В колонках играет - Зимовье зверей "Выпадая из окна..."
Настроение сейчас - Вот она, легенда целикомЗ целиком

Утро наступило. Судя по свету за окном, раньше, чем обычно. Обычно оно наступало на несколько часов позже, заботами моего верного слуги Юлиуса. Когда же у меня был столь весёлый вечер, как вчера, и такое печальное утро, как сегодня, Юлиус милостиво разрешал мне проваляться в постели чуть ли не до обеда. Однако, если так случалось, что в день мрачного похмелья в моём расписании значились утренние лекции, мой достославный Юлиус готовил мне специальное зелье, составленное по старинному семейному рецепту, прочищающее мозги быстро, и качественно. Подозреваю, что в каждой семье потомственных слуг есть такие рецепты, потому что я где-то слушал о чём-то подобном, и не раз.
Как бы то не было, сегодня меня разбудили явно раньше времени. Я проснулся от негромкого голоса, раздавшегося словно внутри головы. Голос явно захотел остаться там на некоторое время и проводил свой досуг, пиная мои несчастные, болезные мозги. Юлиус никогда себе такого не позволял, и хотя я не понял не слова из сказанного, и даже не понял, кто говорит, это был явно не Юлиус.
- А? – тихо переспросил я, чтобы в голове не было взрывов и извержений вулканов.
- Я желаю Вам доброго утра, милорд. Надеюсь, Вы хорошо выспались. Я приподнялся на локтях, и посмотрел туда, откуда доносился голос. Он исходил из самого тёмного угла комнаты. Если он рассчитывал, я не смогу различить черты его лица, он жестоко ошибся. Хотя мне это ничем не помогло. Обычное лицо, длинный овал, тонкие нос и губы, серые глаза, светлые волосы, хотя и не блондин. Мои знакомые девушки сказали бы, что он конечно не урод, но совершенно не интересный. Одет он был, как оделся бы аристократ в обычный день, где-то во время между завтраком и обедом. Единственное, что было в его костюме необычного, это то, что сшит он был из тканей светлых, преимущественно пастельных цветов. Про себя я решил, что пока не узнаю, как его зовут, или пока не придумаю ему наименования получше, буду называть его Человек в Светлых Одеждах. Тут мне стало хуже, и я отдал своё тело кровати.
- А?! – несколько испуганно спросил я у него. Экзотический наряд гостя не располагал к тому, чтобы ему доверять. Особенно утром, когда он должен был одет совершенно по-другому. Возможно у него не было другой одежды, а значит он разбойник, и только притворяется аристократом, чтобы проникнуть в моё жилище и зарезать. Либо, одевшись поутру таким образом, он выказывал ненависть, или пренебрежение моему сословию – тогда он залез ко мне, чтобы посмеяться надо мной, а потом избить
Увидев смятение, проявившееся на моём лице (или услышав его в моём голосе), он мягко улыбнулся и продолжил:
- Позвольте представиться, милорд, я посланник Рафаила Норгрема. Этот голос успокаивал и заставлял посмотреть на его обладателя более пристально. Я потряс головой. Не стоит доверять обладателям такого голоса, особенно если они предлагают что-нибудь купить.
- А, так Вы от моего старого доброго дядюшки? – с лёгким облегчением в голосе спросил я.
- Склонен согласится с Вами ровно на половину, милорд – мягко сказал Человек в Светлых Одеждах. Он продолжал смотреть на меня доброжелательно, но вместе с тем несколько изучающее. Улыбка ни на миг ни сходила с его губ
- Что? – переспросил я. Подобный лёгкий, изысканный юмор, как у моего гостя, непросто воспринять, находясь в столь тяжёлом, омерзительном похмелье, какое случилось у меня. И почему оно не ошиблось дверью, и не пришло к моему соседу? Ради разнообразия – он утверждал, что оно никогда его не посещает, и страшно этим гордился. Впрочем, на людях я тоже утверждал, что такие нелепицы, как похмелье, со мной не случаются. Соученики всегда верили – после падения с постели и переползания комнаты мне было достаточно окатится водой и выпить чудесную смесь Юлиуса, чтобы выглядеть свежим. Обычно с меня можно писать «Сияние Юности», но обычно в такое время рядом не случалось художников, а ваять скульптуры из зависти окружающих я так и не научился. Да, наблюдать такое поучиельное зрелище, как Я-В-Похмелье доводилось только моему верному Юлиусу, да теперь ещё Человеку в Светлых Одеждах.
