- А ты дай ей разок в морду. – Советовал Бобропу Борбопу Варлап Марлап. – Авось, и образумится. А то ишь, подавай ей нефизиологичных сношений…

Неандертальцы сидели на громадной сосне, поваленной ураганом, и болтали заскорузлыми пятками.
- Не могу. – Вздохнул Борбоп Боброп. – Она мне тогда и в обыкновенных сношениях откажет…
- Сам возьми. Как советовал мой погибший от клыков дикого кабана дядя, с бабой следует обращаться единственным способом: дубиной по голове, за волосы, и в пещеру.
- Да пробовал уже. – Признался Борбоп Боброп. –Не понравилось. Она ж после дубины как бревно-то лежит, никакой радости не выражает от соития, и ответных опять же ласк оказать не в состоянии…
- Ты излишне радикален. – Уверенно сказал Варлап Марлап. – Дубиной, но не до конца. Это ж баба, а не мамонт. Ты мамонта до конца дубиной, а бабу беречь надо, голова бабы мамонтовой голове во всем уступает. Ты ее слегка, нежно: «Тюк!»
- Не могу ее нежно «Тюк!», не имею права. Нельзя мне как охотнику руку портить, на бабе удар ослаблять, сноровки лишаться, на меня за всё племя ответственность возложена. Это я сначала бабу легонько бить начну, а после и добычу до смерти убить не осилю.
- Это ты прав. – Согласился Варлап Марлап. – Ну, тогда что же… Терпи.

Борбоп Боброп сердечно простился с другом и спихнул его с обрыва на острые камни.
- Терпи-и-и… - Успел еще крикнуть тот, стремительно уносясь в пропасть.

Борбоп Боброп дождался глухого удара, и молвил:
- Спи, друг одинокий…
Ему казалось, что ветер всё повторяет это «Терпи…»

Предсмертное напутствие лучшего друга было лишено оригинальности, но влекло своим призывом к стоицизму. Борбоп Боброп в душе был немного философ. Перед тем, как забить придавленного в ловушке мамонта, он любил взглянуть зверюге в глаза, высматривая там смысл жизни. Обыкновенно вместо какого-либо смысла глаза умирающего мамонта выражали бесконечное удивление, мол, как же это меня угораздило?

Борбоп поднял с земли топор с кремниевым лезвием, поплевал согласно обычаю вослед погибшему соплеменнику. Вопли шамана Ющика о необычайной пользе братоубийства, конечно, не подлежали оспорению, но звучали всё же как-то подозрительно. И что это обязательно как если холодная осень, так Борбопова друга надо убивать?

Просто не любил Ющик Бобропа, бранился часто и грозил закамлать до потери всякой потенции, а все за то, что красивая Турба Урба когда-то пренебрегла им ради статного охотника, отринув высокую честь спустя год совместной жизни с шаманом быть принесенной в жертву ради мирного неба над головой...

Оно и не удивительно, что пренебрегла, рожа то у шамана того, подгулявшая рожа. Наверное, уморенный в честной политической борьбе предшественник Угрюм Бугрюм порчу наслать успел, прежде чем от хватай-травы скосошиздится… Вот и облупила Ющику всё личико не пойми какая хворь, то ли фурункулёз, то ли герпес урогениталис, а то и вовсе – печатью интеллекта обезобразило, хотя от такого, конечно, тьфу-тьфу-тьфу…

Вот с Турбой Урбой у Борбопа и возникли теперь проблемы. Да и как же им не возникнуть, когда нарушил Борбоп закон предков, не доглядел. Так, помнится, воспрыгнул на зазнобушку, взлетел, можно сказать, что даже тумаком забыл поприветствовать, вот та себе невесть что и возомнила. Потом пытался, конечно, наверстать, да было уже поздно. Не даром от отца к сыну передаётся наставленье: прежде чем подумать – бей! Оно и в охоте, и в семейной жизни, всюду годится.

Вот как вышло.
Вернулся намедни Борбоп от отхожей ямы, а Турба Урба, вместо положенного ей самой природой места в темном углу, выстроилась в середине хижины, руки в бока уперев, взгляд свой от полу в поперёк всех приличий оторвав, и что-то еще даже сказать без спросу собирается!

Ну, Борбоп Боброп, не растерявшись, ясное дело, ей с размаху: н-на! Рухнула как подкошенная, в угол свой отползла, там повыла, и вновь же опять лезет, рот свой разевает, пытается ажиотаж создавать. Понял Борбоп, что дело плохо, и со знанием дела нанёс второй удар, не постеснявшись слово крепкое, наставительное, добавить, про себя сокрушившись: вот всё-таки до чего засело в бабе злодейское неповиновение.

