СЕМЬ ДНЕЙ
(дневник одной лошади)
______________________

Почему-то людей очень интересует вопрос, понимают ли их животные. Ученые пытаются "разговорить" дельфинов, обычные горожане всенепременно плачутся своим собакам или кошкам обо всех переживаниях и неудачах. Да, разумеется, мы все понимаем, только не можем ответить. Иногда нас это мучает, иногда спасает. Но факт один: огромное количество домашних животных знает о своих хозяевах все, так как они регулярно изливают им душу. Миллионы их умирает, унося с собой одним им известные человеческие тайны. Мы научились понимать вас, люди, почему же вы не можете нас понять?..

ДЕНЬ 1. Все, как всегда.
Ну, для начала, позвольте представиться. Меня зовут Авантюрин, я - вороной жеребец тракененской породы, родился 20 июня 1995 года в конном заводе им.Кирова, что в Ростовской области. Имечко у меня, как вы уже заметили, не из простых, поэтому зовут сокращенно - Ваня или Тюша, это кому как больше нравится. Я живу в хорошей просторной конюшне частного КСК. У меня есть хозяйка. Да-да! И я ее очень люблю. Мне нравится выполнять все ее команды. Поводом она работает очень мягко, и никогда не пользуется хлыстом. Марина - отличная наездница, мы составляем великолепный тандем и частенько даже участвуем в любительских соревнованиях по выездке, занимая первые места. Слава Богу, в объездку я попал вовремя и к хорошему человеку, поэтому выполняю все основные фигуры легко и старательно. Думаю, Марина мной довольна. Да и мне, если честно, лучшей хозяйки не найти.
Так-так, что за шум? А, это Лиза и Маша, девчонки из проката. Наверное, идут меня седлать. Они совсем неплохие человечки, часто угощают сахаром и чешут за ушами. И их я тоже люблю. Хотя и не так, как Марину, но все же…
- Тюшенька, привет, мальчик, уже поел? - обращается ко мне Лиза и ласково треплет по шее.
Я приветственно поддаю носом ее руку. Лиза смеется и снова оглаживает меня. В дверях появляется Машка, с пыхтением таща тяжелое черное седло с перекинутой через него уздечкой. Она с облегчением сваливает свою громоздкую ношу на кронштейн. Теперь по моей шкуре скользят уже две быстрые детские ладошки. Подружки в два счета надевают на меня оголовье и седло, затягивают подпруги и при этом беспрестанно нахваливают и гладят.
…Думаю, что я счастлив. Я часто размышлял об этом. У меня есть самая лучшая в мире хозяйка, большой светлый денник, свежий овес и чистая вода. И обращаются со мной очень приветливо - как эти девочки. Да, определенно, мне повезло. Не каждой лошади выпадает такая жизнь.
Эти мысли плавно текут в моей голове, пока я шагаю под щебет подруг к открытому манежу. Возле ограды стоит улыбающаяся Марина. Я весело всхрапываю, приветствуя ее. Она дает мне большой и безумно вкусный кусок сахара и, пока я жую его, вскарабкивается в седло и подтягивает подпруги.
…Мы уже второй час работаем езду, по которой нам предстоит выступать через три недели. Я довольно сильно устал, да и Марине, судя по всему, приходится несладко, но мы мужественно заканчиваем выступление. Диагональ на галопе, менка, средняя линия, остановка...
Марина хвалит меня, спрыгивает и ведет в конюшню. От моих боков валит пар, колени дрожат от слабости. Сейчас меня почистят, укроют теплой попоной и дадут что-нибудь вкусненькое. А завтра будет новый день, такой же хороший, и тяжелая, но от этого не менее приятная работа. Я закрываю глаза...

