Моя малышка… бежала, спотыкаясь, не замечая слёз, струящихся по маленьким пухленьким щёчкам. Упала в мои нежные объятия, говорила – говорила, всё невпопад, золотые кудряшки спутались и промокли от слёз. А слёзы всё лились, лились сплошным потоком. А в этих трогательных, голубых детских глазках застыл вопрос, немой вопрос… Да, моя девочка, да моя милая, твоя птичка умерла, умерла… насовсем. Ведь тебе, моей умнице, ничего не надо объяснять и врать, что она сломалась или случайно улетела, а мы её, бестолковые, не смогли догнать, поймать, посадить в клетку. Да, малютка, твоя птичка просто умерла. Она просто не будет смотреть бусинками своих чёрных глаз и озорно чирикать, и в золоте волос твоих осталось маленькое зелёное пёрышко, и слёзы в подушку, и маленькими кулачками стучишь по столу. Ну что ты, малышка, моя пташка, моя самая любимая… Соль твоих слёз на губах, ручками обняла за шею. Моя милая, не плачь, не плачь, не плачь… Поплачь малютка, пусть по твоим опухшим от слёз щёчкам бегут новые и новые струйки, выплачь все эти слезинки, все до одной. А я тебя согрею, защищу, убаюкаю. Малышка, твоя мамочка всегда будет рядом с тобой. Поплачь, золотце, чтобы завтра в саду звучал твой громкий смех, и ты бегала с папой по веранде. И ветер твои волосы перебирал, и белое платьице с ленточкой, и босые маленькие ножки, и золото кудряшек на плечах.