Амстердам
...От его имени ощутимо тянуло солидностью, уверенностью в себе и упрямой устойчивостью. Блад задумчиво перекатывала в сознании наполненные какой-то фундаментальной мощностью и аристократичной властностью слоги: "Ам...стер... дам..." Перекатывала, будто свинцовые шары, любуясь изысканностью искаженных отражением форм, чьи отблески играли на серой поверхности. "Дамба на реке Амстел", - воспоминание приходило само собой. Как пояснение возникавшему ощущению незыблемости. Но...
Стоило Блад лишь ступить на серый гранит набережной, как ощущение солидности разом схлынуло, растворяясь в спокойной глади каналов и струях дождя. Что-то напротив тянуло за руки, кружило, звало... и сразу в разные стороны.
Он оглушал.
Без крика, без цвета. Но первый миг Блад захотелось даже отступить назад, отстраниться от вдруг нахлынушего со всех сторон... Чего? Да, наверное, его самого... Амстердама. Откуда-то сбоку вылетает машина, а тут сигналят с велосипедной дорожки, там бредут, прогуливаясь люди, а со всех сторон с любопытством обступили высокие по-братски схожие и в то же время совершенно разлиные дома. Засмотришься на них, шарахнешься в сторону от проносящегося мимо велосипеда, вовремя вспомнишь, что парапет тебя не спасет от такого пятящегося шага прямиком в канал. Его ведь попросту нет... Амстердам улыбнется - видимо, всех так встречает - хлопнет по плечу и помчится переплетением улиц, каналов, мостов и цепочек зданий, ведя за собой.
Нет, он не паук и даже не критский минотавр. Совсем нет... Просто немножко странный малый, до сих пор неподобающе юный. Просто он немного заплутал среди своих красочных мыслей и грез, в лабиринте стройных, будто картонных домиков, наводящих на мысли о декорациях в старом театре, в чьих переходах порой чудится растворенный в воздухе запах марихуаны или конопли, а в голову вдруг ударяет непонятное веселье. Заплутал по своему желанию, но не потерялся, нет. Ведь он тут свой, этот лабиринт и есть он сам. А быть может, он просто слишком долго вглядывался в ярко-пестрые поля тюльпанов, расстилающиеся по весне до самого горизонта... Он хранит память о них в неисчислимых ящичках на цветочном рынке, полном незабываемым буйством всевозможных красок. Он показывал их Блад, хоть она так спешила. Каких-то несколько часов на знакомство с целым городом - это ведь так мало! Мало, донельзя обидно и чуть грустно, особенно, когда начинаешь понимать, что в бешеной круговерти вокруг вовсе нет суеты. Она лишь в тебе и нещадно утекающем прочь времени.
И все же что-то удалось ухватить, остановить в своем сознании, запомнить. Неторопливое скольжение по воде одного из многочисленных речных трамвайчиков. Здесь время может подождать, попав на время в небольшую запруду. Белые лебеди по одиночке подплявают, выпрашивают подачки, будто забыв о своей гордости и кажущейся надменности. Тянутся над головой пролеты десятков мостов, выстраиваются друг за другом, будто отраженные в паре обращенных друг к другу зеркал... Здесь вместо перил вдоль набережных - гирлянды и целые гроздья велосипедов. Блад невольно подумала о том, что если сложить всех виденных за ее жизнь железных коней и то получится меньше, чем она увидела здесь за несколько часов. Они висели друг на друге, отсвечивая ободами колес, почти упав, почти касаясь глади воды, уцепившись за набережную одним лишь рулем. Их были здесь сотни и тысячи, недаром говорят, что откачав воду из каналов, можно найти два метра велосипедов... Но тут все живет в столь тесной связи с водой, что и дома уходят прямо в воду, будто в Венеции. Проплываешь мимо, а с фасадов задумчиво провожают глазами гостей невозмутимые статуи. И все тянутся, тянутся широкой нарядной каймой вдоль каналов высокие стоящие плечом к плечу дома, всматриваясь в свое отражение. Неподражаемо... И должно быть, еще более прекрасно, когда в черных водах играет свет фонарей, а тени становятся цветными, будто расплавленные праздничные свечи...
Но, чего не довелось, того не довелось... Амстердам не постеснялся, провел даже по кварталу красных фонарей, где девушки выставляют себя в витринах будто дорогой товар. Впрочем, в последний момент, его что-то все же смутило, поэтому гид провела группу лишь самым краешком сего греховного местечка, а жриц любви практически и не было видно.
Прощаться пришлось скоро и как-то неловко, слишком поспешно. Но, садясь в автобус, Блад знала, что обязательно вернется вновь, чтобы встретить закат, терясь в узоре узких улиц, и, уносясь куда-то мыслями, стоя на изогнутом хребте моста, услышать наконец, о чем поет этот непоседливый юнец в своей голландской манере... А еще однажды обязательно познакомиться с тем, кто ушел в тень за его спиной. Амстердамом-старшим.