ДЕНЬ 2. Авария.
Сонное солнышко лениво раскинуло свои бесчисленные лучи. Маленький, но озорной солнечный зайчик проникает сквозь небольшое окошко. Он пробегает по моему боку, некоторое время играет в гриве и, наконец, останавливается на носу. Я жмурюсь и встряхиваю головой, прогоняя остатки сна. Еще совсем-совсем раннее утро, практически все спят.
Слышно мерное сопение моего соседа - старого пегого Карата. Скучно. Я снова прикрываю глаза, решив немножко подремать, но тут до моего чуткого слуха доносятся шаги. Идут двое. Так, все ясно. Один - наш конюх Иваныч. Он пожилой, поэтому идет тяжело, немного припадая на одну ногу. Я узнаю звук его шагов из миллиона. Второй - молодой мужчина. От него всегда пахнет как-то резко и неприятно. Не знаю, как его зовут, но Иваныч всегда обращается к нему "товарищ директор". Ну, директор, так директор, и слава богу. Я отворачиваюсь и окончательно решаю соснуть еще часок. О чем говорят люди - меня не касается, под их голоса хорошо засыпать... Вдруг я улавливаю имя "Марина…" и вскидываю голову. Они имеют в виду мою хозяйку? Я настораживаю уши и жадно ловлю каждое слово.
- Как же она могла попасть в такую беду? Не могу в это поверить! - мотает головой Иваныч.
- Я и сам в шоке был. Ее муж мне позвонил и сказал, что Марина попала под КамАЗ. Возвращалась с тренировки, а дальнобойщик пьяный был, вот и вынесло его на встречную...
- Ужас-то какой! Долго, наверное, оправляться будет..
- Вот что, Иваныч. - Директор остановился и потер подбородок. - Не хотел сразу говорить, но врачи утверждают, что Марина навсегда останется прикованной к инвалидной коляске. О занятиях конным спортом говорить не приходится... Никогда не вернется наша Марина в манеж.
Я стою, потрясенный, кажется, я разучился дышать. Отчаянно пытаюсь понять смысл этих слов, но в голове моей, словно заевшая пластинка, крутится: Никогда не вернется Марина в манеж.
Никогда...никогданикогданикогда...
- Авантюрина приказано продать. - Продолжил директор. - Покупатель уже найден, завтра погрузишь лошадь в коневозку, проследишь... Ну, ты знаешь сам...
Иваныч растерянно кивает, директор хлопает его по плечу, окидывает меня быстрым взглядом и уходит. Старик приближается, просовывает руку сквозь решетку денника и гладит меня по голове.
- Осиротел ты, бедняга... - печально и тихо произносит он. Я встречаюсь с ним взглядом и вижу горькие слезы, застывшие в глазах старого конюха...
В этот день больше никто не приходил ко мне, не вел на тренировку, не смеялся заливисто и не хлопал по шее за удачно выполненный элемент. Даже вездесущие девчонки не появлялись. Словно все вымерло, затихло, придавленное большим общим горем. Иногда меж денников тенью скользил Иваныч, он шел, не поднимая глаз, словно поскорее старался пройти мимо.
Я никак не мог осознать того, что больше никогда не увижу Марину. Сердце волком выло в груди, измученный мозг раз за разом повторял, что она не придет. Боже, как же мне хотелось бы сейчас не слышать того утреннего разговора, не понимать человеческой речи, не знать всей этой боли и пустоты...
Я стоял, отвернувшись в самый дальний угол денника. Я замер так на весь день, не притрагивался к еде. Ночью веки мои не могли сомкнуться, и я буравил взглядом темноту. Мне было все равно, что со мной будет дальше. Впервые я так страстно желал умереть...

