Мда, съездила на свою голову.

Нижеследующее можно рассматривать как приступ воспаленной фантазии, как видение иных миров, как размножение сущностей или даже как развитие шизофрении. Мне все равно. Это было со мной вчера ночью.

Я включаю плеер. На рэндоме выбирается мелодия, которую я когда-то скачала, прослушала один раз и больше она мне не попадалась. На фоне играет не разберешь какой инструмент, шепелявит винил, низкий битрейт - и неожиданно резкий юный голос, голос, который я с трудом узнала.
Ожило.

Сначала мне казалось: шум волн, истеричные крики чаек, жара, море чистого лазоревого цвета, едва успокоившася после вчерашнего сражения гавань. Нос галеры смотрит на порт - и впереди мачты, много мачт, убранные паруса, ветер доносит то пьяную ругань, то хриплое пение.
Тонкие руки с загрубевшей кожей - такие руки надо лелеять, носить перчатки, обмазывать дорогими дурнопахнущми мазями - легли на сетку снастей. Солнце приобрело медный оттенок, ведь скоро закат, и оно снова сядет за ровный лазоревый горизонт, но прежде красные полосы прорежут острые волны.
- Матросы сегодня снова пели эту старую пиратскую песню.
- У многих нет другого дома, кроме моря. Это их страна и их песни.
- Меня не отпускает ощущение, что я где-то уже ее слышал.
- Возможно. Это очень старая песня.
Карие глаза смотрят на порт, а не на собеседника. Она одела чистую рубашку и юбку, а сверху что-то вроде двустороннего сарафана. Он шмыгнул носом.
- А ваша страна - тоже море, госпожа?
- Нет, - покачала она головой. - Я очень люблю море, но оно никогда не считало меня своей, к сожалению. Моя страна лежит за сотни лиг отсюда, к северо-востоку, за горами и землями итальянцев.
- А какая она, ваша страна?
Она улыбнулась странно, отчужденно, еще немного поиграла с сетью... и запела.

Сьяле, сьяле мастрэ, кабэ, кабэ пэбэмын
Ардэ стэле мастрэ, ардэ, ардэ люминын

Он опешил. Временами она казалась ему каменным изваянием - не улыбалась, не шутила, не ненавидела, не повышала голос. Как-то она сказала, что оставила свои чувства в прошлом - так почему же сейчас она смотрит прямо на него, мальчишку, и поет все громче и громче на языке, который он не понимает?

Сьяле, сьяле мастрэ, пы ышта ну астрэ тай наведор
От мистра ардэ, ардэ, ардэ стрэ лучитор
Сьяле, сьяле мастрэ, ту ышта ну астрэ тай наведор
От мистра ардэ, ардэ, ардэ стрэ лучитор

А разве был тот мальчишка?
О да, был - она прикоснулась к его лицу двумя пальцами, только за его спиной уже не душная гавань, а холодные камни полузаброшенного монастыря.

Суе, суеста поларэ утма сус
Азной инабастра сяре амажус
Суе, суеста поларэ утма сус
Азной инабастра сяре амажус


Кружится, кружится юбка, то ли цыганская, то ли просто крестьянская - не разберешь, главное, что она кружится, и на груди подпрыгивают бусы, а вокруг, сколько хватает глаз - огромная, выжженная степь.
Теперь солдаты услышали ее и начали подпевать - не те южане, пришедшие с генералом от инфантерии, будь он неладен, а местные, с непонятным выговором, которые в любую погоду носят сапоги с широкими ботфортами и часто бранятся в пышные усы. Поют, хлопают в ладоши в такт, словно обычные крестьяне. Да они и есть крестьяне, вспомнил он. Всего два месяца назад они покинули свои села и горные мазанки. Странно, они подпевают, стало быть, знают язык, но он мог бы поклясться, что она не из этих мест.
...Мысль куда-то оборвалась, потому что теперь ее голос напоминал сладкий мед. Как можно так петь - чтобы звон раздавался и в его груди?...

Сотна видна партэ мае лагдэ па тыхеллар
Тына была мартэ дорой навой дытрибяр
Сьяле, сьяле мастрэ, пы ышта ну астрэ тай наведор
От мистра ардэ, ардэ, ардэ стрэ лучитор

О чем она поет? О своей далекой стране? О чайках над волной, о шуме грозы в летнюю ночь? Об обмане, о радости? Он не знал, но она пела и танцевала так самозабвенно, словно пытаясь что-то ему рассказать.
...А может, это и был ответ. Как еще рассказать о стране, как не спеть любимую песню, не станцевать ярко и радостно, не спотыкаясь на выученных па, не теребя заезженные ноты торжественного гимна?

