Ностальгический очерк…
Смехотерапия.

С детства я хотела стать ведьмой, чтобы
1) оживлять игрушечных зверей;
2) привораживать к себе мальчишек;
Повышенное внимание противоположного пола было необходимо мне даже в детском саду. И всегда его было недостаточно. Дефицит такого внимания восполнялся мною за счет влюбленности в героев мультиков и фильмов, как то:
1) еще до школы – Зигзаг из мультика про дядюшку Скруджа (или Черного Плаща?), кузнечик Флик (или Флип… сейчас уже не помню) из «Пчелки Майи»;
2) с 8 лет я оказалась судьбинно влюблена в Сыроежкина из «Приключений Электроника», что было колоссальной тайной, потому что я этого ужасно стеснялась. Поскольку, по сравнению с остальными, этот персонаж все же являлся человеком, в мыслях моих он не умер до сих пор, переродившись со временем во внешний идеал мужчины: темные глаза и брови при светлых кудрях. Он рос вместе со мной: сидел за одной партой, спал в одной постели, гулял по двору и городу, т. е. неотступно и верно присутствовал в голове, за что ему отдельная благодарность – в частые минуты душевной скорби он оказывался порой единственной моральной поддержкой. Однако, имея совершенно четкий идеал, я никогда не стремилась к какому-то одному типу мужчин, как это часто бывает – все мои любовники были непередаваемо разными: я влюблялась буквально в каждый куст в лесной чаще…

Любовь к несуществующим на самом деле героям была всегда сильна, как настоящая и последняя в жизни, и страданиям моим не было предела. В тягостных мечтах любимого обязательно похищали и мучили злые разбойники-террористы, а я, конечно же, спасала его и залечивала раны, за что он любил меня долго и счастливо. Этот ужас я почему-то мысленно проделывала потом с каждой своей осязаемой влюбленностью, кроме нынешнего мужа – то ли выросла наконец, то ли люблю его не такой больной сумасшедшей любовью. В раннем же детстве (с Зигзагом еще) сей сценарий запечатлялся в виде рисунков. Рисовала я вообще много и все подряд – мама читала мне книжки, я рисовала услышанное (сама я читать терпеть не могла вплоть до теперешнего 2006-ого года, в начале которого оказалась в больнице, а там, как известно, делать больше нечего). Мама пыталась талант культивировать, нанимала художницу, которая очень скоро со мной заниматься отказалась, ибо я ее не слушалась – упорно рисовала плоские фигурки и никак не хотела штриховать квадратик с тенью… Теперь о том своем упрямстве мне приходится горько жалеть!!! Художница ушла, а страсть к рисованию – нет. Я рисовала в школе на уроках ненавистной математики, да и училищные конспекты сплошь утыканы рожицами и фигурками – ну прям рукописи Пушкина! Но вернусь к основной теме повествования…

В школе я влюблялась практически в каждого, кто не был хотя бы на первый взгляд быдлом. Не получив никакого ответа, бешено страдала, переключалась на новый объект… Взаимность появилась только в конце восьмого класса (когда я храбро отрезала свои длиннющие косы) – вместе с первым поцелуем и первым расставанием без объяснений, что было первой настоящей трагедией! Я ревела целыми днями, сочиняла скорбные песни и стихи под впечатлением Ахматовой, и еще целый год до выпуска смотрела на сердцееда страдальческими глазами. Параллельно была сумасшедшая влюбленность в главного дирижера городского симфонического оркестра. За пультом он прыгал, как тушканчик, был ниже меня ростом и старше на 13 лет. Я носила ему после концертов за кулисы цветы и долго потом наслаждалась и мучилась этой далекой близостью… Перед поступлением в музулище (или мучилище) я ездила в лагерь в Туапсе, что укрепило мою необъяснимую нелюбовь к теплому морю и добавило новых душевных мук в виде, как всегда, безответной влюбленности в вожатого…

В училище наконец-то начала нравиться Я. Мой первый любовник был флейтист. Двадцатилетний, пришедший из армии, даже не целованный мальчик полюбил меня иступленной первой любовью. А я любила не его. Я любила его мучить, предрекая, что свадебного платья он на мне никогда не увидит. Я любила, когда он плакал и молил не бросать его. Я любила снисходительно соглашаться остаться. Из-за разной степени воспитания и интеллекта, перевешивающей в мою сторону, часто ссорились… Тем не менее были вместе где-то года 2 с половиной. Верность я ему даже не пыталась хранить. Вообще, в свои 15 лет, мне казалось, что чем больше будет любовников – тем лучше. Наверстывала за школу. Вела счет.

Еще до конца не расставшись с флейтистом я встретила бога. Я до сих пор считаю его богом. Я любила его, как Элхэ Мелькора. А он, как Мелькор, любил весь мир, был «для всех» и не мог «быть для одного». Недавно он женился и у него есть сын. Мне жаль его жену и сына. Честно.

Разрыв с флейтистом был скор и театрален: обидевшись на какую-то чепуху, я поехала к нему домой, забрала свои письма (мы вели трепетную переписку!), разрезала фотографии и ушла, черкнув красивым размашистым почерком что-то вроде «Я умерла для тебя…» Опомнилась. Скучала по привычке. Пыталась вернуть все неоднократно в течение двух лет. Он не простил. Начал спиваться. Теперь играет в военном оркестре. Выглядит лет на пятнадцать старше, чем есть. Женат. Его жену мне не жаль.