ДЕНЬ 3. Новое место.
- Тюша! - негромко окликает грустный тоненький голосок. Я с большим трудом отрываюсь от созерцания деревянной стенки и поворачиваюсь.
- Бедненький, - вздыхает Маша. Она обнимает меня за шею. Я не сопротивляюсь, выказывая этим глубокую благодарность за заботу. Маша смотрит в мои глаза несколько секунд и неожиданно плачет.
- Лиз, я не знаю, как буду без него - всхлипывает Машка. Ее подруга непривычно тихая и бледная.
- Да, мне тоже будет очень не хватать Тюши. Несчастный малыш, за что ему такое?
Мои глаза снова наполняются слезами. Я безумно благодарен этим детям за то, что они разделили со мной мое горе. В это же время ко мне приходит осознание того, что сегодня я должен буду покинуть их. Что ждет меня впереди?..
Вы задумывались, каким образом ваша жизнь может измениться буквально за один день? Лично я - никогда. И вот теперь мне предстоит испытать всю "прелесть" этой ситуации на себе.
После обеда к моему деннику подошли Иваныч и какой - то неизвестный человек. Мне он сразу не понравился. У него были пронзительные желтые глаза, жесткая ухмылка, даже его короткие волосы напоминали ежиные иглы. Он был весь какой-то острый, колючий и неприятный.
- Пойдет, - скрипуче прокаркал Колючий, - тащи его в коневозку.
Иваныч, кряхтя, нацепил на меня недоуздок и, переваливаясь при ходьбе, медленно повел во двор. Там уже стояла большая повозка, прицепленная к грузовику. Облокотившись на нее, нас пристально рассматривал Колючий.
- Чего ждешь, заводи! - рявкнул он.
Иваныч, тяжело вздохнув, повел меня к деревянному настилу, ведущему в недра коневозки. Я покорно зашел внутрь и остановился. Конюх привязал чомбур к деревянной перекладине и молча побрел к выходу. На пороге он обернулся и сказал:
- Удачи тебе, Ванюша...
Задняя крышка коневозки захлопнулась, словно поставила последнюю точку в моем приговоре. Я оглянулся назад и увидел стоящих у конюшни Машу, Лизу и Иваныча. Все трое плакали. Мое сердце неожиданно защемило, и я, вскинув голову, тоненько и пронзительно заржал, прощаясь со своими друзьями, со своим домом, со своей прежней жизнью...
- Тише ты! - прикрикнул Колючий и двинул кулаком в стенку коневозки.
- Трогай! - приказал он водителю.
Грузовик одышливо зафыркал, и коневозка покатила вперед, слегка покачиваясь. Колючий влез в какую - то ярко-малиновую маленькую машину и поехал следом. Я оглянулся еще раз. Во дворе уже никого не было...
Конюшня, в которую я попал, была очень маленькой - всего на пять лошадей. Было уже довольно поздно, а я очень устал, поэтому заснул моментально, даже не успев рассмотреть повнимательней помещение, в котором находился.

ДЕНЬ 4. Первый круг ада.
- Эй, вы, просыпайтесь! - грубый резкий окрик вытряхивает меня из забытья. Я не сразу соображаю, где нахожусь, но затем вспоминаю все.
НИКОГДА... На некоторое время все мое существо наполняет прежняя горечь, но затем природное любопытство берет верх и я начинаю вертеть головой, осматриваясь. Мой денник - второй с левого края. В первом понуро стоит высокий гнедой конь, другой мой сосед - ярко рыжий рослый красавец - отвернулся к противоположной стене. Три других денника также заняты, но их обладателей я не вижу - слишком темно. Последние две комнаты, вероятно, седельная и склад фуража - это я определил по запахам. Мое помещение довольно большое, с объемистой кормушкой и мягкой подстилкой под ногами. В общем, жить можно. Настораживало только одно: лошади в денниках стояли совершенно неподвижно. Нет, конечно, я не говорю, что они должны кидаться на стенки, но мои соседи были будто каменные, словно замерли, боясь шевельнуться. Это пугало... Я никогда не испытывал страха, но сейчас по моей шкуре пробежал ледяной ручеек, и я невольно вздрогнул.
- Вот он, - задумавшись, я не заметил, как к моей "квартире" подошли Колючий и какой-то незнакомый человек.
Незнакомец внимательно оглядел меня. Ох, до чего не по нутру пришелся мне этот взгляд! В то время, как глаза Колючего были цепкими и злыми, в этих, ярко-синих, словно плавали маленькие льдинки. И все-таки я потянулся к этому человеку мордой, стараясь подружиться и наладить контакт. Внезапно, в какую-то долю секунды, льдинки в глазах превратились в непроницаемый покров, а рука, взметнувшись вверх, хряснула стеком о решетку. Наблюдая, как я в ужасе отскакиваю и возмущенно всхрапываю, незнакомец отмечает:
- Ну что ж, братец, пока ты норовист! - а затем добавляет с нескрываемым удовольствием, - но скоро, дружок, ты станешь белым, пушистым и шелковым.
Еще несколько мучительно долгих секунд он буравит меня своим арктическим взглядом, а когда я сдаюсь и отвожу глаза, громко приказывает Колючему:
- Давай, не церемонься с ним, цепляй строгий мундштук и выводи, - в его голосе неописуемая радость победы. И самое страшное, что я уловил в торжественных интонациях - дерзкая, почти неприкрытая животная жестокость...
Этот день навсегда врезался мне в память. Я раньше и не предполагал, что боль - и душевная, и физическая - может быть настолько сильной.
Нет, начиналось все вполне невинно. На меня одели оголовье, пусть с несколько тонковатым трензелем, но я, сцепив зубы, решил терпеть. В седло сел не Колючий, а тот, второй. Я изо всех сил старался произвести хорошее впечатление - послушно сдавал затылок, высоко поднимал ноги, безропотно сокращал и прибавлял аллюр. Все шло хорошо до тех пор, пока давление трензеля не стало просто невыносимым. Я почти уперся челюстью в грудь, но проклятая железка впивалась в меня, как бритва. Не понимая, чего от меня хотят столь сильным натяжением повода, я в замешательстве остановился. Немедля послышался резкий свист, и плеть прочертила на моем боку тонкий алый след. От боли и неожиданности я шарахнулся вперед, но не тут-то было! Беспощадные сильные руки выворачивали мою челюсть. Я остановился вновь. И опять последовал удар. Это мучение продолжалось минут десять, пока я, наплевав на все приличия и собственную гордость, не задрал голову, уходя от трензеля, и рванул вперед. Надо сказать, что наездник справился со мной ой как нескоро! Наверное, он получил массу впечатлений от бешеной скачки и крутых поворотов в стенах маленького манежа! Но за мою вольность меня ждала неминуемая и жестокая расплата. Когда меня все-таки смогли остановить, мой мучитель, утираясь рукавом (видимо, я здорово приложил его затылком - кровь из носа так и хлынула), прошипел "да он, видно, тугоузд!"
Меня поволокли на конюшню, поставили на короткие развязки и незнакомец, схватив меня за челку, прорычал:
- Ничего, и не таких обламывали! Ты у меня по ниточке бегать будешь, да споткнуться побоишься! - с этими словами он резко закрутил мою верхнюю губу. Ослепнув от боли, я не понял, что сделал в этот момент Колючий, лишь почувствовал, как в моем рту стало тепло и солено, и какая-то жидкость побежала по подбородку, капая на бетонный пол. С трудом разлепив глаза, я увидел ухмыляющуюся физиономию незнакомца.
Видно было, что мои страдания приносят ему неземное наслаждение.
Садист, - мелькнула мысль в моей голове. А потом пришла БОЛЬ...
Этой ночью я долго не мог уснуть и не прикасался к еде - изрезанные губы болели так, словно кто-то невидимый раздирал их раскаленными щипцами. Лишь под утро я провалился в нервный, горячечный, лихорадочный сон. Без сновидений, там была лишь глубокая тьма.
Спасибо, хоть там не было садистов и боли...

