Мне много тебе рассказать. Не хочется, не нужно, мне просто тебе так много рассказать. Как ты спишь на моей кровати, как вытираешься моим полотенцем, как моешь мою посуду, как кидаешь вещи на мой стул. Ты меня выворачиваешь, вырываешь меня, врываешься. И я тебя чувствую, твою мать, так сильно тебя чувствую, до каждого вдоха, до скрипа, я тебя проживаю. Когда за двоих живёшь – это так странно, мне так сейчас странно. Это как вроде когда ты один и у тебя день рожденья каждый день – знаешь, что сегодня будут поздравлять, целовать в щеку, желать хорошего, может даже, споют тебе песенку хором или подарят шарик. Это так же, только в два раза, у вас теперь каждый день - день рожденья – ты просыпаешься, встаёшь, ходишь, завтракаешь, думаешь, чем заняться, пьёшь, дышишь – и всё это время знаешь, что у тебя есть оно, вот оно, ты его выцарапала, схватила, положила в сердце и теперь там носишь, запертое. И это оно, оно так же как обогреватель и кондиционер и еда, тебе вдруг резко всё остальное перестаёт быть нужным, честное слово, все задыхаются от жары, а тебе хорошо, все пьют горячительные, а тебе хорошо, все едят, а тебе даже этого не надо, лишь бы в его глаза посмотреть мельком и можно даже сразу отвернуться, тебе уже хватает.

И ты ходишь теперь такой свободный-свободный от всего и в тоже время такой нет-нет, или даже наоборот, такой весь связанный по рукам. Связанный своим настоящим, всамделишным, оно, если где и впивается, потом обязательно прощения просит, целует и шепчет что-нибудь ласковое в висок, и ты думаешь, ну ладно, пусть иногда впивается, раз уж такое дело. И иногда держишь его в руках, лицо твоё любимое, и думаешь или даже не думаешь, а чувствуешь, что это так навсегда, на всё оставшееся твоё всегда, и не страшно совсем-совсем, только немножко больно, как в любой первый раз, немножко непонятно, что с этим всем делать, плакать, смеяться, но главное – это уже с тобой, добралось до тебя, через твои все правильные и неправильные шаги, правильных и неправильных людей, должно было добраться и в конце концов добралось, вернулось и теперь уже официально твоё, не проворонь. И я не проворониваю, я охраняю, вот ты, пока спишь, я охраняю, а то мало ли, этаж второй, окна открытые, но ты, конечно, в такое не веришь, а может, точно знаешь, что не украдут и не улетит, и вообще нечего о плохом. И ты спишь на моей кровати, как будто всегда только и спал тут, и иногда даже засыпаешь со мной в руках, как будто всегда только и спал так. И только проснувшись, говоришь: я люблю тебя, и я это знаю, как будто знала всегда. И больше нет ни раньше, ни потом, и время как-то заколдовывается, стягивается во что-то одно, и есть только это одно, наступило. И дни больше не дни, ночи не ночи, минуты не минуты, теперь только мы, мы есть, и всё измеряется в нас. И я шепчу тебе: Я тебя тоже.