Вот чем выливается "закрытость" страны, отсутствие свободной прессы. Рано или поздно все случается этим.

"В начале мая все заговорили об аварии на Чернобыльской атомной станции. В нашей стране об этом узнали, как водится, из передач западных радиостанций. С огромной неохотой, не сразу, полунамеками, но власть все же признала очевидное. Хотя первую неделю слуги народа как в рот воды набрали и первомайские демонстрации не отменяли в Киеве и близлежащих городах. Да и зачем? Нечего панику сеять! Народ выходит на улицы веселый, целыми семьями, с детишками, шарики несут, портреты вождей, знамена. На транспарантах благодарность родной коммунистической партии за заботу.
А то, что радиационный фон раз в сто завышен, так мы же не японцы – со счетчиками Гейгера всюду разгуливать. А сколько потом прожили эти участники Праздника весны и труда, не нам знать. Бог дал – Бог взял.
Первые, самые страшные два дня даже жителей Припяти не предупреждали об опасности и не рассказывали, как себя вести, чтобы уменьшить риск лучевой болезни. Зато потом взяли и махом эвакуировали всех. А тех, кто сам побежал, стали с милицией хватать на вокзалах и по санаториям да по больницам распихивать.
Часть таких стихийных чернобыльских беженцев, которых встречали наряды милиции и “скорой помощи” на Киевском вокзале в Москве, устраивали в спешно освобожденный “голубой” корпус нашей Семерки.
В основном это были семьи с детьми. У них изъяли все вещи, включая нижнее белье. Какой от них был фон и сколько схватил персонал, с ними работавший, никто никогда не узнал.
“Чернобыльцы” были полностью изолированы от внешнего мира, корпус находился на казарменном положении, мы видели только их лица в окнах. Вскоре выяснилось, что государство не спешит оказывать помощь конкретным пострадавшим, все усилия тратились на то, чтобы успокоить мировую общественность и обеспечить непрерывные работы около четвертого энергоблока станции.
Из всего имущества, которым располагали “чернобыльцы”, у них было: казенная ложка с кружкой, больничная пижама или халат. Тапочек на всех не хватило. Детских пижам и халатов не было вовсе. На детей наматывали простыни. Тогда кто-то из нас бросил клич, и все с первой зарплаты скинулись по трешке. В реанимации ответственной стала Люся Сорокина. Она важно расхаживала с разлинованной тетрадкой и составляла список покупок.
Приобрели зубную пасту, зубные щетки, трусы, носки, немного детских вещей. Мужикам – домино, а детям – альбомы и краски. В стране, где клепали танки и ракеты в умопомрачительных количествах, не нашлось смешных денег для обустройства жизни эвакуированных из зоны отчуждения.
Когда эта сволочная, людоедская власть через пять лет рассыпалась в прах, многие удивились – с чего бы это? Да вот с тех сотен раздетых и брошенных людей, что смотрели из окон “голубого” корпуса. "
(А. Моторов "Юные годы медбрата Паровозова")