Он перестал считать года с тех самых пор когда погибла Элейн. Он не помнил ни ее лица, ни ее голоса. Не помнил ни друзей, ни врагов. Все стерлось. Все ушло. А теперь... теперь он просто закапывал тела, доживая свой век.
Домом ему служила полуразвалившаяся хибара рядом с кладбищем, от которого всегда несло смертью и тленом. Но он не жаловался. Его время уже давно прошло, и иногда он даже гадал, что же держит его на этой бренной земле.
Раз в месяц к нему приходил высокий господин в расшитых золотом одеждах и, скривившись, кидал на крыльцо горстку монет, которые со звоном падали и катились в разные стороны, а он, кряхтя и опираясь на палочку, собирал их скрюченными от усталости пальцами.
Раз в две недели к нему забегал мальчишка, деревенский паренек, которому он давал поднятые монетки в обмен на еду. Сорванец всегда норовил залезть шаловливыми ручками в его испачканные землей карманы.
Раз или два в неделю, ближе к вечеру, его навещал угрюмый молодой человек со шрамом на груди, помогал ему рыть могилы. И уходил, так и не сказав ни слова.
Бывали ночи, когда ему снились кошмары. Он просыпался, накидывал заношенную курточку и шел на кладбище. К самой дальней могиле...
Он не знал, почему приходит именно сюда. Могила как могила. Покосившаяся деревянная табличка, полустершееся имя... Но здесь было спокойно. Словно само время замедляло свой ход, отдавая последнюю дань уважения гниющему под землей человеку.
Он садился на раскладной стульчик, который сам же себе и смастерил, когда руки еще не дрожали так сильно, и проводил ладонью по потрепанной погодой табличке. Он смутно помнил, что кто-то еще помимо него сидел у этой могилы.
Да... Девушка, тонкая, как тростинка, с заплаканными глазами, с бусами, которые она зачем-то держала в руке.
Еще... очень бледный парень со странным оружием в руках и с не менее странной прической.
Да-да, они еще о чем-то спорили и почему-то все время смотрели вверх, словно говорили с парящей невидимкой. Парень тогда убежал. А девушка плакала с отчаяньем, светившимся в глазах. И что-то шептала небу.
Больше он того паренька не видел. Но девушка пришла... еще раз. В платье, порванном и залитом кровью, и ужасными ранами на теле. Она не дошла до этой могилы. Но он похоронил ее где-то неподалеку, только где, он уже не помнил.
Иногда, когда он сидел здесь, ему казалось, что на него смотрят. Но страшно не было. Даже наоборот, его охватывало чувство спокойствия и защищенности. Поэтому, он не услышал, что к нему на кладбище этой темной ночью явился гость. Он встрепенулся лишь когда властный голос приказал ему убраться с дороги.
Господин выглядел довольным, наблюдая как он в страхе пятится в сторону. А потом господин заговорил... с могилой.
- Ты так и не ушел? Глупо. Какой смысл в том, чтобы сторожить его гниющее тело? Ах, это твой долг? Надо же, как мило. Знаешь, я мог бы убить тебя, ведь только ты и остался. Но это было бы слишком... милосердно, правда? А так... тебе придется сторожить его вечно. Хмм, впрочем, ладно, я сегодня в хорошем настроении, я сделаю тебе предложение. Ты, милый мой, очень сильный дух, и твоя сила послужила бы мне на славу. Поскольку, я намереваюсь изничтожить Мир Духов, и уходить тебе будет некуда... Что? Не опустишься до такой низости? Не смеши меня, ты устал и тебе не в чего и не в кого верить. Я буду ждать тебя, самурай... я буду ждать тебя.
Он с детства не верил в сказки, жизнь была трудна, но, состарившись, он, все-таки, позволил себе повоображать. Конечно, наверняка, господин был просто не в себе, быть может, он потерял кого-то, а теперь сошел с ума от горя, но все же... если представить, что все его слова - правда, то эту могилу стережет очень хороший дух. Преданный.
Господин ушел и больше не приходил. Вновь потянулись серые дни. Мальчишка украл у него несколько монет. Молодой человек со шрамом стал навещать его чаще. С каждым месяцем все меньше и меньше монеток бросал, скривившись, мужчина в расшитых одеждах.
Вот только однажды приснился ему кошмар, и, натянув изъеденный молью тулуп, он вышел из дома. Снаружи накрапывало.
Могила встретила его звенящей тишиной. Где-то далеко лил дождь. Он остановился. Кряхтя, присел. Поднял упавшую табличку. От нее веяло замогильным холодом и тоской.
И он еще долго стоял там, глядя на выцарапанное на дереве корявое "прости".