Когда я третий раз взвыла про «ветра бездомного крик в закатном огне», ксюха опустилась на колени и начала биться лбом об пол, хотя минуты три назад она так же орала какую-то другую песню пытаясь переорать меня, а ещё раньше мы пели почти в резонанс. А ещё раньше она  так странно пришла вовремя и встретила меня на остановке.

Люблю её волосы – так часто прокуренные, пахнущие Катиными духами. Она обнимает и говорит «здравствуй, совесть» (раньше говорила «здравствуй, солнце» ) И я как-то горожусь своей ролью совести, я как–то уже и не смеюсь, когда говорю ей: это останется на твоей совести.

Она обещала кричать «со-весть, со-весть», в моем предстоящем уничтожении Ани. Аня не была убита, но была убита моя пилочка. Аня вопила, что совершила подвиг и я должна быть благодарна. О, нет.

Забег за две минуту в леди мармелад. Натянули шапки и понеслись. Я ополовинила Катину порцию, выпила её кофе и забрала сахар. Катя ругалась. «Предел моих мечтаний» смеялся, когда я смотрела на не съедобную салфетку. Ксю возмущалась, что она стоит, а её совесть «крысит пироженное». Съели и так же понеслись обратно.

Декабрь заливал улицы светом.