"...Волны судорог. Равик видел, как они пробегают по ее телу. Теперь уже
обе ноги были парализованы. Руки тоже. Только грудь еще поднималась и
опускалась.
- Ты знаешь... я всегда только с тобой...
- Да, Жоан.
- А все остальное... было одно... беспокойство.
- Да, я знаю...
С минуту она лежала молча. Слышалось лишь ее тяжелое дыхание.
- Как странно... - сказала она очень тихо. - Странно, что человек может
умереть... когда он любит... Равик склонился над ней. Темнота. Ее лицо.
Больше ничего.
- Я не была хороша... с тобой... - прошептала она.
- Ты моя жизнь...
- Я не могу... мои руки... никогда уже не смогут обнять тебя...
Она пыталась поднять руки и не смогла.
- Ты в моих объятиях, - сказал он. - И я в твоих.
На мгновение Жоан перестала дышать. Ее глаза словно совсем затенились.
Она их открыла. Огромные зрачки. Равик не знал, видит ли она его.
- Ti amo (*Люблю тебя), - произнесла она.
Жоан сказала это на языке своего детства. Она слишком устала, чтобы
говорить на другом. Равик взял ее безжизненные руки в свои. Что-то в нем
оборвалось.
- Ты вернула мне жизнь, Жоан, - сказал он, глядя в ее неподвижные
глаза. - Ты вернула мне жизнь. Я был мертв, как камень. Ты пришла - и я
снова ожил.
- Mi ami (*Ты любишь меня?)?
Так спрашивает изнемогающий от усталости ребенок, когда его укладывают
спать.
- Жоан, - сказал Равик. - Любовь - не то слово. Оно слишком мало
говорит. Оно - лишь капля в реке, листок на дереве. Все это гораздо
больше...
- Sono stata... sempre conte (*Я всегда была с тобой )...
Равик держал ее руки, уже не чувствовавшие его рук.
- Ты всегда была со мной, - сказал он, не заметив, что вдруг заговорил
по-немецки. - Ты всегда была со мной, любил ли я тебя, ненавидел или казался
безразличным... Ты всегда была со мной, всегда была во мне, и ничто не могло
этого изменить.
Обычно они объяснялись на взятом взаймы языке. Теперь впервые, сами того не сознавая, они говорили каждый на своем. Словно пала преграда, и они понимали друг друга лучше, чем когда бы то ни было...
- Baciami (*Поцелуй меня).
Он поцеловал горячие, сухие губы.
- Ты всегда была со мной, Жоан... всегда...
- Sono stata... perdita... senza di te (*Без тебя... я погибла).
- Неправда, это я без тебя был совсем погибшим человеком. В тебе был
весь свет, вся сладость и вся горечь жизни. Ты мне вернула меня, ты открыла
мне не только себя, но и меня самого.
Несколько минут она лежала безмолвно и неподвижно. Равик также сидел
молча. Ее руки и ноги застыли, все в ней омертвело, жили одни лишь глаза и
губы; она еще дышала, но он знал, что дыхательные мышцы постепенно
захватываются параличом; она почти не могла говорить и уже задыхалась,
скрежетала зубами, лицо исказилось. Она боролась. Шею свело судорогой. Жоан
силилась еще что-то сказать, ее губы дрожали. Хрипение, глубокое, страшное
хрипение, и наконец крик:
- Помоги!.. Помоги!.. Сейчас!..
Шприц был приготовлен заранее, Равик быстро взял его и ввел иглу под
кожу... Он не хотел, чтобы она медленно и мучительно умирала от удушья. Не
хотел, чтобы она бессмысленно страдала. Ее ожидало лишь одно: боль. Ничего,
кроме боли. Может быть, на долгие часы...
Ее веки затрепетали. Затем она успокоилась. Губы сомкнулись. Дыхание
остановилось. Равик раздвинул портьеры и поднял штору. Затем снова подошел к
кровати. Застывшее лицо Жоан было совсем чужим."
Э.М. Ремарк "Триумфальная арка"