ДЕНЬ 5. Взаперти.
Дождь лил нескончаемым потоком. Небо обрушивало на земную поверхность тонны воды. Крупные капли сочно шлепали по крыше, а от асфальта отскакивали, словно резиновые мячики. Каждую в отдельности было невозможно проследить - начинало рябить в глазах, - была видна лишь прозрачная колышущаяся водная преграда, за которой смутно угадывались размытые очертания деревьев, травы и небольшой левады, обнесенной низеньким деревянным заборчиком.
Надо же, никогда не думал, что смогу испытать столько эмоций из-за простого ливня. Когда ты находишься в клетке, то многое начинаешь видеть по-другому. Сейчас я бы полжизни отдал, чтобы оказаться на просторных зеленых лугах конного завода, где я родился и провел детство, где засыпал под боком матери, укрываясь от всепроникающего жгучего солнца. Мама... Помнишь ли ты меня? Твой образ в моем сердце выжжен навечно, словно клеймо, и никогда не исчезнет. Я помню, слишком отчетливо, как видел тебя в последний раз. Как всегда, мы весь день были вместе. И меня потом привели в другой, совершенно незнакомый денник, где не было тебя, не было твоего запаха, не было того, чему я мог доверять, того, что могло меня защитить, на что я мог надеяться. И тогда я понял, что теперь я - сам за себя. Конечно, первое время невероятно скучал. Но свойство всех живых существ таково, что они должны уметь приспосабливаться к любым условиям, от этого зависит их жизнь. Вот и я тоже...привык...
И все равно, стоит мне закрыть глаза, как я снова живу там. Там, где впервые познал, что такое счастье, и что такое разлука.
Лето. Жара. Толстые довольные мухи, противно жужжа, носятся вокруг целыми эскадрильями. Моя мама щиплет высокую, густую траву. Мне же решительно не хочется стоять на месте. Я сыт, и теперь молодость требует проказ. Я начинаю толкать мать носом, уговаривая ее пробежаться вместе вдоль забора, но она отворачивается и продолжает жевать. Неожиданно я слышу позади звонкий оклик:
- Эй, маменькин сынок! Что ты в мамашу тычешься, как молочный теленок?! Спорим, тебе слабо меня догнать!
Я резво обернулся, готовясь всыпать нахалу. На меня, насмешливо склонив голову уставился тонконогий огненно-рыжий жеребенок примерно моего возраста. Странно, я никогда его раньше здесь не видел. Все жеребята, которые паслись в этой леваде были старше меня и принимать в свою команду "козявок" не собирались. А это - мой ровесник, а значит, замечательный товарищ по играм! Вот здорово!
- Мне?! Тебя?! - принял я правила игры, - Смотри, чтобы твои спичечные ножки не переломились, когда будешь догонять мой хвост!
Новый друг весело фыркнул и сорвался с места, я рванул за ним. Мы носились, словно чумные, по загону, старшие лошади и жеребята недовольно сторонились, ворча что-то про невоспитанных малявок. Но нам было наплевать на всех.
Наигравшись, мы остановились друг напротив друга, чтобы отдышаться.
- Привет, меня зовут Авантюрин, - сказал я.
Рыжий сверкнул хитрыми глазами:
- А я - Вымпел, - ответил он.
С того дня мы с Вымпелом стали не разлей вода и дни напролет играли в салочки. А потом однажды он просто не пришел в леваду. Я весь день ждал его у ворот, но он так и не появился.
Оказалось, что жизнь забрала у меня не только мать, но и лучшего друга.
Когда я уже был отделен от матери, с завода меня забрала Марина. Мы сразу же сработались и сдружились. А потом - нелепая случайность, автомобильная авария, и вот еще одного дорогого мне существа нет рядом...
Знаете, чем дольше я думаю о своей жизни, тем больше убеждаюсь, что я потерял или пропустил очень много, и почти ничего не приобрел. Ах, если бы время могло вернуться назад, скольких ошибок я мог бы избежать...
Вот это да! За окном уже стемнело. Долгие же у меня были сегодня размышления. Размышления взаперти...

