[550x516]
Пейзаж «Зоны» невзрачный, пожалуй, что и унылый. Нарочно изведённый, вымученный для глаза. Река, умерщвлённая невесть какими химикалиями, но задолго до Андрея, где-то в верховьях. Андрею всего только «повезло» подглядеть чужую смерть. Ничейная местечковая электростанция со следами разрухи, тальник, осина, осока, камыш, трава, припорошенная не то инеем, не то гадкой плесенью…

«Мы все здесь помрём,» - подумалось мне тогда же, как только я всё это увидел. Ребята, что пахали тут до меня, постарались с неживым пейзажем. Я лишь навёл огранку. Странный Андрей, до чрезвычайности странный. Ходим с ним по «Зоне» и всё об одном и том же. Я молчу, задавленный происходящим. «Танки, как они тебе? Не мало?» - «А-а, - растягиваю я, - может, и мало. А не получится как на Курской дуге, если мы к ним ещё?..»
На Андрее короткое пальтецо, на мне плащ. Нам зябко. «Надо бы выпить», - вывожу я. Он удивлённо: «Ты же не пьёшь?» - «Вот тут бы выпил», - продолжаю я. Вечером мы всё же выпили., но уже в Таллинне, в кафе отеля «Палас». Пришёл Кайдановский, потоптался среди столиков и вышел. «Сталкер» - сказал я. Андрей возразил: «Ещё нет…» - «Не позвал», - отметил я про себя. «Ничего для жизни, всё для «Сталкера», - замечаю я с угрюмостью человека, прибившегося из других пейзажей, пейзажей для жизни. «Да-да, - подхватывает Андрей, - для «Сталкера» и ничего другого, Шавкат, ни для чего. Я устал, понимаешь, устал. И, пожалуйста, не надо… Помоги мне и только»…
… Съёмочный день мы начинали с обхода территории «Зоны». Так мы настраивались на работу. Случалось, что за нами увязывался и Саша. Почему «увязывался»? Он не был включён в наши разговоры, шёл, приотстав от нас на несколько шагов….
… Выстраивая тот или иной кадр, Андрей был крайне придирчив к группе. Порой казалось, что он и сам не знает, чего хочет, из-за этого на площадке возникали конфликты. Самыми терпеливыми из нас были актёры. И, конечно же, Саша. Андрей для него был всё. Всех других актёров я воспринимал как данность, как нечто мне открытое. Солоницын – Рублёв, Гринько – нечто сплетённое с Чеховым…
Мне нравилось, как Саша изображает Сталкера. Именно изображает. Игры бы от него Андрей не принял. Саша вёл свой рисунок робко, с оглядкой. Он не был артистом, он был испуганным человеком. И это работало на него. Не знаю, понимал ли он, что делал. Или «надвидение» и есть признак большого таланта. Андрей ведь тоже шёл на испуге. Стереться со средой, быть в ней ничем – это, если угодно, надпрофессиональное. Я о роли Кайдановского. Мы с Андреем говорили об этом, и не раз. Вернее, про всё такое говорил я, он слушал. Бывало, что и скажет : «А знаешь, я об этом не думал». Мы ведь говорили о дзэне.
Что же касается в Кайдановском неактёрского, обыкновенного, человеческого – могу сказать: он представлялся мне не правдашным. Меня так и подмывало сказать ему: «Саша, попроще … про всё в мире уже написано»…
… В ту осень 1977 года в Таллине продавались игрушечные рулетки. Игрушка, вроде как детская, но в неё играла вся группа. Осветители, актёры, водители, рабочие. Пока одна часть группы готовила кадр, другая, ничуть не смущаясь, прожигала время игрою в рулетку или в расшибай.
Помню, однажды мы не снимаем, ждём тучки. И все бросились играть в расшибай. Солоницын, Гринько, Кайдановский, да и мало ли свободного люда на площадке… Но когда туда же переметнулся стоявший около камеры Тарковский, я чуть не застыл на подскоке.
У меня в голове: «Через минуту-другую съёмка. Вон уже тучка нашла… Где те самые муки творчества, где, наконец, горделивая стойка великого режиссёра?»
И легкомысленнее всех – как мне показалось – вёл себя Саша. Проигрывая, требовал пересмотра игры, клянчил в долг… Просил деньги у кого ни попадя. Играли, хоть и по мелочи, но на деньги… проигрывали там все и тот же Андрей. На площадке почему-то всегда выигрывают осветители…