- Добивай! - кричит Миколка и  вскакивает,  словно  себя  не  помня,  с
телеги. Несколько парней, тоже красных и пьяных,  схватывают  что  попало  -
кнуты, палки, оглоблю, и бегут к издыхающей  кобыленке.  Миколка  становится
сбоку и начинает бить ломом зря по спине. Кляча  протягивает  морду,  тяжело
вздыхает и умирает.
     - Доконал! - кричат в толпе.
     - А зачем вскачь не шла!
     - Мое добро! - кричит Миколка, с ломом в  руках  и  с  налитыми  кровью
глазами. Он стоит будто жалея, что уж некого больше бить.
     - Ну и впрямь, знать, креста на тебе нет! - кричат из толпы уже  многие
голоса.
     Но бедный мальчик уже не помнит себя. С криком  пробивается  он  сквозь
толпу к савраске, обхватывает ее мертвую, окровавленную морду и  целует  ее,
целует ее в  глаза,  в  губы...  Потом  вдруг  вскакивает  и  в  исступлении
бросается с своими кулачонками на  Миколку.  В  этот  миг  отец,  уже  долго
гонявшийся за ним, схватывает его наконец и выносит из толпы.
     - Пойдем! пойдем! - говорит он ему, - домой пойдем!
     - Папочка! За что они... бедную лошадку... убили! - всхлипывает он,  но
дыханье ему захватывает, и слова криками вырываются из его стесненной груди.
     - Пьяные, шалят, не наше дело, пойдем! - говорит отец.  Он  обхватывает
отца руками, но грудь  ему  теснит,  теснит.  Он  хочет  перевести  дыхание,
вскрикнуть, и просыпается.
     Он проснулся весь в поту, с мокрыми  от  поту  волосами,  задыхаясь,  и
приподнялся в ужасе.
     "Слава богу, это только сон! - сказал он, садясь под деревом и  глубоко
переводя дыхание. - Но что это? Уж не горячка ли во  мне  начинается:  такой
безобразный сон!"