Раньше надо было добывать себе пропитание, теперь же этот вопрос более-менее решен - думал молодой писатель Сергей Соколов, гуляя по улочкам Москвы в поисках вдохновения. Да, вопрос еды решен, в общем-то, уже почти не надо работать, то, что сейчас называется работой, ни в какое сравнение не идет с тем, что делали наши предки. Мы наконец-то ослабили узы материального мира, грядет рассвет культуры и человека в целом, ибо теперь почти никто не должен грызть глотку за кусок хлеба, достаточно просто найти не напрягающую работу и приходить на нее в положенное время, а уходить пораньше, полная свобода творчества. Сергея радовали горизонты, открывающиеся перед ним, вчера его впервые напечатали в каком-то журнале. Он полагал, что это может считаться точкой отсчета в его самовыражений в качестве писателя, он так и видел толпы людей, читающих его книги, проникающихся его идеями, любящих и уважающих его.
Весело насвистывая, он шел домой, думая примерно в следующем ключе –: «Как всегда поем, потом попишу, почитаю, ах да, еще необходимо бы документы начальнику отослать, а то еще уволит нафиг».
Дома, как обычно, инет, включаемся в мировую сеть, аки Нео в Матрицу, заходим в блог и читаем отзывы на последний рассказ. Лицо Сергея вытянулось, публике рассказ явно не понравился, она пришла к единодушному мнению, что стиль никакой, автор мудак, и тому подобные нелестные эпитеты, в общем, обычная подборка для молодого писателя. Однако, несмотря на непоколебимость такого мнения общества о тебе, с ним как-то сложно смирится, практически невозможно, в. В мозгу Сергея еще были свежи картины собственного величия, а падать, как известно, больно. В голове вертелся, как всегда, один вопрос, : снизойти ли до общества и не повергнуть ли его силой своего слова и интеллекта? Соблазн высок, но опыт твердит обратное, чистым из этой игры еще никто не выходил, а силы и нервы тратятся титанические, лучше уж биться над новым произведением, нежели над постом, объясняющим мудаку, что он мудак. Как обычно вздохнув и утешив себя мыслью о своем собственном величий величии, он пошел по френд-листу.
Френд-лист был необычный, там были сплошь люди творческие, эти не станут тебе говорить что-нибудь типа «Кг/ам», эти скажут что-нибудь типа: «Предложение номер пять неправильно сделано с точки зрения единства текста», ну, или: «ваша фабула царапает мой слух». Сергей, если честно, не знал, что такое фабула, мало того, он полагал что никто это не знает, но все, почему-то постоянно употребляют кучу умных слов, что бы выразить одну мысль, мысль, которую менее культурные, но более честные и импульсивные граждане выражали простой формулой –: «КГ/АМ». Впрочем, все же это общество было лучшим из представленного на просторах инета, иногда они даже хвалили, а это очень важно для молодого человека, жаждущего самовыражения, впрочем, у этого явления была как правила правило оборотная сторона, а именно негласное правило, гласившее: «Если ближний похвалил твое творчество, похвали его». Но, в общем, оно не так напрягало, ибо хваливший всегда «знал» что он он-то делает подобные вещи из чувства, так сказать, профессиональной солидарности, а вот в его случае просто явно виден талант.
Итак, ежедневный просмотр чужих рассказов, стихов, фотографий и черт знает чего еще, френдов было пятьдесят и каждый что-то писал, минимум один раз в два дня, хотя бы очерк, они считали, что это необходимо, что бы талант не загнивал. В основном были проходные вещи, но иногда они выдавали шедевры, в такие моменты Сергей остро чувствовал собственное несовершенство, и в его сердце шевелилось чувство нелюбви ко всем, кто пишет, особенно к тем, кто пишет пока лучше него.
Потом он обычно писал часов до двенадцати ночи, пытаясь реализовать на бумаге идеи, которые им владели. Обычно вещь его не удовлетворяла либо реализацией, тогда он её бесконечно правил, пока от нее ничего не оставалось, либо идеей, тогда он попросту оставлял её в покое. Но в любом случае он аккуратно сохранял получившегося гомункулуса, и сохранял его в отдельную папку с названием - «мое творчество». Там же находилась папочка «Гениальное», но в ней было от силы два рассказа, которые обычно представлялись новым знакомым с целью показать им, с каким все-таки творческим и талантливым человеком они общаются!

Жизнь все улучшалась, а процесс становления Сергея как писателя не шел, точнее, он шел, но как-то слишком уж ровно, его печатали в каких-то журналах, но это явно было не то. Не хватало размаха, в мечтах Соколов видел себя писателем писателем-титаном, а не скромным гномом, труд которого, безусловно, важен, но практически не виден.
Количество творческих френдов все увеличивалось, с пятидесяти оно за два месяца дошло до трехста, трехста(!) людей, желающих быть писателями и активно пишущих и отсылающих свои произведения в редакции, просто заваливая тех тоннами выжимки выжимок своей души. Сергей быстро отказался от идеи читать их всех, это было практически невозможно, сий подвиг отнимал все силы и, как минимум на неделю, полностью нарушал любую творческую потенцию.
Плюс наступила реальная опасность, стоило Сергею что-нибудь написать, как какой-нибудь сумасшедший нападал на него в обсуждениях с обвинениями в краже идей с из его произведений, и, как правило, давал ссылки на свой блог, где пытался показать четкие параллели с его ранее написанными рассказами. Поначалу сие было смешно, но вскоре их становилось все больше и больше, пока обсуждения к рассказу не начали напоминать научные работы на тему, у кого спер Сергей очередную идею, так что вскоре комменты пришлось закрыть. Сим Сергей решил себя главной пиши пищи писателя, обратной связи с читателями, которых, о страшный удар по самомнению, кажется, вовсе не было. Вскоре впав в депрессию, Сергей стер ЖЖ и перешел на писательство для типографий, как автомат он работал по шесть часов в день, что бы максимально приблизится к совершенству.
Но, судя по всему, этого было мало, нынешние печатающиеся писатели говорили на в интервью, что работают по двенадцать часов, ибо по-другому просто не прорвешься сквозь бумажный поток, осаждающий типографии.

