Это цитата сообщения feme Оригинальное сообщение

Речь-ненависть. психоанализ с Родионом Трофимченко

[466x698]
представляем новую работу Трофимченко “Речь-ненависть”. На первый взгляд этот материал может показаться сложным для восприятия. Однако не спешите отложить его в сторону, дочитайте до конца. Он очень важен для тех, кто в повседневной жизни по тем или иным причинам подвергается агрессии, в том числе для геев и лесбиянок. Если вы поймете глубокий смысл того, о чем пишет автор, получите истинное наслаждение, а также вооружитесь знанием того, как поступать с гомофобом, который беспокоит вас, и как вести непримиримую борьбу с фобией в целом.

Сегодня мы постараемся проследить за тем, что происходит, когда кто-то произносит “речь-ненависть”, и чего добивается тот, кто обвиняет гомосексуала в асоциальности и прочих грехах?

Ответ на эти вопросы не так уж очевиден. Ведь причина ненависти к геям кроется не в “голубой угрозе”, которую декларирует гомофоб, и не в борьбе за “чистое” общество, к которой он якобы призывает. Станет ли тот, кто публично обвиняет во всех грехах человеческих темнокожих и евреев, а порой даже матерей-одиночек, счастливее, если все они однажды просто исчезнут? Конечно, нет, как раз, наоборот. Без гея, например, гомофоб почувствует себя обделённым, хотя бы потому, что он уже не сможет быть гомофобом.

Тогда, какую же цель преследует речь-ненависть, если она не направлена на реальные изменения, как мы можем её контролировать и кто за неё в ответе?

Гомофоб как мнимый автор
В вопросе об ответственности деконструктивистская теория исходит из того, что человек, произносящий оскорбительные речи, просто цитирует что-то из уже существующего набора расистских (гомофобских, антисемитских) речей; он повторяется, ещё раз воспроизводя доводы и стереотипы, принадлежащие дискурсивному (языковому) пространству сообщества. То есть автор оскорбительных речей - лишь следствие, продукт данной ему цитаты, и как автор он не существует. И поскольку язык, в котором есть место гомофобии, социально-политический порядок, в котором заложено место расиста или антисемита, а также саму историю к суду привлечь невозможно, бремя ответственности ложится на конкретного человека, как мнимого автора речи. (Иначе парадокса не будет.)

Я понимаю, что мы даём лишний повод гомофобу в своё оправдание, но далее следует разоблачающий контраргумент. Он заключается в том, что та же деконструктивистская теория требует соблюдения “политической корректности”, которая заставляет субъекта испытывать чувство вины за свои слова, быть бдительным и задаваться вопросом о мотивировках сказанного. Да, здесь мы встречаемся с парадоксом: с одной стороны, теория исходит из того, что контекст определяет поведениечеловека, а с другой - человек должен дистанцироваться от этого контекста и постоянно приносить свои извинения за сказанные непристойности.

Эта непоследовательность в теории заставляет нас обратиться к психоанализу. В частности, к теории французского фрейдиста Жака Лакана, а также к размышлениям югославского психоаналитика Ренаты Салецл.

Первый ответ жертвы
И начнем с вопроса о намерениях человека, атакующего бранью, скажем, члена религиозного, этнического или сексуального меньшинства. Чего он хочет этим добиться? Прежде всего, спровоцировать объект оскорбления на то, чтобы тот задался вопросом о своей идентичности и в результате признал свою неполноценность, то есть место подчиненного. Но признал не столько разумом, сколько истерической реакцией, языковым ступором или бегством. Чтобы убедиться в этом, нам надо вспомнить о том, что каждый субъект независимо от пола, ориентации и умственного развития, используя систему языка, формирует фантазматический сценарий, который поддерживает его идентичность.

Он включает в себя личную историю, принятые в обществе нормы и идеалы, сформулированное место субъекта по отношении к другим. Однако каким бы объёмным этот сценарий ни был, он никогда не будет всеохватывающим.

В нём есть и будут пробелы, которые в межличностном общении устраняет фраза “давайте говорить на одном языке”, то есть давайте “приведем наши сценарии, языковые поля, в соответствие, чтобы выработать их новый смысл”. Так вот, речь-ненависть направлена по другую сторону фантазматического сценария, поддерживающего идентичность. Агрессор не хочет говорить на одном языке, он целится как раз в пробел символического порядка жертвы, неосознанно пользуясь её структурной “беззащитностью”. Поэтому, защитить себя, обратившись к “истине”, жертва не может.

Будучи “неформалом” и имея богатый опыт общения с кишинёвскими гопниками, я прекрасно помню давление их символического порядка, изощрённость вопросов, которыми они пытались поставить меня в тупик, и бессилие любого моего довода. Законы улицы и их главный вопрос: “Кто ты в этом мире?” - всегда касаются идентичности. Разрушая моюязыковую систему, мою целостность, гопники заставляли меня выходить из себя (выражение очень точное), психовать и, как следствие, убегать или бить им в лицо.