Исполнив свой супружеский долг, Боброп Борбоп, весь в переживаниях, вышел на вольный воздух. Что же нужно проклятой супруге, раздумывал охотник, и даже трахнул в сердцах о землю своей любимой дуборясиной, осознавая собственное бессилье. Самостоятельно управиться с положением было, видимо, невозможно.

За советом Борбоп Боброп отправился к вождю, могучему Янрупу Панрупу.
Ярнуп Парнуп не мог вникнуть в беду соплеменника. У него самого было семь жён, все недоумения с которыми разрешались краткой расправой, половой, либо, в зависимости от настроения, физической, к коим вождь и посоветовал прибегнуть Борбопу.

Мысль воспитать Турбу Урбу через это самое место, то есть, по научному, отверстие, показалась Борбопу довольно заманчивой. Он прикинул на пальцах, когда в последний раз была у них с Урбой Турбой шкурная связь, и вышло что-то около… около… того… Если вот стока пальцев, это значит… Ага.

В самом деле, подзапустил бабу, укорял себя Борбоп Боброп. Недолюбил. Вот она и бесится…

Успокоенный, он поспешил домой. Дорогой, по старой памяти, добыл мелкую сумчатую крысу, вроде как подарочек. Презент, актуально выражаясь. Правда, приплющило малость крысу камнем-то, можно сказать, совсем размазало. Ну так шкурка сгодится. А то вроде дома жрать нету. Вон уже оленя ляжка сколько лежит, поди, провялилась. Как раз на ужин сгодится… а крыса так… внимание…
Поразмыслив, Боброп Борбоп огляделся, нет ли кругом кого из соплеменников, и затеял выкорёживать из земли мшистый валун. Как следует упарившись, придирчиво обнюхал себя под мышками, проверяя, удалось ли добиться необходимой густоты и крепости аромату. Затем почесал грязноватую рельефную грудь и встал спиной к солнцу, невольно залюбовавшись собственной тенью. Против такого красавца ни одна баба устоять, ясное дело, была не в состоянии.

Дома Борбоп Боброп сразу взял быка за рога.

Ударом ноги развалил очаг, издал воинственный рык и цапнул Урбу Турбу за покрытый разводами зад. Однако жена не спешила отвечать на положенные ей по закону ласки. Наоборот, затеяла высвобождаться и оказывать противление.

Вдруг растерявшись, Борбоп Борбоп спешно покинул хижину. Над шатром шамана вился дымок; поди, шаманит. В грязи возились дети и собаки.
В полной растерянности Боброп добрел до священного срединного столпа.
- Эй, столбун! А ну слушай, что скажу!

Стоявший на столпе святой человек недовольно поглядел на него, потом бережно взял немытыми пальцами свой детородный орган и попытался угодить в Бобропа поганой струёй.

Чудом увернувшись, Боброп не стал наказывать гадёныша, ибо того не позволял закон предков. Впервые, пожалуй, за всю свою жизнь усомнившись в разумности таких законов, Борбоп Боброп обошел новоявленную лужу и крикнул:

- Я посоветоваться!
Столбун повернулся к Бобропу задом и попытался отморозиться.
И без того растревоженное самолюбие Бобропа всколыхнулось, охотник тихонько зарычал, и что было мочи двинул столп плечом.
Не то чтобы слишком врытое в землю бревно вздрогнуло, столбун опасливо подогнул колени и попытался ухватиться за свой насест руками.

Я т-те что, зря на твой прокорм добычу жертвовал… - Удовлетворенно пробурчал Борбоп Боброп, и добавил во весь голос:
- Ты здесь на что поставлен? Чтоб народ высказываниями мудрыми радовать, искрой слова огонь в людских сердцах разжигать! Вот и работай!
Столбун нехотя поворотился передом, и противным взглядом уставился на Бобропа. Слушая, он не прерывая этого своего противного взгляда еще и гнусно похихикивал.

А уяснив наконец суть дела, столбун и вовсе принялся хохотать, очевидно, радуясь чужому горю.
- А ты поговори с ней. – Отсмеявшись, предложил он. – Авось, расскажет чего. Может, ей жилищные условия ни к чёрту. Может, хочет хижину из дерева бумбр и вид на главную лужу…
Присевший уже в поисках булыжника поувесистей Боброп Борбоп замер, пораженный простотой и очевидностью решения.
Оставив святого человека хихикать в своё удовольствие, он вновь заспешил домой.

Перебирая босыми ногами первозданную, эпистолярную… пасторальную, наверное, грязь, Борбоп Боброп сочинял свои слова к жене, пошевеливая от натуги засунутым в нос пальцем. Темнело. Ветер сменился, и нёс теперь от развалин полыхающего малиновым энергоблока волны теплого воздуха. Буйная растительность шелестела среди останков бронетехники, ревели мастодонты, трубили мамонты.