Потом был холодный татарин с черными кудрями и голубыми глазами. Мечтал о размеренности и деревенском покое. Я мечтала о бурной жизни и огненной страсти, на которую вскоре и нарвалась. Очень неприглядный парень-вечные-крассовки – друг моего друга (теперешнего мужа) сумел разглядеть под маской площадной распутницы, которую я напялила на себя в процессе взросления, пытаясь защитить разум от постоянных неудач и внутреннего одиночества – собственно меня. После его слов: «зачем тебе все это нужно? я же вижу, ты не такая…» мне стало не важно как он выглядит. Только он любил по мимо меня другую девушку. Он разрывался между нами, принося мне неведомые доселе мучения. Разбить любовный треугольник помог четвертый угол – в чате, сидя дома у ненаглядного, я познакомилась с неким Пельменем. Встретились. Он был частный предприниматель. Возил меня в китайский ресторан, разные кафе, театр и сауну с бильярдом. Он был толст, виртуозен и искушен в телесной близости. Исчез скоро. Я совершенно не сожалела. Эта измена помогла мне самостоятельно вырваться из морального ада: от парня-вечные-крассовки я ушла сама. Другая его девушка, тоже осталась в стороне. Он хотел меня вернуть. Даже, когда знал, что я уже сошлась с Лехой из расчета и от безысходности. Было ужасно трудно не отвечать на его поцелуи, вжимаясь в кресло, когда Леха выходил курить… Было ужасно трудно. И все-таки я устояла: Леха единственный, кого я не предала еще ни разу. Кстати, на днях мы отметили 3-х летний юбилей наших неестественных (в этом мире) своей нормальностью отношений.

Последняя моя левая, так и не воплощенная (что к лучшему) страсть – молодой актер нашего театра. Когда я увидела его в первый раз, меня словно обдало кипятком (как было и при встрече с богом). Показалось – его тоже. Показалось… наверно… Он все время смотрел на меня таким взглядом, будто ждал этой встречи всю жизнь. Но я не сомневаюсь, что такой же взгляд он умеет дарить всем женщинам, влюбленным в него (а не влюбиться в него может лишь та, у которой проблемы со зрением!). Чтобы никого не обидеть. Добрый он :).


Хм… Вообще-то я про детство вспомнить хотела… «Мои мысли – мои скакуны!..»


В детстве я думала, что пишется и говорится «газовая коМфорка», «демОсезонное пальто» и «довести до белого кОления» (и всегда недоумевала – почему крайняя степень негодования связана с коленкой, причем, именно с белой!).

Выражение «черт подери» представлялось мне россыпью мыльных пузырей, а «спозаранку» - рогатой козой на фоне радуги.

В детстве я любила разрушать мамины украшения, разбрасывать переливающиеся бусины чешского стекла по узорам ковра и представлять, что это болотные огни мешают мне найти и спасти моего Сыроежкина. :) :) :)

В детстве я ненавидела читать и потому сама писала для себя истории, ни одну из которых не дописывала до конца. Самый глобальный проект детства – правленный-переправленный, писанный-переписанный в течение нескольких лет, но все равно не дописанный, хотя до победы оставалось недолго – «роман» про Великую Отечественную Войну с действительно красивым названием «Солнце подо льдом» (копирайд мой!!!). Там рассказывалось про русскую девочку Зою, которую полюбил немецкий мальчик Адольф! Весь роман они попадали в естественные для того времени передряги и (что мне было особенно приятно) вечно друг друга спасали… Хэппи энды я не любила (поэтому, наверное, Черную Книгу Арды потом читала раз пять), и Адольфа в конце все-таки должны были поймать и расстрелять на фоне заходящего солнца на глазах у несчастной беременной Зои!… (Лешие, пишу и задыхаюсь от смеху – не поперхнуться бы обедом!) Зоя представлялась мне, как Татьяна Самойлова из наилюбимейшего до сих пор фильма «Летят журавли». А Адольф… думаю, достаточно уже упоминаний о Сыроежкине!

В детстве я любила смотреть мамины спектакли из осветительской будки на балконе, наблюдая, как папа наводит на маму то красный, то белый прожектор… А больше я папу в детстве не помню. Он был, но его как бы не было. Так что в детстве у меня было пол папы! За то – полторы мамы! Все это чушь, что дети актеров обделены родительским вниманием! Моя мама уделяла мне всю жизнь столько внимания, что дай Леший каждому! – при том, спокойно, справедливо и заслуженно оставаясь ведущей артисткой театра!

В детстве я любила все яркое, новое, блестящее – как сорока, – даже понимая, что это в большинстве своем безвкусно. А еще любая понравившаяся вещь представлялась мне вечной и казалась навсегда любимой! Как-то мама купила бельевые прищепки – новые из прозрачной пластмассы они виделись мне драгоценными камнями, и я, стараясь не обидеть маму, спрашивала: «Мамочка, а правда, когда ты умрешь, то обязательно оставишь мне в наследство эти замечательные желтенькие прищепочки?» Тогда мне было непонятно, что так сильно рассмешило маму :) ! Теперь я сомневаюсь, что конкретно те «замечательные прищепочки» дожили до сегодняшнего дня!

В детстве я любила писать новой ручкой в новой тетради. И через несколько листов… опять в новой тетради.

В детстве у меня был надувной бегемот Тоша – красный и толстый. Теперь я на него похожа :).

В детстве я боялась есть устриц и предпочитала овощам «колбасные изделия».

Мне никто не верит, но я помню, как научилась ходить (так ясно, будто вчера!) и даже как лежала в роддоме (конечно, намного менее отчетливо)!

С детства у меня цветной слух – любая буква, цифра и, как следствие, любое слово имеет в моем представлении свой цвет и оттенок. Я даже не задумываюсь об этом. Слушаю или читаю – перед глазами всегда поток цветных символов.


…Даже не знаю, чего бы еще вспомнить… Устала, пожалуй. Нахохоталась вдоволь. Теперь снова вечер. Лехи все нет…

[699x427]
август 2002г.

Луны Темнеющего Золота: Месяц Предзимнего Солнца