ДЕНЬ 6. Откровение Вымпела.
На этот раз я проснулся довольно поздно, да и то от того, что почувствовал, что на меня смотрят. Я осторожно повернул голову. Мой рыжий сосед пристально смотрел на меня сквозь решетку.
- Проснулся? - спросил он. Голос его мне показался смутно знакомым.
- Да - вежливо ответил я.
- Доброе утро.
- Доброе...
Мы помолчали. Затем я спросил:
- А почему ты заговорил со мной лишь сейчас?
- Просто сегодня эти двое уехали в город, - откликнулся рыжий, - можно хоть на пару часов вздохнуть спокойно. Посмотри внимательно по сторонам.
Я повертел головой. И впрямь! Ранее неподвижно стоявшие лошади шумно вздыхали, встряхивали головами, разминали затекшие мышцы, о чем-то негромко переговаривались.
- Послушай, - прямо спросил я, - мы с тобой раньше не встречались?
В глазах рыжего блеснул до боли знакомый хитрый огонек, и он произнес:
- Эй ты, маменькин сынок, слабо тебе будет меня догнать?
- Как бы не так, Спичечные Ножки! - немедленно отозвался я, чувствуя, как радость теплой волной разливается в душе.
- Авантюрин, это правда ты?! - спросил рыжий. Теперь в его глазах показались слезы.
- Вымпел...- прошептал я.
- Ну вот и встретились, друг. Знаешь, я никогда тебя не забывал.
- Я тоже! - я подошел к решетке и ткнулся в нее носом, стараясь быть поближе к обретенному другу.
Он сочувственно глянул на мои зажившие губы.
- Больно, да?
- Саднит немного, но почти прошло.
- Тебе еще повезло, лишь слегка оцарапали. Тут был один - Алебастр - так его прямо изуродовали. Еле-еле рана зажила. Хочешь, дам один совет? Никогда не проявляй характер, всегда слушайся их.
- Кого? Садиста и Колючего? Да ни за что!
- Надо же, какие ты им подходящие имена дал, именно - Садист и Колючий! - хмыкнул Вымпел. - Но поверь мне - смирись, так будет лучше! Так у тебя будет больше шансов покинуть это ужасное место. Я в свое время показал характер, а теперь плачу кровавыми слезами. Я ведь тут уже почти год...
- Вымпел, что же здесь происходит? Зачем эти люди мучают нас?
- Бизнес, - коротко ответил рыжий.
- Что?!
- Вот именно, ты не ослышался. Знаешь, как называется этот барак? Фирма по подготовке первоклассных выездковых лошадей! И впрямь, подумай сам. Эти двое скупают молодых породистых перспективных лошадей и "учат" их. Эффект и в самом деле потрясающий - обычная лошадь может и заупрямиться, и не повиноваться, и отказаться работать. Эти же бедняги от одного вида хлыста дрожат мелкой дрожью, как осиновые листы. Они безотказны и идеально выполняют движения. Просто живые машины для спорта.
Я не верил собственным ушам. А Вымпел продолжал рассказ.
- Лошади забиваются до такой степени, что готовы сделать тройное сальто-мортале, лишь бы их не трогали. Результат - лошадь, выполняющая за недельный курс обучения здесь вещи, которым учат по нескольку лет, а в карманах у негодяев - тугая копеечка. Ведь далеко не все интересуются, как обучалась их лошадь, спортсменам важно, чтобы животные побеждали. И они побеждают.
- Но наверное, заметно, что лошадь не доверяет всаднику, что она испугана - попытался возразить я.
- Вовсе нет, - покачал головой Вымпел. - Чаще всего лошади, замучанные здесь, на других конюшнях сталкиваются со вполне сносным обращением. Они даже начинают испытывать к своим "избавителям" что-то вроде благодарности. Но страх перед ЭТИМ местом живет в них всегда, поэтому в девяноста случаях из ста они послушно исполняют все, что от них требуется, боясь повторения кошмара.
- А как же раны?
- Раны залечиваются, лошадь на несколько дней оставляется в покое, приходит в относительно нормальное состояние, а затем отправляется к новым хозяевам. Все прекрасно налажено.
- И как долго меня продержат здесь?
- Зависит от твоего поведения. Может, и месяц, может чуть больше, но обычно не более полугода.
- Почему же ты здесь так долго? Ты не смирился?
- Смирился…- на губах Вымпела появилась полузлая, полунесчастнаяусмешка. - Смирился, - повторил он. - Только от этого теперь толку мало...
С этими словами он отступил на шаг, и тень, скрывавшая половину его головы, отодвинулась. Я едва смог подавить в себе крик ужаса. Справа профиль моего друга был безупречен, а вот левую сторону исполосовал безобразный глубокий шрам, рассекший голову от уха до губ.
- Как понимаешь, с такой "красотой" путь в спорт мне закрыт. Остается лишь одна дорога - на мясокомбинат...
Мне стало безумно жаль друга. Но едва я захотел сказать ему об этом, в конюшню вошли Садист и Колючий. Все лошади, включая Вымпела, застыли как изваяния. Я тоже замер, стараясь не дышать.
Этой ночью мне очень долго не удавалось заснуть...