- Позвольте объяснить, милорд. Я склонен согласиться с Вами когда, когда Вы называете своего отца добрым, но я вынужден не принять Вашу точку зрения, когда вы называете своего отца старым.
Подобные куртуазные речи не вызывают у меня проблем, когда я нахожусь в трезвом уме, я сам могу перещеголять в этой области многих. Но в моём теперешнем состоянии они вызывали у меня только головную боль и невообразимое отвращение. Меня мутило. Мой желудок настойчиво угрожал мне, что ещё несколько минут подобного общение, и его содержимое испортит, по крайней мере, ботинки моего утреннего гостя. Человек в Светлых Одеждах либо не замечал моих мук, либо изощрённо издевался.
Да, да, знаю, мне не нравится использовать в своём повествовании столь длинные имена, также как и Вам не нравится их читать. Я попытался заполнить этот пробел в моих обширных знаниях.
- Могу я узнать Ваше имя? – прикрыв глаза от беспощадного солнца, которому вздумалось заглянуть в моё окно, спросил я.
- Я думаю, что смогу ответить на этот вопрос, милорд, но позже, – ответил мой мучитель. Я понял, что улыбка, которая присутствует на его лице, лишь жалкое проявления того внутреннего смеха, которым заходится мой посетитель. Я начинал терять терпение. Но очередной топор, разрубивший мою голову, заставил меня подавиться гневом и скрутил в жалкий, скулящий свёрток.
- О, простите меня, милорд я до этой секунды не понимал, насколько Вам тяжко – донеслось до меня сквозь занавес боли. Этот занавес, как ни странно, нисколько не повлиял на громкость этой сентенции. Кузнец-шутник выжигал их в моём сознании, как на лбе у преступника. Единственным моим преступлением было то, что я до сих пор не придушил посетителя. Тем самым я оказал бы миру огромную услугу, и моё имя прославилось бы в веках.
- В этих условиях я не считаю возможным более занимать Ваше время, милорд, тем более всё, что хотел передать вам отец, содержится в письме, которое лежит на Вашем столике. Вернее, в письме и записке. Письмо принадлежит перу Вашего многоуважаемого отца, записка от меня. Милорд, я был послан, чтобы донести до Вас лишь одну фразу: никто не должен знать о существовании какого-либо письма. Для всех я лично передал Вам послание, поэтому записку и письмо надлежит уничтожить. Могу я надеяться, что Вы поняли меня, милорд?
Я слабо шевельнул чем-то в знак согласия. В голове оставалась только одна мысль – сколько раз я смогу отсечь от моего визитёра куски, прежде чем он оставит наш бренный мир.
Если Вы поняли меня, милорд, я смею надеяться, что Вы ознакомитесь с содержанием Вашего письменного стола, когда Вам станет легче. А чтобы приблизить этот момент, позвольте предложить Вам это снадобье.
В воздухе, где-то возле моего носа, запахло травами. Мне слегка полегчало, и я смог открыть глаза. Человек в Светлых Одеждах протягивал мне бокал, из которого я обычно пью чудесное снадобье Юлиуса. Я неловко взял его правой рукой, и чуть не выронил – я совсем забыл о ране, полученной на дуэли. Благодаря одному из моих друзей я мог держать в руке только небольшие лёгкие предметы, и то только пальцами. Удержав бокал, я тут опрокинул в себя его содержимое. В глазах потемнело, и я провалился в небытиё.
Не думайте, я не всегда поступаю настолько необдуманно. Но понимаете, это был бокал, из которого я пил каждое утро в сходных условиях, и мне всегда становилось лучше.
Я очнулся на своей кровати. Снова. Посмотрев на мир за окном, я понял, что моё Несуществование длилось всего несколько минут. На столике лежали бумаги, которых вчера там не было, а в самом тёмном углу комнаты ощущалась резкая нехватка Человека в Светлых Одеждах. Что-то ещё было не так. Что-то ещё разительно отличало нынешнюю вселенную от той, которая исчезла, когда я потерял сознание (именно потерял сознание – падают в обморок лишь барышни при виде крови и мышей). Мгновенно оценив окружающий мир и себя самого при помощи своего блестящего интеллекта, я пришёл к единственно правильному выводу – голова больше не болела.
