А ты опять засиделся у меня допоздна и теперь останешься на ночь. Транспорт уже не ходит, да и ливень, кажется, становится только сильнее.

Раскаты грома и запах озона через распахнутое настеж окно. Долгожданный дождь после нескольких недель июньской жары стал для разомлевшей, пыльной Москвы высшим наслаждением. И мы уже два часа просидели у меня дома и с тихой, трепещущей восторженностью, не проронив ни слова, впитывали в себя запахи и звуки летней грозы.

А потом ты сел за фортепиано. И больше всего я хотела бы сей час, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Чтобы сидя на полу у стены прикрыв глаза слушать твой негромкий голос, поющий о чем-то болезненно близком. И, сколько бы ты не говорил, что это все песни одного малоизвестного музыканта, я ведь знаю, что они твои. Они все насквозь пропитаны тобой. И сыграны, и спеты могут быть только тобой. Слишком личные.

И мне даже не надо открывать глаза, чтобы увидеть тебя. Я точно знаю, как твои смуглые сильные руки с длинными пальцами пианиста касаются клавиш, как расслаблены широкие плечи, как наклонена голова. И я знаю, что время от времени ты смотришь на меня, чтобы понять, нравятся ли мне твои песни, и я улыбаюсь, чуть-чуть, краешками губ. И пусть это утро никогда не наступит. Пусть время вообще не идет, ведь рано или поздно мы перестанем быть друзьями, и того, что есть сейчас, уже никогда больше не будет. Я этого не хочу. И точно знаю, что ты тоже. Я вообще слишком много знаю. Ровно столько же, сколько и ты. И поэтому нам так хорошо вдвоем сидеть в темноте комнаты, пропитанной дождем и музыкой.

Зачем в моей комнате стоит фортепиано, я ведь скрипачка? Для тебя? Да. И, наверное, чтобы ты когда-нибудь научил меня на нем играть. Когда-нибудь потом. Когда эта ночь посмеет закончиться…