Я включаю плитку, и чайник сразу начинает гнусавить. -- Вот слышишь? Слышишь? Погоди, еще не то будет,-- говорю я. Петрович меня не слышит. Он слушает свой внутренний голос. А внутренний его голос говорит: "Чего слушать? Надоело! Плати или съезжай!" Чайник отчего-то замолкает, бросает гнусавить и, тупо набычившись, прислушивается к нашему разговору. У Петровича я снимаю угол, в котором несколько углов: угол, где я, где краски, угол, где чайник, угол, где шкаф, а сейчас и Петрович со своим внутренним голосом, который легко становится внешним: -- На колбасу деньги есть! Колбаска, хлеб, культурное обслуживание, орут до четырех утра! А нам преподносится неукоснительный неплатеж! Почему молчит чайник? Делает вид, что даже и не слыхивал о кипении. -- Молчит,-- поясняю я Нетровичу.-- Нарочно молчит, затаился. И долго еще будет молчать, такой уж характер. -- А то сделаем, как прошлый раз,-- намекает Петрович. Ну и выдержка у моего чайника! Плитка электрическая раскалилась, а он нарочно не кипит, сжимает зубы, терпит и слушает. Ни струечки пара не вырывается из его носа, ни шепота, ни бульканья не доносится из-под крышки. А в прошлый-то раз было сделано очень плохо. За длительный трехмесячный неплатеж Петрович вынес мои холсты и рисунки во двор, построил из них шалашик и поджег. Холсты, говорят, разгорались плохо, и особенно не разгорался натюрморт с чайником. Такую уж залепил я на нем фактуру с песком и толченым кирпичом. И Петрович отбросил его, чтоб не мешал гореть бумаге. Опаленный и осыпанный пеплом, метался я по городу и не знал, что делать. Выход был один -- Петровича убить. -- Слушай, что с твоим чайником? Чего он не кипит? -- говорит Петрович. Нервы у чайника натянуты до предела, он цедит сквозь носик тонкий, как укус осы, звук. Я отодвигаюсь подальше. Знаю, что с моим чайником лучше не связываться, он беспредельник. Может выкинуть любую штуку. -- Или плитка перегорела? -- говорит Петрович и подходит к чайнику. -- Осторожно,-- говорю я.-- Берегись! Петрович отдергивает руку, но поздно. Крышка срывается с чайника. Раскаленные ошметки пара, осколки кипятку летят в Петровича. Он ослепленно воет и вываливается на кухню, сует голову под кран. Чайник веселится, плюется паром во все стороны, приплясывает, подпрыгивает и победно грохочет. Надо бы, конечно, выключить плитку, посидеть и подумать, как же мне жить дальше. Как жить дальше -- неизвестно, а чайник, ладно, пускай пока покипит.

Однако...

???