Взросление – это совершенно новый и абсолютно необратимый для нас формат. Я благополучно приехала из Москвы и спустя определенное кол-во дней/минут/секунд ощутила это на собственной загорелой шкуре.
Это две недели странного состояние «never ever», которое сопровождается игнорированием входящих – смс, звонков, писем. Это одна крутящаяся в голове мысль про «детка, а что будет дальше?». Это когда совершенно не плачется, но безумно хочется.
Даже не верится, что пришел тот момент, когда с родителями легально можно о сексе, пьянках и матом. То есть, раньше, наверное, тоже можно было, но сейчас это более оправданно, я не говорю, что правильно, я говорю, что оправданно. Еще два года назад, случайно напившись где-то, отсиживаешься у друзей, моешь голову, чтобы сигаретный дым ни-ни, а сейчас заваливаешь домой, как так и надо, а наутро мамино «ты сильно вчера напилась?». Нет, мама, не сильно.
Так странно, еще два года назад моим любимым летнесессионным времяпрепровождением было усесться на подоконник ночью и втихаря покуривать что-то вроде легкого парламента, самое интересное, что я ловила от этого невыносимый и ни с чем не сравнимый кайф. В этом году был голубой данхилл в кол-ве одной пачки в день на балконе, а ночью совсем и не торкало, вот и вспоминайте мне былую фразочку про «курить в город». Просто курить. Когда не можется плакать. На самом деле, сегодня, когда я чувствую эту осень, я безоговорочно люблю своё «не курю». Не то, не то.
Или вот секс, да. Секс у всех был давно, еще в одиннадцатом классе, аккуратненько так, после «мы провстречались __ года, теперь можно». У всех же так было? А потом уже хочется на первом нормальном свидании, через неделю всё случается и ты необъятно счастлив. Зачем терпеть, если знаешь, что всё равно это рано или поздно случится? Поздно мы не любим, мы молодые и мы спешим. А еще, допустим, встретиться спустя какой-то период разностороннего движения со старым другом, которого любила в школе еще, который красавец, умница, красиво водит авто и пахнет шанелевским платиновым эгоистом, и решать с ним, стоит ли вам всё-таки переспать или лучше не надо. Вот и прелести взросления налицо – сразу переходишь к делу. Лично я не совсем вижу смысл в вечномолодых «привет, как дела?». Могу ошибаться, конечно.
В двадцать оглядываешься назад и вспоминаешь, чего попробовал, куда слетал, где и с кем напился, каких брендов на себя успел навесить, сколько книг прочитал; становится стыдно просить деньги у родителей, серьезно, появляются какие-то проекты/знакомства/связи/деньги-деньги-деньги – всё ведь ведет к ним. Оборачиваешься и пытаешься усмотреть в какой-то из прошлых осеней ту девочку в лифчике с поролончиком, первыми опытами макияжа, первыми выкуренными сигаретами, первыми влюбленностями, первыми рифмами, когда «я реально не смогу без него», какой ты была еще лет 6-7 назад, и становится страшно. Вернуться не получится, а если уж грудь от природы маленькая, то на фиг пушапы, всё равно ведь раздеваться.
И, встретившись с подругой детства из соседнего подъезда, разговорившись и заметив когда-то-малолетку Лёку, а сейчас вполне сформировавшуюся пятнадцатилетнюю Алёну с палёной сумкой LV, раскуривающую тонкую ментоловую сигаретку прямо возле своего подъезда, в один голос сказать: «Черт, а мы же такими не были!», зная, что были, разве что без палёных сумищ. И краситься не умели, и ментоловые курили, и матерились.
И сидишь себе дома или где-то в уютной кофейне за айриш-кофе, или в машине, или еще где и начинаешь принимать все эти изменения, которые, клянусь, случились в один момент. Грустно, конечно, и совсем не хочется меняться, но становиться осмысленнее, мудрее, спокойнее – это да. За любовью уже, наверное, не так гонишься, не так плачешь и не так пишешь стихи, больше молчишь, становишься куда серьезнее, садишься читать «Камо грядеши» Сенкевича или еще чего, удаляешь сообщения, покупаешь платье миссони и с высокоподнятой головой идешь в осень. Дожди хороши тем, что они эмоционально полнее солнца, ей-богу.
Люди, конечно же, ни фига не меняются, но жизнь изменить вполне можно.
Да, и куда летим этой зимой?