Машина.
Как я люблю свою машину, ее колеса, ее руль, все все что в ней есть - целое и поломанное. Как я люблю шум мотора во время езды, звук, который издает моя машина, когда я завожу ее. Как она призывно рычит. Это здоровские ощущения – маленикий кусочек счастья с примесью маленького кусочка адреналина. Еду, по привычке не обращая внимания на спидометр. После пятой скорости понимаю, что мне бы на шестую переключиться. Вперёд первая – движение назад будет вторая, потом вперед правее – третья, назад – четвертая, потом пятая, а вот если сделать движение назад, то вообще-то у меня там задняя скорость. А шестой нет. Странно. Но, она мне нужна сейчас очень! Потому что двигатель не выдержит. Потому что 180 км/ч – это, это… блин, это просто…
180 километров в час!!! Девочка моя, ласточка! Ну ты даёёёшь! Вот уж не подумала бы! (Или я даю…)
Я еду по Ставропольской, нет, я лечу по Ставропольской, и уже раз в пятнадцатый проезжаю мимо любимого Университета, где прошли мои лучшие, пожалуй, годы. Это похоже на реверс в магнитофоне: один и тот же момент несколько раз подряд без изменений. Скорость бешенная. Все огни города превратились в сплошные неоновые трубки разных цветов. Еду как в туннеле. Трубки-бардюры, трубки-фонари, трубки-окна домов… Только университет каждый раз отчетливо виден. Совсем не размытый, как все остальное. Стоит себе где ему положено, горделивый, красивый, важный.
Я только что везла Сашу домой – и скорость была нормальная, и все остальное тоже почти нормальное было совсем недавно. Я даже не задала себе во сне вопроса, а куда делся Саша и почему я одна.

Рогозний.
Потом я вдруг резко устала. Устала настолько сильно, что глаза уже не различали местности. И я уснула. Прямо на улице. Почти возле дома Влада, даже не заезжая к нему во двор. Проснулась, потому что услышала знакомый голос, какой-то родной, невероятно родной, ни с каким другим не сравнимый. Так мне казалось во сне. Сейчас я даже под пыткой не вспомню этого голоса.
Я открыла глаза и увидела Рогознего. Другом из прошлого его назвать трудно. То ли понятия о дружбе поменялись, то ли тогда все по-другому было. Учились вместе, пару раз весело покурили травку, часто хохотали, шумной компанией и с ним в том числе, обсиживая во время перемен любимый «Чайник». Человек этот не запомнился чем-то особым, не занимал в моей жизни какое-то особое место. И, не вспоминая о нем все эти годы, я более чем уверена, что он обо мне не вспоминает никогда.
Он шел мне навстречу, попеременно разговаривая то с одним то с другим человеком, - так, какая то трепка по поводу машин. Потом он увидел меня, спящую на земле, на собственной куртке. Он подошел ко мне, сел рядом, приподнял мою голову и положил к себе на колени. И баюкать стал, как ребенка. Да так нежно. И все приговаривал: « Ну зачем так? Ну что ты, ну перестань? Ну что же произошло с тобой? Я тебя искал все время, видишь, у меня волосы отросли за это время, у меня хвост теперь. Не плачь, все теперь изменится, все будет нормально, обязательно, ну поверь мне. (У меня одно лишь в голове крутилось, чтобы он не сказал фразы «Все будет хорошо»). Не плачь, я прошу тебя, не плачь». Я открыла глаза и увидела у него на глазах слёзы.
Что было потом я не помню, а может не знаю, а может не хочу знать. А может и не было ничего вовсе.