Вечер в осеннем пожелтевшем скверике, лучи заката освещали сгорбленную дистрофичную фигуру Сергея, сидящего на лавочке и нервно курившего сигарету за сигаретой, уже несколько недель он не мог писать, не мог читать, не мог делать ничего, кроме курения в фабричных масштабах и потребления канистр кофе. Он понимал, что такими темпами жизнь его будет недолгой, но где то на периферии сознания вечно возникала и пряталась мысль о том, что если он умрет, то, может быть, его, признают великим писателем, которого не понимали и не ценили, одним словом, напечатают все пять его романов посмертно. Хотя вряд ли, не с нынешними темпами жизни. Мы уже давно доказали что Толстой, Толкиен и Лавкрафт был мудаками, ламерами, есть те, кто пишут лучше их, они на полках, эти волки, выгрызшие себе место под солнцем читательского ока, нагрузками, подрывающими здоровье научившиеся шлифовать тексты и придумывать гениальные идеи и сюжеты, настоящие терминаторы писательского мира!
Он курил и думал о своих мрачных перспективах, когда неожиданно его внимание привлекла компания, сидевшая на соседней скамейке и громко что-то обсуждавшая. Ребята были явно очень возбуждены, так что различить их речь было не сложно. Они обсуждали стихи, стихи собственного написания. Потом начали их декламировать вслух и с выражением. Не такие уж и плохие стихи, рифма правда старовата, отметил про себя Сергей. Неожиданно слева от себя, уже на другой лавке он услышал знакомую рифмованную речь, мальчик читал стихи девочке, собственного, естественно, сочинения, и, конечно же, о том что испытывает мальчик к данной девочке. Девочка, с трудом утерпев окончания оды, достойной как минимум Одиссея, начала декламировать Свои свои стихи о том же, только главное лицо поменялось на мальчика, судя по ситуаций ситуации, того самого, что проявлял свой талант только что.
Что-то поднималось внутри Сергея, что то черное и злое, и, сплюнув он пошел из скверика, подтягиваемый тянувшим его сплином.

Сергей сидел дома, с недавних пор это было единственное место, в котором он мог находиться. Он просто не мог выходить из него. На улицах, в любимых местах Сергея – кофейнях, парках, скверах, в на этих обычных писательских насестах, сидели толпы людей, которые вечно, что-то царапали в тетрадях, обсуждая между собой свои творческие находки, приемы. Это было невыносимо, индивидуальность Сергея просто не могла такого переносить, когда-то писательство походило на способ отличаться, быть не таким как все, иметь претензию на уникальность, на распространение себя в мире. Сейчас же он чувствовал себя частью толпы, толпы желающих того же что и он, и идущих к этой цели огромными семимильными шагами.

И тут случилась катастрофа, издательства разорились, разом, все, они не могли больше работать, ибо банально не окупались. Парадокс, в век развития культуры они не могли окупиться. Дело было всего лишь в том, что никто уже не читал, согласитесь, сложно полностью отдавать себя искусству и конкуренции с другими талантами, и одновременно употреблять эту самую культуру, которая водопадом производится всеми. Катастрофически увеличился уровень самоубийств, особенно среди молодежи, они не могли пережить то, что все ниши самореализации через творчество уже заняты, в них попросту невозможно было показать себя как явление. Явлений было так много, что все они сливались в единый звуковой фон, который к тому же являлся и весьма бесполезным, ибо все это светопреставление игралось для пустого зала, ведь все были на сцене.
За ними стали рушится все культурные каналы, лихорадка творчества охватило все цивилизованные страны, психушки заполнялись доверху, вскоре тюрьмы пришлось переоборудовать под психбольницы, а преступников отпустить, как, безусловно, менее опасных для общества, бившегося в агоний агонии, нежели толпы психов. Врачи поголовно писали мемуары, лепили бюсты больных, рисовали их и нередко присоединялись к ним.

Сергей шел по дорожкам неубранного парка, на деревьях висели рукописи, фотографии, картины, иногда даже бюсты. Эта была новая мода, : «если нас некому читать, пустим выжимку душ под на ветер», тысячи людей брали плоды своего творчества и, собираясь, сжигали их, или вешали на деревьях, или развеивали по ветру, или топили в воде, методов была куча, хотя суть была одна. Иногда на деревьях можно было увидеть повесившихся неудачников, некоторые особы при совершении суицида приклеивали свое творчество к себе, например, в руках скотчем у ближайшего была закреплена книжка стихов, выпушенная, судя по по-всему, за свой счет. К вечеру их, конечно, снимали все еще работающие дворники и куда-то увозили, но к утру, они появлялись опять, иногда напившись с горя, их забывали увозить, и они весели висели на суках по несколько дней, кормя ворон. Сергей шел по дорожкам неубранного парка, пиная ногами листву в вперемежку с брошенными рукописями. Был на удивление прекрасный вечер, гнетущая атмосфера создавала определенный настрой, и он ощутил потребность в сочинительстве, например стихотворения. И он шел задумчивый, что-то рифмуя себе под нос.