ДЕНЬ 7. Выстрел.
- Давай, тюфяк, двигайся, шевели ногами! - подобные слова я выслушивал уже более двух часов, бегая без отдыха на корде. С самого раннего утра меня разбудили и потащили "на учебу". Перед уходом меня охватило какое-то смутное беспокойство. Шагая по проходу конюшни, я оглянулся и у меня сжалось сердце, а к горлу подкатил комок. Денник Вымпела был пуст.
После "разминки" наступила пора работы. Садист устроился в седле, а Колючий куда-то незаметно слинял. Мне безумно хотелось отдохнуть, но Садист сразу погнал меня резвой рысью. Затем он начал натягивать повод, толкая меня шенкелями. Хотя я и был отлично выезжен, но пассажу меня не обучали, поэтому я не понял команды седока. Я перешел на шаг. Садист грязно выругался и огрел меня плеткой. "Ну вот, опять!" - пронеслась безнадежная мысль. Я скакнул вперед. И снова наткнулся на повод. Видимо, Садист реил повторить прежнюю шалость, забыв, чем это для него кончилось. Несмотря на твердое решение во всем покоряться наезднику, я начинал потихоньку звереть.
После особо сильного рывка поводом, я встал на свечку. Садист решил, то так не годится и дернул повод так, что у меня помутилось в голове, а поджившие было губы покрылись розовой от крови пеной. Я окончательно взбесился от боли. Начал козлить, бить задом, возить седока коленками по бортику манежа. Садист сидел, как клещ, тащил повод и хлестал меня по голове. Собравшись с силами, я встал на свечку, а затем с размаха ринулся вниз. Садист потерял равновесие, и, когда я вновь взвился на дыбы, с глухим стуком свалился.
"Вот тебе, гад, за Вымпела, за меня, за всех лошадей, которым вы сломали жизнь!" Я в ярости еще несколько раз лягнул своего мучителя, с каждым ударом раздавались страшные хлюпающие звуки. Я перепугался еще больше и принялся носиться по манежу, в конце концов забившись в дальний угол манежа. Моя правая задняя нога была перемазана чем-то вязким и жутко пахнущим смертью. Эта нога уже словно не принадлежала мне - я держал ее на весу, боясь опустить на землю. Наверное, я был ужасен: ничего не соображающий разъяренный дикий зверь с кровавыми хлопьями пены на груди и красными, бешеными глазами. Я был готов убить любого, кто ко мне приблизится. Спокойно вошедший в манеж Колючий недоуменно замер, оглядев своего распластанного на опилках подельника, взглянул на меня, неожиданно пронзительно заверещал, словно кролик, и бросился вон из манежа.
Через пару минут помещение наполнилось толпой народа. Люди накрыли Садиста белой простыней, другие сбились в кучу и глазели на меня. Я забился в свой угол, прижав уши и дрожа. Из толпы выступили Колючий с ружьем в руках и какой-то молодой человек.
- Возможно, это просто несчастный случай, - попробовал возразить он Колючему. Тот замахал руками:
- Доктор! Вы же видите, что это - дикий зверь, неконтролируемый и опасный!
Да. Я был опасен. Я готов был разорвать на клочки первого, кто рискнет подойти.
- Хорошо. - вздохнул врач - Лошадь опасна, господа, придется ее застрелить. - Боже, но до чего жаль губить такую красоту! - юноша резко повернулся и поспешил прочь, пряча глаза. Но я-то увидел, что в них блестела влага...
Теперь передо мной стоял Колючий, вскинувший ружье на плечо. Он бесконечно долго целился, затем палец его плавно лег на спуск... Грянул гром. "Неужели началась гроза?" - подумал я. Вдруг мои ноги перестали держать меня, и я медленно, как в замедленной съемке, оказался на земле. По моему виску стекает быстрый ручеек. Я роняю голову, заливая кровью песок. И перестаю видеть лица людей, столпившихся рядом, Колючего, растерянно опустившего ружье...