Я медленно подошёл к письменному столу (ноги лишь отчасти поверили быстрому протрезвлению и находили забавным цепляться друг за друга, пытаясь опустить всего меня на свой уровень) и столь же медленно, даже ещё медленнее взял записку со стола. Это была записка Человека в Светлых Одеждах. Я отнёсся к ней, как к ядовитой змее, которая неожиданно появилась в руках – кинул на пол и пару минут я яростной радостью танцевал на ней. Мне всегда было небольшого количества песков времени, просыпавшегося на мои будущие седины, чтобы взять меня в руки. Так случилось и на этот раз – я не изорвал письмо в клочья, не сжёг и даже не выкинул в окно. Как видите, Ваш скромный слуга – само благоразумие, когда от этого зависит что-то серьёзное. Я принялся читать записку – к счастью она оказалась короткой.
«Я осмелился, да не покажутся Вам мои действия грубость или наглостью, оповестить обо всём необходимом Ваших преподавателей и университетское начальство. Вам не нужно не о чём беспокоиться, а нужно лишь зайти и забрать рекомендательное письмо. Всегда к Вашим услугам, Вестник»
Поначалу меня разозлило то что, он так и не назвался. Вестник! Мало ли вестников по дорогам шастает? Мне было важно знать, какой именно вестник забрался в моё комнату, чтобы добавить новые грязные оттенки серого и коричневого в палитру моего и так уже достаточно пахабного утра. Затем я понял, что слишком зациклился на определении личности ЧвСО, а смысл записки от меня ускользнул. Я перечитал её.
И я понял, что мой гость достоин не просто казни, но медленной пытки в руках опытного мучителя, любящего своё дело. Что значит «…обо всём необходимом»? О чём это он «осмелился оповестить»? И, конечно же, я счёл это и грубостью, и наглостью, и ещё много чем. Я пришёл в панику. Там меня ждали с цветами и песнями. «Почему так долго? Что тебя задержало?» - спросили меня.
Я потряс головой, чтобы прогнать наваждение прочь. После чего сел в кресло, принял позу эмбриона и начал жалеть себя. Все вышеназванные процедуры заняли лишь несколько, хотя и очень беспокойных, мгновений моей жизни. В конце концов, кое-чему меня уже научили, а значит, я всегда смогу найти работу при помощи дяди. Кстати, о дяде. Я взял себя в руки (руки дрожали и норовили выронить меня на пол, но пол был весьма и весьма грязен и пообещал себе не допустить падения), подошёл ко столу и взял письмо дяди.
«Дорогой племянник! Во-первых я надеюсь, что ты здоров и проводишь время с пользой. Во-вторых, я вынужден огорчить тебя – за тобой следили последние две недели, а ты этого не заметил. Я всегда говорил, что ты разиня. Единственное, что тебя извиняет, это то, что следил за тобой лучший мой человек. До меня доходили слухи, что ты вконец опустился и кутишь ночи напролёт, не думая не о чём. В таком случае ты бы оказался мне совершенно бесполезен в сложившейся ситуации. Но я рад, что это не так. Это уже в-третьих: то, ты читаешь это письмо, означает, что проверку ты прошёл. Было бы не так, ты читал бы другое письмо – дорогой племяш, у нас всё хорошо и прочую муть.
