Шел пятый год гражданской войны. Связь с первыми космонавтами молодой Советской республики была не ахти какая, а если быть более точными – хреновая. Информацию о том, что происходит на Земле, космонавты черпали из рисунков городов…

В ЦУПе давно изобрели идеальный способ общения с космонавтами: выстраивать дома в городах так, чтобы из них складывались буквы текста. Такие огромные буквы были отлично видны из космоса. Тем самым убивалось сразу два зайца – пролетающие мимо нашей планеты инопланетяне тоже могли почерпнуть информацию о зарождающейся диктатуре пролетариата и, вдохновившись нашими идеями, поднять вселенскую революцию.

На заклание газетному делу был отдан Петроград – все равно город было решено сдать Юденичу. В городе перед приходом врага потравили всех собак, чтоб голодная контра, набросившись на них, и сама вскоре подохла...

А второй выпуск верстался в Пскове. Хоть этот город и не собирались сдавать белякам, но именно в нем жила девушка Ленина, а той очень нравилось кататься в доме вдоль строк-улиц… Ленин решил сделать своей девушке приятное.

Конечно же, в газете ничего не сообщалось о плохом самочувствии Ленина - ни о том, что в него стреляла Каплан, ни что Ленина подстерег муж любовницы и жестоко избил, ни что у Ленина постоянно пучит живот. Такие вести могли огорчить космонавтов, поэтому газеты выходили с воодушевленными отчетами о том, что мы бьем врага по всему фронту от Нарвы до Ивангорода, о гастролях Большого театра в Польше, Англии и Германии, о победе наших хоккеистов над канадцами.

- Стой, мне показалось, что Ленину нездоровится, - воскликнул однажды командир экипажа космонавт Конь (позывной – Куча). Штурману пришлось пролететь еще раз над Петроградом, чтобы Конь перечитал город и смог убедиться, что то, что ему показалось больным Лениным, оказалось лишь развалинами Эрмитажа. Газета в тот момент еще только версталась и не все буквы были готовы. Конь приказал штурману пролететь над Псковом, но там была противоположная история – газета только разверсталась, девушка Ленина спала на незнакомой улице среди незнакомых мужчин (случалось в городе и такие оказии, когда дома носились по городу как пули).

- Вот досада, - сказал Конь. – Не успел прочитать. А ты?

- А я не читаю их вовсе, чтоб не свихнуться, - ответил штурман. - Мне достаточно того, что мы в разгар гражданской войны прячем на орбите окуклившеюся бабочку Плеханова и проводим опыты по оживлению Энгельса из его пепла, развеянного над Северным морем.

- Ты просто отставший от прогресса пень! – сказал Конь.

- Да, я Пень. И отец мой был Пень. И умер Пнем. И никто не вживлял в него после смерти яйцеклетку, как это делаем мы с трупами первых марксистов. И дед мой был Пень Пнем, и все 4 прадеда.

- Все четыре прадеда Пни? И все инцестофилы!

Конь был прав – не будь у него такой запутанной генеалогии, не прятался бы Пень (позывной – Огонь) от себя и от других в 40 километрах над Землей.

- Иди лучше зародыш Чернышевского покорми очистками, пока мы над Тихим океаном летим и нас не видно.

Пень взял с пульта управления вилы и пошел бросать зародышу очистки – тот, гад, рос во все стороны, а человеком упорно становиться не хотел, и космонавты уже даже приняли решение на следующей неделе вытолкать его вилами на Луну.



У Коня было такое чувство, что Питер давно захватил Колчак или Кайзер Вильгельм или даже оба вместе, и шлют они в космос дезинформацию, чтобы надломить боевой дух космонавтов (погасить Огонь, затоптать Кучу, - говорил Пень) или даже склонить на свою сторону инопланетян. Вот взять хотя бы такую фразу из позавчерашнего Петрограда: «Ваш Ленин всё утро дристал на унитазе, потому что вчера обожрался дешевого портвейна за 6 драм». Что за черт, какие еще драмы? Почему в предыдущих выпусках ничего не было сказано, что армянские войска на подступах к столице?

В псковском же выпуске было все нормально: в Сочи будет Олимпиада, Гитлер отравился, Троя пала, gR Тридцатый отпустил всех юнитов.

Кому верить? Где проходит линия фронта? Остались ли на Земле наши? Есть ли жизнь на Марсе?

К счастью, с орбиты на Землю информацию можно было отправлять более легким путем. Обычно Конь привязывал записку к какой-нибудь ненужной железке и бросал ее на Землю когда пролетал над ЦУПом, расположенном в городе Грозном.

- А что, если Грозный уже не наш? – думал Конь, но потом отвергал эту мысль: - А чей же еще? Кому он на хрен нужен, этот Грозный? Специально ведь подбирали для ЦУПа дикое место среди гор, куда никто в трезвом уме и здравой памяти не попрется.

Ответа с Земли не было, по крайней мере, такого, чтоб из текста можно было точно определить – так мол и так, ваше письмо получено, ваша обеспокоенность оценена, вам присвоено звание Героев гражданской войны.

Наоборот даже - питерская газета поведала о том, что чеченцы, обозленные разрушением их столицы, собираются в партизанские отряды и мстят неверным. А псковская писала, что некто Иванов-Медведев подарил пионерам построенную им в свободное от работы время мыслящую аква… аква-хрень – дома в конце текста легли неразборчиво, видно там полыхала война...

- Откуда среди пионеров Иванов-Медведев? - удивлялся Конь, - Ведь я лично застрелил этого провокатора, когда он пытался спасти иконы из горящего Воскресенского монастыря. Неужто выжил и мстит?

Конь разбудил Пня (не спи за рулем!) и попросил подняться верст на 10, чтобы безколесную карету не могли достать пули Иванова-Медведева и его прихвостней.



Шел двадцатый год гражданской войны. Инопланетяне уже несколько раз уничтожали все живое на Земле (не тронув лишь Алтай - из-за его неземной красоты), пару раз это сделали и сами земляне (досталось тогда и Алтаю), жизнь снова возрождалась, но о космонавтах, заброшенных на орбиту, почему-то никто не вспоминал.

Уже полностью распахнул крылья и улетел на планету Альфа Плеханов, пустил корни и дал шикарного дуба Кропоткин, размножился делением Кибальчич, отпочковался и уснул уставший Халтурин, дали приплод Сен-Симон, Фурье и Оуэн, превратился в зеленого камнееда Чернышевский и прогрыз Луну насквозь, а за Огнем и Кучей смена всё не прилетала.

- А не пробороздить ли нам тропу на Землю, а, старый Пень? – спросил однажды старый Конь.

- Меня там никто не ждет. Пни давно вымерли, а других я не хочу.

- А я вот безумно соскучился по рыбалке на ежей и каракатиц на Истре у стен Саввино-Сторожевского монастыря.

- Тебя уже память подводит. Саввино-Сторожевский монастырь – это в Звенигороде, воплощении Земли в фильме Тарковского «Солярис».

- И у тебя с памятью что-то стало! Какой такой «Солярис»?

- Это из моих снов. Ты не видел.

- Так значит, на Землю?

- Да на фиг нужно!



© Andrew Kozak, 2007