Кажется, более сумасшедшего фанатизма в моей жизни больше не было.
Мдя.

Уже давно для меня не существует тишины. В моем мозгу проносятся крики умирающих демонов, странные дребезжащие вопли. Я знаю, что это не игра воображения – они умирают каждую секунду, от каждого моего вдоха. До тех пор, пока я однажды не умру от вдоха одного из них.
Крики не затихают, но когда приходит Голос – а Он всегда приходит в темноте, ночью – они становятся совсем незаметными. Голос, говоря тихо, все же всегда с легкостью перекрывает их.
– Привет, – говорит Он. – Надо же, ты еще слушаешь!
– Я слушаю, – отвечаю я. – Ты же знаешь, я всегда слушаю. Я ждала тебя весь день.
– Глупо, – говорит Он. – Глупо и бесполезно. Ты всегда говоришь об одном и том же. Но ты же знаешь, что у меня уже есть любовь. Я люблю ее, она любит меня. Мы счастливы.
– Я рада за тебя, – отвечаю я. – Я счастлива, что ты счастлив.
– Но ты ее ненавидишь, – замечает Он.
Он, конечно же, прав.
– Нет, ты неправ, – возражаю я. – Она должна жить и быть счастливой уже лишь потому, что способна приносить счастье тебе, дорогой.
Он молчит. Я словно вижу, как Он пожимает плечами.
– Не называй меня "дорогим". На это имеет право только она.
Голос на этой фразе чуть холодеет, словно и без того холодная кромка клинка, перемещенного с солнца в тень. Почти незаметно. Но все же.
– Только она…
Я тяну эту короткую реплику, пытаясь предать ей какую-то значительность, которой в ней, в принципе, и быть не может. Он это понимает.
– Ты завидуешь ей, я знаю. Ты завидуешь, что у нее есть я.
– А ты начисто лишен скромности, Голос, – говорю я. – Неужели ты всерьез думаешь, что я могу завидовать мертвым?
Снова пауза. Кажется, еще удар сердца – и мы могли бы увидеть друг друга. Но я и так знаю, как Он выглядел, а ему обо мне лучше не знать.
– Не называй меня Голосом. У меня есть имя, и ты его знаешь. Хотя совершенно непонятно, откуда.
Еще на несколько градусов холоднее. Клинок готов к битве, и не только к защите.
– Ты не отрицаешь факта своей смерти. Хорошо. Возможно, когда-нибудь я открою тебе и настоящую правду, если сочту, что ты сможешь принять ее.
О, Он не знает самого главного…
– Правду? Какую такую правду можешь открыть мне, до конца познавшему Хаос и архитектуру Вселенной, ты, язвительный бестелесный дух, голос, звучащий во тьме из ниоткуда? Не смеши меня.
Он действительно смеется, тем самым своим льдистым уверенным смехом.
– Хаос до конца непознаваем, как и всё. А я не голос. К сожалению. В моих жилах бьется кровь, я чувствую боль. Моё тело, в отличие от твоего, не просто желание и сила привычки.
– Ты лжешь, – говорит Он. Спокойно и размеренно. – И души чувствуют боль, я знаю это. Люди из мира живых не способны проникать между мирами. Здесь тебя нет, я знаю, я чувствую. Значит, ты – одна из отверженных душ, проклятых за свои прижизненные дела. Ты – часть вечного Азраила. Я верю, тебе там очень скучно и больно, но прошу, оставь меня. Хаос принес мне слишком много страданий.
– Я знаю.
– Ты слишком много знаешь. Ты знаешь обо мне то, чего не должен знать никто. Наверное, ты всю мою жизнь следила за мной. Вы, хаосцы, можете это. Зачем? Если ты настаиваешь, что действительно любишь, уйди.
Я молчу. Это старый разговор, всегда один и тот же. Кажется, мы ведем его только для того, чтобы слышать голоса друг друга.
Связь еще здесь. Он ждет ответа.
– Возможно, ты прав. Возможно, мне действительно было бы лучше оставить тебя ожидать Апокалипсиса и воссоединения миров.
Он соглашается:
– А после этого мы могли бы познакомиться поближе. А может, и нет. Никто ведь не знает, что будет потом.
– Нет, не могли бы. Я же говорила тебе, меня нет в твоем мире. Ни в одном из твоих миров.
Он снова смеется.
– Не говори ерунды. Ты можешь лгать и лучше, я знаю.
