Привет, Светка!
Ничего, что я тебя так называю?
Мы не виделись двадцать лет.
Ты была старше меня года на три.
Тогда это казалось пропастью.
Теперь мы ровесники.
Извини, что я так и не позвонил.
Один раз я все-таки сделал это, но телефон взял мужчина, и я ничего не смог сказать.
Наверное, это хорошо.
Иногда Господь лишает дара речи во благо.
Благодаря моему молчанию не стало одним несчастным человеком больше.
Или стало больше двумя.
Да и что бы я мог сказать этому мужчине, а потом тебе - тогда?
Привет, как дела?
Пустое.
Тем более - я звонил не для того, чтобы узнать, как дела.
Я звонил, чтобы рассказать о себе.
Опять о себе.
О том, как мне плохо.
О пустоте, в которой я оказался.
Мне хотелось погреться у твоего голоса, который теперь уже я забыл.
Я забыл все.
Кроме твоей улыбки и глаз.
Но теперь отчего-то говорю эти слова.
Без надежды быть услышанным.
Привет!
Как дела?
Теперь.
Через двадцать лет.
Ты помнишь?
Длинные и узкие коридоры.
Дешевую мебель.
Пыльный кинозал.
Потертый линолеум на тогдашнем "танцполе"?
Сумасшедшие зимние студенческие каникулы.
Ты замечательно танцевала.
А когда села к роялю и легко пробежала пальцами по клавишам, я чуть не задохнулся.
А потом мы сидели у тебя в номере, и ты рассказывала обо всех парнях, с которыми была знакома.
О том мужчине с тонкими пальцами, который извлекал удивительные звуки из гитары, и который ходил за тобой и за мной этими узкими коридорами.
Или сидел в твоем номере частью какой-то компании и смотрел на тебя обожающими глазами.
Он был похож на грустного и худого тюленя.
Он хотел быть с тобой.
А ты отчего-то нет.
Почему ты все это рассказывала мне?
У тебя было больное сердце.
Иногда ты замирала, придерживая ладонь на левой груди.
Глотала какие-то таблетки.
Ты пыталась скрыть это, но у тебя болело сердце.
Зачем мне девчонка с больным сердцем, которая еще и старше меня на три года, подумал я тогда.
Я был правильным и трезвым молодым человеком.
Куда она делась, та моя трезвость?
Почему я двадцать лет не могу выбросить тебя из головы?
Тебя и твое сердце.
Как бы я хотел, чтобы оно болело до сих пор.
Чтобы стучало, сбиваясь и захлебываясь, но стучало.
Что произошло тогда?
Ведь ничего не было.
Я не поцеловал тебя ни разу.
За целую неделю общения.
Самую счастливую неделю в моей жизни.
Самую глупую неделю в моей жизни.
Незабываемую неделю.
Всю эту неделю я рассказывал тебе о своей любви.
О своих ожидании и надеждах.
Показывал фотографию совершенного существа.
Вздыхал.
Ты слушала и улыбалась.
А потом, в последний день наклонилась ко мне и спросила.
О чем же ты спросила меня?
Да.
Ты спросила, буду ли я столь же стоек, если ты разденешься.
Вот такие простые слова.
И ты была готова раздеться.
Почему же ты не сделала этого?
Натолкнулась на мой взгляд?
Почему?
Юность глупа и жестока.
Мимолетные влюбленности кажутся достаточными для долгой и счастливой жизни.
Или для легкой смерти.
Настоящее остается неузнанным.
Легко отбрасывается и топчется.
Бесценное продается за гроши.
Или разменивается на ерунду.
Где та моя вечная любовь, которой я хвалился перед тобой?
Превратилась в ничто, как и половина жизни?
Отчего же я не могу забыть тебя?
Нежное создание с лучащимися глазами и больным сердцем!
Младше меня нынешнего на семнадцать лет.
Как бы я хотел увидеть тебя!
Как никого...
Чтобы исправить то, что исправить уже нельзя...
Чтобы узнать вкус твоих губ...
Почувствовать твое дыхание...
Вспомнить твой голос...
И спросить...
Как дела?
С.Малицкий