Сьяле, сьяле мастрэ, ту ышта ну астрэ тай наведор
От мистра ардэ, ардэ, ардэ стрэ лучитор

Она поет полной грудью, почти с надрывом, почти задыхаясь в резвом ритме и все же не сбиваясь, находя второе дыхание в странной гармонии.

Суе, суеста поларэ утма ма сус
Азной инабастра сяре амажус

Поют хором, встали вокруг на одно колено, хлопают, а она ходит, горделиво поводя плечами, звенят монисто на поясе, пестрая юбка подметает желтый твердый песок. Ходит, ходит, то к одному подойдет, то к другому, обнимет и оттолкнет, поманит и отвергнет, дразнит, дразнит, дразнит.
Теперь он понял, что она пела для него.

...
А дальше все было совсем не так.
Дальше была поздняя осень и запотевшие стекла охотничьего домика.

Доктор приказал терпеть, и он будет терпеть, он же мужчина, и скорее откусит себе язык, чем позволит себе кричать.
...Но боль оказалась такой обжигающе-терпкой, что его сил не хватило. Свободной рукой он ухватил бокал с вином и залпом выпил. На пару мгновений он не помнил о боли и разрываемой плоти, а только о горьком яде вина.
Надо что-то сделать, сейчас он закричит, а они все - все, все - смотрят на него, они видят в нем всего лишь мальчишку, но он не может, теперь уже не может позволить себе играть в игры.
- Пой же, Марья! - успел выкрикнуть он, пока боль не началась снова. - Пой, черт тебя дери...
Княжна Марья, с перекошенным, зеленым лицом отняла платочек от губ и глянула на него с невыразимым страданием - то ли его жалела, то ли себя.
- Пой, тебе говорят! - приказ сорвался в хрип, плохо, так он сорвет себе связки.
- Вышла я, вышла... - попробовала Марья, вышло жалко и пискляво, она закашлялась и залилась слезами.
Сейчас император не выдержит и закричит. Ну и пусть бы его, пусть кричит, что за глупое, столь дорого обходящееся упрямство?
- Марья... - он осекся и зажмурил глаза.
Невыносимая, давящая тишина накрыла жаркой волной, и стало так его жалко, а сердце замерло... и ухнуло вниз, и прежде чем она смогла сама себя одернуть, она уже запела.

Сьяле, сьяле мастрэ, кабэ, кабэ пэбэмын
Ардэ стэле мастрэ, ардэ, ардэ люминын

Огромные голубые глаза, до краев наполненные детской наивностью. Слава Богу, в них было только безграничное удивление, и не было больше страха. Как нужно много, чтобы отвоевать у вечности пару мгновений, и как мало одновременно.
...Молодец доктор, он не прервал свое занятие.

Сьяле, сьяле мастрэ, пы ышта ну астрэ тай наведор
От мистра ардэ, ардэ, ардэ стрэ лучитор
Сьяле, сьяле мастрэ, ту ышта ну астрэ тай наведор
От мистра ардэ, ардэ, ардэ стрэ лучитор

Кто-то отводил взгляд, кого-то рвало, дамы отводили взгляд - он не винил их. Ему было не до них. Она пела и она танцевала. Его каменная статуя.

Суе, суеста поларэ утма сус
Азной инабастра сяре амажус
Суе, суеста поларэ утма сус
Азной инабастра сяре амажус

Она обходила придворных, кокетливо поводя плечами, и все глаза следили за ней, кто-то даже начал подпевать на свой лад - и сбивался, не зная слов.

Сотна видна партэ мае лагдэ па тыхеллар
Тына была мартэ дорой навой дытрибяр
Сьяле, сьяле мастрэ, пы ышта ну астрэ тай наведор
От мистра ардэ, ардэ, ардэ стрэ лучитор

О чем она поет? О своей далекой стране? О чайках над волной, о шуме грозы в летнюю ночь? Об обмане, о радости? Он не знал, но она пела и танцевала так самозабвенно, словно пытаясь что-то ему рассказать - и пусть, он будет слушать ее и будет пытаться найти ответ, а о боли можно забыть и не замечать, теперь он знал, что маэстро Феллини был прав.
Он раскрывал рот, чтобы закричать - и она повышала голос, снова возвращая его дыхание. Она пела, пела, каждой клеточкой чувствуя его боль, превращая его крик в мелодию, в громкий, задыхающийся от гнева жесткий пульсирующий ритм. Он не кричал - он пел, ее губами, ее голосом, ее грудью, головой, руками, ногами, выпивая это сумасшедшее, истеричное веселье на краю времени и пространства.

