Вот она бежит по лугу. Босая. Её волосы разметаны и порхают при каждом шаге, сарафан развивается на ветру и этот смешок. Игривый, словно всплеск ручейка через камень в лесу...
Лес. Она любила лес, луг, цветы, траву. Может поэтому ее голос был такой робкий и тоненький, она подражала птицам которые там встречались. Да! Ее голос, это ее голос заставлял его улыбаться. Он сидел на невысоком старом пеньке, вытянув и закинув ногу на ногу, уложив подбородок с соломинкой во рту на упершуюся в землю трость. Он сидел, наблюдал как она бежит и улыбался. Улыбался во всю ширину рта. Казалось, что он годится ей в отцы так нежно по отечески он наблюдал за ней. А она все бежала и бежала кружась и смеясь трелью лесных птиц. Ветер играл ее волосами и простым льняным сарафаном и стайки кузнечиков при каждом ее шаге разбегались в стороны, а бабочки роняя пыльцу с крыльев срывались с насиженных цветков когда она с звенящим смехом проносилась мимо. Казалось все играют с ней. Она прекрасна она всегда будет для него юной и беззаботной. А эти ее большие умные глаза. Как два глубоких и мудрых колодца смотрят чуть прикрытые и полные звезд. Они полны какой-то неизвестной тайны и кажется, что вот вот ты ее поймешь, но она от тебя ускользает. Даже когда она улыбалась ее глаза оставались пронизывающими и достающими до правды. Ее нельзя было обмануть. Не потому что она всегда знала правду, а потому что этим глазам нельзя было врать. Становилось стыдно и хотелось рыдать от отчаяния если приходилось умалчивать правду. А умалчивать приходилось. Правда горька. Ее страшно говорить, она стынет на языке и мешает ему шевелиться. Страх обволакивает его, он прилипает к небу и путается между зубов. И он молчал. Молчал потому что боялся или потому что не хотел говорить. Потому что эгоист. Хотя разве это оправдание? Он обманул и привязал ее к себе, не договорил, умолчал. А она смотрела этим своим проницательным взглядом и кажется спрашивала почему он так грустно улыбается. Но он молчал. Молчал, а теперь... теперь он овощ и вынужден сидеть и слушать как она плачет. И даже скупая слеза не может покинуть его глаза.