– Я не лгу. Вспомни первую строку Священного Апокрифа Изарца…
Я слышу его вздох, словно Он вздрагивает от сознания того, как много о нем мне известно. Он никак не может к этому привыкнуть. Я продолжаю:
– "Эта Вселенная состоит из трех миров…" "эта Вселенная…" "Эта…"
Я выделяю слово "эта".
Он фыркает, совсем по-кошачьи. Наверное, в этот момент Он отбрасывает с лица свои длинные белые волосы.
– Не хочешь же ты сказать, что есть и другие? И уж тем более – что между ними возможна связь?!
– Ты сам это сказал.
– Я не верю.
Это как отрезано, необратимо оторвано от разговора и вознесено ввысь на всеобщее обозрение, в глыбе холодного трансцендентального презрения.
– И не поверю никогда. Прощай.
Разрыв связи. Голоса умирающих демонов, словно длинные гудки: нет ответа, нет ответа…
Глупенький.
Я разглаживаю рукой маленькую распечатку, висящую над кроватью, приделанную скотчем. Его портрет. Посылаю воздушный поцелуй. Выключаю свет: пора спать.
Глупый, Он и представить себе не может, что Он – всего лишь персонаж моей любимой компьютерной игры, придуманный каким-то японцем из "Капкома". Что нас, слышащих Голос, много тысяч. Что у каждой из нас свой Голос, и он, этот - только мой...
Засыпаю я быстро. Я всегда засыпаю быстро. Я стою в своем любимом черном платье в нашем любимом летнем поле в этом мире с абсолютно настраиваемым интерфейсом. Обычно для каждой души он свой, но мы ведь любим друг друга. Мир только для нас.
Так хорошо – быть мертвой…
Он считает, что мой голос зовет его из Ада. А ведь на самом деле Ада нет. А если есть, то он пуст. Еще не было совершено греха, действительно достойного Ада. Придется довольствоваться зыбким Раем, ведь и он достаточно иллюзорен.
Ветер развевает мои длинные светлые волосы. Я смотрю в даль, где на горизонте горит кровавый закат. Здесь всегда горит кровавый закат.
Он подходит сзади, неслышно, но я чувствую, что это Он. Он нежно обнимает меня за талию, его длинные волосы, белые, как сама Вечность, смешиваются с моими. Он целует меня, так аккуратно и сдержанно, как умеет только Он.
– Любовь моя, о чем ты задумалась?
Я прижимаюсь к нему, ища живого тепла на этой мертвой призрачной груди. И нахожу, как не странно. В мирах очень много странных вещей.
– Скажи, дорогой – от слова "дорогой" Он улыбается – тебе никогда не казалось, что ты – ненастоящий? Что твоя жизнь кем-то придумана, что она – только эффектные картинки, феерически проносящиеся перед глазами?
Закат отражается в его теплых карих глазах, и я вижу в них все горящие руины, что Он оставлял на своем пути. Нет, этот огонь был настоящим, жег и убивал по-настоящему. Он сам сгорел в этом огне, или, скорее, закалился, как его верный черный меч, убивший и меня. Ее. Меня?...
– Никогда, – говорит Он. Он любит слово "никогда".
Он никогда не будет готов. Да и зачем?..
– А откуда такие странные мысли? – интересуется Он, наматывая на палец прядь моих волос.
Я киваю на горизонт.
– Мне кажется неестественным, каким-то машинальным и искусственным этот вечный закат, – говорю я. – Возможно, из-за этого. Небо должно меняться.
Он снова улыбается.
– Ну, это-то совсем не проблема.
Он плавно, немного небрежно проводит левой рукой справа налево, как бы рисуя новый горизонт. Солнце, кажется, немного сдвигается с места.
Мы долго стоим и смотрим, как этот кровавый закат догорает. Это очень красиво.
– Теперь ты довольна? – шепчет Он мне на ухо.
– Да, так гораздо лучше, – шепотом же отвечаю я.
Наверное там, в том мире, этой ночью я буду спать неспокойно. Неважно…
– Я люблю тебя, Victor. – говорю я.
– Я люблю тебя, Siela… - отвечает Он.
"Я люблю тебя, Голос" – тихо шепчу я во сне.
Завтра, в том мире, Он опять будет говорить со мной перед сном. Но не могу же я ревновать сама к себе?
Ведь сейчас демоны каждую секунду рождаются от наших вдохов. Их жизнерадостные крики висят над полем сладострастной какофонией, слышной только мне.
Ночь – мое время.
В Раю наступает ночь.

(c)moyra-athropos 2004
[609x699]