Сьяле, сьяле мастрэ, ту ышта ну астрэ тай наведор
От мистра ардэ, ардэ, ардэ стрэ лучитор

Она поет полной грудью, почти с надрывом, почти задыхаясь в резвом ритме и все же не сбиваясь, находя второе дыхание в странной гармонии.

Суе, суеста поларэ утма ма сус
Азной инабастра сяре амажус
Суе, суеста поларэ утма ма сус
Азной инабастра сяре амажус

Он пел, а она кричала, тщательно выговаривая каждое слово, следя за каждой нотой и каждой интонацией, каждым движением рук, каждым головокружительными полукружием танца, не заботясь уже о приличиях, желая только одного - чтобы каждый звук был подобен жизни.
Вдруг она вскочила на стол и медленно, четко отбивая ритм каблуками, пошла прямо к нему, смотря прямо в голубые глаза, и краем сознания он успел подумать, что также работает гипносис - когда ты не можешь, физически не можешь оторвать взгляда от другого человека. И правильно. Сейчас в этом человеке пульсировала его жизнь, а вовсе не в цепких холодных инструментах доктора...

Сьяле, сьяле мастрэ, кабэ, кабэ пэбэмын
Ардэ стэле мастрэ, ардэ, ардэ люминын
Сьяле, сьяле мастрэ, пы ышта ну астрэ тай наведор
От мистра ардэ, ардэ, ардэ стрэ лучитор
Сьяле, сьяле мастрэ, пы ышта ну астрэ тай наведор
От мистра ардэ, ардэ, ардэ стрэ лучитор

Он все слушал и слушал, разделяя это единое на двоих безумие, забыв о боли, крови, дурманящем аромате тинктур и разбросанной по столу корпии, а она все пела и пела, уже зная, что больше она никому не споет свою любимую песню, а быть может, и вовсе никогда больше не будет петь, потому что есть вершины, выше которых только небеса, и остается только падать и падать, но - потом, а сейчас бегом к самому пику, и уже все равно, что будет потом - смерть или просто оглушающая тишина.

Суе, суеста поларэ утма сус
Азной инабастра сяре амажус
Суе, суеста поларэ утма сус
Азной инабастра сяре амажус

Последнее, что он успел подумать, было: "Создатель, благодарю Тебя за жизнь свою и за счастие, мне Тобой дарованное..." Дальше наступила темнота.
...
Да, я знаю, что это за история.
...
Нет, я пока не готова о ней рассказать.
...
Главное, что там все кончилось хорошо, в отличие от настоящей истории.

====================================
Я слушала эту песню на рипите не помню сколько раз. Я проснулась в час ночи и не смогла заснуть обратно, вот и взяла плеер, и я не виновата, что подвернулось это. Я слушала и пела с ней, желая спасти этого глупого ребенка, который возомнил себя взрослым и тащил ношу, вес которой был больше его самого, а в окна мне била лучами наглая фиолетовая лунища.
Потом я выдохлась, больше дыхания не было. Я легла под тяжелое одеяло, стараясь унять разболевшееся сердце, а в голове звучали обрывки этого дикого пения.
Потом была темнота.
Утром я уже не помнила мелодии, хотя ночью это казалось немыслимым - мелодия вливалась мне в вены.

...Может быть, время не линия, и у него нет ни начала, ни конца, это мы, двумерные создания, воспринимаем его линейно, а оно - вокруг всех сплошной стеной, сплошной массой, и в нем одновременно происходит все - и я, танцующая на втором этаже дачного домика, чуть ли не единственный бодрствующий человек во всем поселке, и приезжая дама в мужском камзоле, и смуглая южанка в якобы цыганской юбке.
...Забавно, только сейчас, записывая эти строки, я поняла, зачем я на самом деле пела с ней - она бы сама не справилась и просила помощи.
Сосредоточься, Кондвирамурса. Она где-то там, вне времени и пространства, вне звезд и планет, скачет и очень-очень хочет к Геральту. Мы позовем ее, Кондвирамурса, она пройдет через наше зеркало, мы направим ее куда нужно.

P.S. Сама песня лежит здесь.

В колонках играет - София Ротару - Счастливый вечер