- Вот скажи мне, ты, женщина, мать твою и бабушку, от чего ты заняла вдруг такую гражданскую позицию? Или может я более тебя не устраиваю как защитник, добытчик и покровитель? – Выпалил Борбоп Боброп, от волнения позабыв даже извлечь палец.
- А ты как думал, дармоед? – Закричала прекрасная Урба Турба. - Вот не буду больше сносить твое хамское обращение! Желаю отношений, а не грубых сношений! Увидь во мне человека.

Борбоп попытался переварить услышанное. Это, значит, желает баба чтобы он к ней подобно мужику обращался? Во всём ровней почитал? Это, выходит, и на охоту теперь вместе, и мордобой по праздникам, натуральный то есть мордобой, вплоть до умерщвления мордобой значит. И камни баба хочет сама таскать от ручья, и бревнами ворочать, и с волками позорными биться, и мамонтам ловушки возводить? Да как же она будет?
- И откуда в тебе человека можно разобрать? Разве что когда брюхатая ходишь… - Рассудил наконец он. – Или то намёк в переносном смысле?
- Желаю, чтоб ты со мной обходился ласково, слова приятные говорил, рыбкой своей называл! И любил всем сердцем…
- Это как это, всем сердцем? – Испугался Борбоп. – Это что еще за противоестественные сношения? Каким сердцем, когда на то нам природой другие органы положены? Да и рыбой мне тебя никакой радости называть нету, рыба в воде живет, холодная и мокрая, её только в углях подержать если, тогда я к ней симпатию испытываю... Какая из тебя рыба?

Губы у прекрасной Урбы Турбы задрожали, она отвернулась, бросилась на шкуры и забилась в беззвучных рыданиях.

«Вот ещё… - Бормотал Борбоп Боброп. – Вот ещё…»

Как жалел он теперь, что отца пришлось употребить во время зимнего голода, когда звери из лесу на юг поушли. Может, помог бы батяня советом, может, у них с мамкой тоже через это проходило. И у мамки тоже не спросишь, её ещё раньше бати употребили. Хорошая была мамка, вкусная, не то что батя, сухой да жилистый.

Оставив рыдающую супругу, Борбоп Боброп вышел на свежий воздух. Находясь словно бы в прострации, он добрел до покосившейся хижины шамана Ющика Пущика.

Не без злорадства выслушав проблему, тот предложил свой вариант решения: принести в жертву во имя мирного неба над головой самого лучшего друга. Да и осень что-то выдалась холодная, надо бы умилостивить, подмазать, так сказать…
- Так мы же это… Помню, мамонта целого во имя мирного неба над головой сожгли. – Попытался было протестовать Борбоп Боброп. Идея убийства лучшего друга нравилась ему мало.

А Варлап Марлап воспринял новость о своём грядущем умерщвлении и вовсе безрадостно, без всякого энтузиазма, что еще больше угнело сердце Бобропа. Нет чтоб поддержать, ободрить, что ли, так он ещё больше грусти нагоняет.
- Прости, друг. – Говорил Боброп, прижимая голову к груди Варлапа Марлапа.
- Ничего. Раз надо… - Как-то неуверенно отвечал Варлап Марлап.
Его вдова и дети молча обступили обнявшихся товарищей, провожая отца в последний путь, отдавая последние почёт и славу.

- Ты это… Младшего хорошо смотри, чтоб его звероящеры не загрызли. – Твердил жене Варлап Марлап. – Если что, к Борбопу Бобропу обращайся, он им вместо отца теперь будет… И шкуры новые не забудь получить, как безмужикая, а то зимой помёрзнете…

Борбоп смотрел на них и дивился, почему у него так. Может, детей им с Турбой Урбой надо завести?
С этим он обратился к Варлапу Марлапу, надеясь, что тот поддержит новую идею, и не придется тогда никого приносить в жертву ради мирного неба над головой.
Варлап Марлап долго обдумывал его предложение.
- Нет, не выйдет. – Сказал он наконец. – Дети еще когда появятся, а тебе как охотнику уже сейчас нормальная баба нужна, а то кто очаг хранить будет. Жалко, лишних женщин в прошлом году с обрыва по спихивали, а то бы ты себе новую взял, и вся недолга…

Они долго еще обсуждали различные пути выхода из положения, но ничего путного так и не придумали. День подходил к концу. Варлап Марлап все говорил, а Борбоп начинал уже поглядывать на удлинившиеся тени, из вежливости не решаясь торопить развязку, хотя пора было идти домой, чтобы выспаться перед завтрашней охотой.
Птица филин в лесу ухала как-то насмешливо.

Любите женщин и цените друзей. Ваш Бабас