками неба дрожала водная гладь прудов, а возле них слышался легкий шорох кренолиновых юбок, отдаленные голоса, похожий на приглушенный звон смех... Мраморные боги и герои видели своих призрачных соседей столь же ясно, сколь современных прохожих - перед их взглядами из безвременья человеческие эпохи сплетались воедино. И невозможно было узнать, пронзит вытягиваемая Артемидой из колчана стрела кого-то в прошлом, будущем или настоящем...
За временным лабиринтом прятался лабиринт пространственный. Париж тек вокруг, вздымая над Сеной каменные хребты мостов, тугими валами зданий раздавался во все стороны, ажурной угловатой пеной вознося к небу шпили готических соборов. Он отражался и астворялся сам в себе, то проходя мимо в равнодушно-безмятежном величии, не замечая никого вокруг, то незаметно присаживался рядом у фонтана и подталкивал прутиком прибившийся к гранитному бортику самодельный парусник. Приглашал в свои галереи и дворцы, всегда встречающие гостей с распростертыми объятиями, чуть хвастая, чуть гордясь и еще потому, что так заведено десятилетиями... Казалось, Париж сам порой забывал, каков он на самом деле, слишком сжившись с тем, каким его видели миллионы визитеров. "Впрочем, - напомнила себе Блад, проходя галереями Лувра, - редкая традиция рождается на пустом месте".
Музей музеев Лувр... Здесь тесно даже статуям и картинам, что уж говорить о толпах людей. И все же нет-нет да и попадешь в пустынный холл (где-нибудь вдали от Джоконды). Оставшись на мгновение с картинами, перенесешься в иную эпоху, закруженный водоворотом красок яркой, иной и в то же время будто более настоящей реальности. Останься здесь на несколько дней, и распахнутые врата на стенах проведут через все события Старого и Ветхого завета, не упустят ни малейшей детали, забытой уже и священными книгами. Забудь о нескончаемом потоке дней, людей и дел, и они отведут тебя, куда бы ты ни захотел: в чащу леса, на тихий, застланный ночью берег, в давно ставшие руинами города, подымут к небесам, сбросят в глубины ада, откроют твоим глазам величайшие события прошлого. И если поспеешь за мелькнувшим где-то сбоку крылом, вернешься в настоящее, так никогда и не поняв, кто был твоим провожатым. Не то ангел, не то Ника, столько раз возвращавшая Блад к себе и манящая своей навек запечатанной в камне энергией. А может, это лукавый Гермес, скрывшийся за очередной из своих статуй? Да, скорее всего он - нашел Библию слишком скучной и привел в совсем иной мир, где застыли в иллюзорной неподвижности мраморные тела.
Незримо стягивают они вокруг свой хоровод, ловят мелькнувшей на дне неподвижных глаз искрой, удивляют внезапной искренностью собственных чувств. Удивительно легкая и глубокая нежность Амура и Психеи, отблеск опасного веселья в лукавой улыбке Диониса, детский каприз Амура, усевшегося верхом на кентавра, уверенная сила Геракла и всюду легкое едва зримое присутствие вечно спешащего куда-то Гермеса-вестника... Вглядеться в спокойные лица, уловить то, что там, за каменной кожей, прикоснуться внутренне и забыть на миг, что и здесь у тебя не так много времени.
Но вечность, даже на мгновение, - удел лишь богов, и Париж, горделиво и чуть загадочно улыбаясь, вновь вывел на свои улицы...