Наши советы по поводу возможного в этом случае поведения мы дадим чуть ниже, но уже здесь бросается в глаза бесполезность пояснения, убеждения, то есть трезвого спора. Однако это не значит, что эффективным окажется нижний хук или ирими наге кокью хо. Как раз наоборот, отказываясь от речи, мы доказываем успех стратегии гомофоба.

Причина ненависти к геям кроется не в “голубой угрозе”:
Второй ответ жертвы
Цель травмирующей речи не заключается только в том, чтобы просто унизить человека и отвести ему место подчиняющегося. Цель её ещё и в том, чтобы определить место того, кто эту речь произносит. И здесь нам поможет концепция идеологического оклика (интерпелляции) Альтюссера.

Альтюссер показывает, что идеологический аппарат делает запрос человека в качестве идеологического субъекта, наделяя его статусом и одновременно этот статус используя. Например, я по определённым причинам выбираю себе статус “пролетария”, который помогает мне найти достойное место в социально-символической системе. Потом идеология окликает меня как пролетария, скажем, призывает к классовой борьбе, и я действую так, будто “пролетарий” составляет мою неотъемлемую сущность.

Альтюссер, чтобы проиллюстрировать идеологический отклик, использует следующую метафору. Я иду по улице, и вдруг меня окликает полицейский: “Эй ты!” Когда я поворачиваюсь, сразу облекаюсь некоей социально-символической позицией. Полицейский как агент идеологического пространства приписывает мне определённое место в этом пространстве. Например, место “нарушителя порядка” или “просто жителя Кишинёва” (покажи прописку) и так далее. Когда полицейский окликает человека на улице, цель его не только в том, чтобы указать тому, к кому он обращается, на его место, место подчинённого, но ещё и в том, чтобы определить в отношении к нему свою собственную роль. Подзывая к себе кого-то, полицейский показывает, что он облечён властью и может заставить человека признать этот факт. И его оклик, прежде всего, направлен на то, чтобы получить подтверждение этому. Иначе говоря, когда меня как субъекта унижают каким-либо высказыванием, я через полученную травму наделяю оскорбителя властью, моя боль подтверждает его “господствующее” положение.

Большой Другой
Теперь мы должны уточнить, от чего именно получает оскорбитель власть и подтверждение. Для этого нужно обратиться к понятию “Большой Другой” теории Лакана. О ней мы, в принципе, всё время и говорили, упоминая систему языка или символический порядок. Итак, Большой Другой - это совокупность культурных норм, социальных правил, символов, которые структурируются системой Языка и усваиваются бессознательно. “Другой” потому, что всё вышеперечисленное не изобретается самим субъектом, а усваивается им в детстве по мере вхождения в язык, только в этих правилах (правилах “Другого”) он будет сформирован, и только их удачное использование даст ему возможность существовать.

Так вот, власть и свою символическую идентичность (“настоящего мужика”, “расиста”, “антисемита”) ненавистник получает именно от Большого Другого.

Субъект постоянно ищет в символической вселенной ту точку, из которой он бы себе понравился. Когда некто произносит антигеевские речи, он ищет другого, который подтвердил бы его власть, его статус “настоящего мужика”. Парадоксально, но факт: именно тот, на кого направлена эта речь, играет роль “посредника” между отправителем сообщения и Большим Другим. Признавая себя получателем сообщения, человек, которому адресовано оскорбление, занимает такое место в символической структуре, из которого отправитель сообщения получает подтверждение своей идентичности и своей власти. Господину всегда нужен подчинённый, иначе он не сможет почувствовать, что он господин. Без подчинённого он не сможет сохранить свой господствующий статус.

Чтобы это стало более ясным: что признание собственной идентичности (места в обществе, статуса) субъект хочет получить не от другого человека, а от Большого Другого, достаточно вспомнить о милостыни. Будем откровенны, не все люди подают нищему по доброте душевной. Монета (или даже купюра), брошенная в открытую ладонь, способна подтвердить дарителю его противоположное положение по отношению к нищему. Акт “щедрости” доказывает его состоятельность. Но очевидно и то, что признание это он хочет получить не от самого нищего, который авторитетом для него не является. Это признание он хочет вырвать от социально-символического порядка, от того сложившегося поля норм и ценностей, в которых он живёт и которые говорят ему: “материальная состоятельность - это признак трудолюбия, образованности, упорства, хорошего здоровья, хитрости”. В Большом Другом он находит того, из которого может посмотреть на себя (через подачку) и увидеть в нужном свете.

Точно так же, оскорбляя гея или лесбиянку, гомофоб ищет Большого Другого, который подтвердит его власть, его статус “настоящего мужика”. ...И не понимает, что в это время “раб седлает господина”. Поразмышляйте и поймете сами, кто от кого здесь зависит.

На защите гея должен быть Язык, а не дубинка полицейского.

Родион Трофимченко,
Институт психоанализа, Санкт-Петербург,
специально для журнала ”Зеркало”