***
Вспышка!
- Ай да малыш, что за удалец! - восклицает мужской голос. - Глянь, Петрович, какой ладный, а уж черный-то, черный! Будто уголь!
Я чувствую на своей спине чье-то дыхание и спустя мгновение по моей еще влажной шкурке начинает скользить теплый шершавый язык матери..

Вспышка!
Я делаю первые шаги. Тонкие, как ходули, ноги подламываются, и я бестолково толкусь на месте, пытаясь разобраться с этими непослушными конечностями. Но вот я победно стою рядом с матерью. Я впервые сам поднялся на ноги.

Вспышка!
Я выхожу из полумрака нашей конюшни и мне в глаза бьет ослепляющий луч. Я стою, ослепший от света, оглохший от звуков, потерявший обоняние от запахов. Я впервые увидел такой большой мир.

Вспышка!
- Эй ты, маменькин сынок! - я оборачиваюсь. На меня, склонив голову, ехидно смотрит огненно-рыжий жеребенок...

Вспышка!
- Тюшенька, привет, малыш! По моей шее скользят маленькие детские руки. Седой Иваныч, пряча добродушную улыбку, проходит по конюшне. Марина заливисто смеется и угощает меня сахаром.

Вспышка!
Никогда не вернется Марина в манеж...

Вспышка!
"Смирись, повинуйся им во всем, так будет лучше!" Грустные глаза Вымпела и ужасный шрам. Опустевший денник. "Остался лишь один путь - на мясокомбинат..."

Вспышка!
Вот тебе, гад, за Вымпела, за меня, за всех нас!

Вспышка!
Выстрел. Кровь на песке.

ОГНЕННАЯ ВСПЫШКА!!!

Темнота…