Гадалка.
Это было помещение в какой-то заброшенной школе. Было много народу, и в коридоре и в кабинете. Зашарпанные стулья, парты, стены, школьная доска. Я увидела среди толпы Пашу. Господи, он-то что тут делает?. Наш управляющий, солидный и грозный, адекватный, вменяемый человек. Хотя там было полно знакомых людей, ни о ком другом подобная мысль не посетила. Все были с цветами. То ли день рождения был у этой женщины, то ли какой другой праздник (а может и не гадалка она вовсе). Настрой в помещении был угнетающе-праздничный. Потом среди толпы я увидела Иру. Она быстро шифранулась, типа «меня не видно», и, бочком бочком смылась оттуда по-быстренькому. Я села на стул. Люди превратились в снежинки и звездочки, которые стали летать вокруг мой головы в хоатичном порядке. Совсем как белые мухи. Меня трясло, озноб бил по всему телу, на лбу выступила испарина. Холодная. Ещё фраза такая есть - «прошиб холодный пот». Я потеряла сознание.

Квартира.
Это была квартира в которой я жила 8 лет. Своей лично я никогда не считала. Но это была МОЯ квартира, родная, уютная, любимая.
Сейчас это был какой-то студенческий хлев, затхлый и не проветренный. То количество народа, которое шлялось по «квартире», ещё больше добавляло протухших красок в весь этот смрад. Короче, притон наркоманский – это самое точное описание. Как то мы с Сашей небрежно плюхнулись на диван, восприняв это как необходимость, неизбежность. Кроме нас на диване валялись совсем по-домашнему Ира и Экс. Наши с Ирой тела, а точнее задницы оказались вплотную друг к другу. Люди мужского полу пытались завести беседу. Я силюсь повернуть голову, пытаюсь посмотреть ей в глаза, и понимаю, что Сашина рука лежит на моей голове как железный ободок, который не даёт сделать не одного движения. Все-таки, краем глаза я увидела что она отворачивается от меня, ОБИЖЕННО-ОСКОРБЛЕННО-СКОНФУЖЕННО! БЛЯТЬ!! Наверное, я начала кипеть, потому что Саша просто свинцовой рукой опять начал давить мне на плечо. И пододвинул меня к себе. Ира отодвинулась ещё дальше к Эксу, я отодвинулась ближе к Саше. И тут случился последний аккорд моего сна. Извернувшись-таки, я стала обозревать комнату. И среди всей этой скарбезности, среди всего этого срача и свинарника я увидела цветы в вазах: розы, незабудки, тюльпаны, фрезии. Эти букеты были везде. Вазы, вазы, цветы и цветочки, бутоны и бутончики. Я спокойно поднялась с дивана и пошла в ванную. Протухшую, завешанную не простиранным бельём, с заплёванным зеркалом, с самой ванной, в которой кроме ржавчины и забитой пищей дырки ничего не было. Села на край ванны и начала рыдать. Глухо, закрывая рот руками. У меня взулись вену на висках и на шее, у меня начала болеть голова. Я не могла остановиться. И как когда-то давно (как хорошо, что я про все это думаю «когда-то давно»), после подобных сильных истерик, у меня начались рвотные позывы. Меня выворачивало не физически, а морально. Мне казалось, что сейчас я этим жутким способом лишусь мозга, сердца и всего остального. Мне казалось, что это душу тошнит. Привкус горечи, жуткой горечи ощущало все мое тело. Когда я по ледяному кафелю стала сползать
на пол, и уже ничего не понимала, кроме того, что после засыпаний и потери сознаний теперь я умираю, в дверь стали ломиться. Из последних сил я пыталась понять – кто из них троих выбивает дверь. Так и не поняла я - умерла я или нет. Последнее что я услышала, это была музыка
телефонного звонка:

Где-то есть корабли
У священной земли,
И соленые губы твои.
Катастрофически тебя не хватает мне,
Жгу электричество но не попадаю я
В воздух толчками и пульс на три счета-та-та
Бьёт в переносицу, я знаю все знаю, но
Катастрофически тебя не хватает мне
Катастрофически тебя не хватает


Мы срослись плавниками….

Это мне звонила Кошка. И спасла от смерти. И я наконец-то проснулась