Но дело в том, что всё плохо. Наш герцог умер. Сын у него один – ему и титул наследовать, когда подрастёт. А пока его олигархи решили взять в оборот. Думают, что управлять парнем будет просто – всех, кто мог повлиять на принятие решений, от него устранили – «у мальчика горе, отец умер, оставьте 6его в покое!» Остались только его ближайшие друзья и несколько человек, которые им никак помешать не смогут – таких прожигатели жизни, каким и тебя олигархи считают. Ну вот я подумал, что от тебя они ничего не ждут, а с пареньком ты на дружеской ноге. Им же хуже. Голова на плечах у тебя есть, я всегда говорил, хотя ветра в ней могло бы быть и поменьше»
Сколько раз говорил дяде – я не прожигаю жизнь, а завожу Нужные знакомства! Ну когда старик поймёт, что жизнь не стоит на месте! И страну свою люблю, а город свой тем более. Мысль о том, что там теперь всем будут заправлять олигархи вызывала у меня скрежет зубовным и отвращение сравнимое с тем, которое Вы испытываете, откусив от яблока и обнаружив там половинку червяка. Тем более жалко сына герцога – ныне виконта. Воспитывал меня дядя, и чтобы сыновьям дурной пример не подавать, брал с собой на «неофициальные приёмы у герцога» (так приличные люди называют гулянки) именно меня. У герцога не было других детей - мальчику было одиноко и тоскливо в серых стенах дворца. Я бывал во дворце столь часто, что слугам уже казалось, что я поселился там. Для паренька я стал чем-то вроде старшего брата, и товарищем по всевозможным проказам. Вы даже не подозреваете, что можно выдумать, когда ВСЕ общеизвестные шалости уже приелись. Я никогда не смотрел на него сверху вниз, а в том возрасте это имело первостепенное значение, и поэтому нас связывали узы покрепче братских. Годы шли, я поехал учиться, но каждые каникулы возвращался домой и удивлял своего младшего товарища рассказами о вольной студиозской жизни и интересными историями, из осевших в моей голове в процессе прогрызания насквозь гранита науки. Связь не разрывалась. Вдвоём мы по-прежнему были готовы свернуть горы, как и тогда, когда мы были младше. Только горы теперь были повыше. Я продолжил чтение.
«Поэтому тебя нужно будет стать моими глазами и ушами, а заодно и железной рукой при виконте. Вся надежда только на тебя. Разумеется, если ты откажешься, то можешь так и оставаться у себя в университете и никуда не ездить. Но если судьба отчизны тебя тревожит (Светлые силы, что за невозможный пафос) – отправляйся как можно скорее домой. Разберись со своими учителями, пусть они тебе какую-нибудь бумагу напишут, что ты юрист. Тогда я найду как тебя, не внушая подозрений, держать рядом с виконтом. Удачи тебе, какое решение бы ты не принял. Если то, на которое я надеюсь, то до встречи, если то, которого я боюсь, то чтобы ты в кабаке поперхнулся, когда выпивать будешь!»
Концовка письма была особенно доброй. Хотя, чего ждать от дяди? Человек он был прямой, как стяг знамени, столь же горд, как знаменосец, и столь же предан родине, как и своей семье. Он не ждал от меня подвоха – того, что я сочту возможным отказаться, иначе последняя фраза не была бы написана. Я нее думал отказываться. Для меня, как для дядиного воспитанника, это было столь же невообразимым, кА и для него самого. Но кое-что меня взбесило.
Вестник, каков наглец! Прочтя второе письмо, я понял смысл первого. Вот ведь ничтожный человечишка – мало того, что две недели за мною тенью стелился, он ещё умудрился принять за меня решение! С преподавателями и начальством он договорился, как же! Договорился о моём скором отъезде! Дядя оставил мне решать этот вопрос! Я должен был решать, ехать или нет! То, что на само решение от этого ничуть не изменилось, не извиняло подлеца. Задницу, прошу простить за грубость, бы ему оторвать, чтобы головой учился думать!
Отведя душу, изорвав оба письма в клочья и спалив остатки в огне, я расхохатался. Только сейчас до меня дошёл смысл ситуации с двумя письмами. Человек в Светлых Одеждах, этот умник, очевидно склонен к чрезмерной театрализации. Как красиво! Представьте: я читаю письмо дяди, начинаю мучиться в сомнениях, но, прочтя письмо Вестника, понимаю, что всё уже решено. Огромная глыба падает с моей души. Я искренне ему благодарен.
Какая невообразимая, отвратительная пошлость! Что за фиглярство! Но, тем лучше. Это означает, что у гения слежки есть слабые стороны, а значит, их можно будет использовать при нашей следующей встрече. А в том, что мы увидимся, я не сомневался ни на ничтожную частичку мгновения.
Я дождался прихода Юлиуса и приказал ему начать сборы в дорогу.