МОЙ ДРУГ. 1992 год.

1,

Ветер дул мрачно и сыро. Плотным серым слоем покрывалось небо. Кое-где, за спинами спящих гор, в разрывах серого полотна, виднелось настоящее небо, а неровные рваные края горели болезненно белым огнем. Дождь мог пойти в любой момент.
Я не спешила уходить. Берегла каждую минуту. Мне всегда нравилось писать маслом на холсте самое начало бури.
Почему-то думается, что начало Конца будет тоже таким. Так же мрачно и сыро задуют ветры и небо покроется серым полотном. Только Тролли спать не будут. Придет их время.
В тот день я вряд ли смогу придти и нарисовать все это, да и нужно ли это будет? А пока я писала то, что мне нравилось, и думала… и слушала.
Я не верю, что Тролли злые. Может, они за века подобрели. Там где растет высокая трава и летают райские птицы, где такие плавные линии горизонта и где ночуют облака не может быть зла! А тот , кто забывая обо всем об этом творит зло – за все в итоге расплачивается.
Я учусь в университете, изучаю мифологию. Меня хорошо знает пол университета потому, что исследование, которое я провела, заинтересовало очень многих. Ещё им нравятся мои картины. И ещё они все считают меня ненормальной.
Я совсем одна. Ну и пусть. Наверное, я потому и пишу свои картины. Должна же быть какая-то плата за умение. И все-таки друг у меня есть. Он мне как-то приснился. Я его нарисовала и теперь мужчину на этой картине зову Другом. Я разговариваю с ним, когда одиноко и советуюсь, а вечером говорю «спокойной ночи». Я верю в этого друга. Верю, что он где-то существует. Я иногда вижу его во сне и тогда мы говорим по-настоящему. Он не говорит кому-то шепотом, что я ненормальная, он во мне уверен и я люблю его за это. Только благодаря ему я, действительно, нормальная.
… Дождь начался. Я быстро собрала вещи, но пошла не спеша. Люблю, когда у меня мокнут волосы под дождем. А дождь сильный, и челка прилипла ко лбу; по вискам, по шее стекали крупные капли, мокрая рубашка липла к телу. Я медленно шла по лугу…
Кто-то тронул меня за плечо. Я не испугалась. Я уже давно ничего не боюсь. Я просто обернулась.
- Мне нравятся твои картины, Лекса, - сказал он.
- Ну, здравствуй…, Друг, - сказала я. Это был не сон. Это было наяву. Я взяла его за руку. – Пойдем – сказала я.
- Нет, - он провел ладонью по моей влажной щеке. Я тряхнула головой.
- Что ты хочешь от меня? – спросила я.
- Хочу, чтобы ты любила, только и всего…
- Я люблю…
- Что ты любишь?
- Рисовать люблю, ещё бурю люблю… и тебя…
- Чего тебе не хватает?
- Тепла, понимания, доброты, общения… и тебя…
- Отдай это самое тепло кому-нибудь и ты получишь то же самое взамен. Подумай, почему тебя не понимают, пойми их всех. И тебя, даже если не поймут, то хотя бы примут.
- Мне нужна помощь. Я не умею. Во мне все пусто. «Я прошу Вас не поступать так больше с другими. Это не должно происходить быстро. Человек сам должен понять, что ему нужно. Человек должен понять, готов ли он нести эту тяжесть. Ведь во многой мудрости много печали, и кто умножает познание – умножает скорбь».
- Это написано у Экклезиаста… Ты знаешь, Лекса, мы ведь знаем свою ошибку. Но ты во многом помогаешь нам…
- В этом и есть моя жизнь. Но мне тяжело все это, Друг.

- В твоей жизни будет человек, и все изменится… И ты изменишься.
- Мы будем с тобой видеться?
- Да, я буду приходить к тебе ровно один раз в месяц, лишь закроешь ты глаза и разум усыпишь, без притворства.
- Спасибо тебе…
Я развернулась и пошла вниз по склону. Там, недалеко от дороги была брошена моя машина.