В какой-то момент, в конце марта 2005, нам казалось, что наш отъезд – дело решенное. Мы ждали документов на выезд. Я поспешил к родителям, чтобы выписать на маму генеральную доверенность. Мне хотелось, чтобы родители имели возможность сами продать квартиру. Сама мысль об этом их пугала. Они вряд ли справились бы с делом самостоятельно.

Получилось так, что доверенность я сделал сам, без их участия. Когда я встретил их у метро «Площадь Восстания», бумаги были уже у меня в руках. Родители были разочарованы. Вместе мы зашли в новую  блинную, где пекут блины прямо в зале и подают чай в белых фарфоровых чайниках. Мы сидели, ели блины, и я объяснял родителям, что, пользуясь доверенностью, они смогут продать квартиру, даже если меня не будет в России. Любое упоминание о моем отъезде погружало родителей в ступор. Мама вдруг спросила, неужели мы видимся в последний раз. Папа тут же смущенно одернул ее: «Ты что, так не говорят!» Но мама оказалась права – наша встреча оказалась и в самом деле последней. Это было днем 7 апреля, в четверг - а в следующий понедельник отец собирался ехать в Лугу. От метро на площади Восстания мы вместе дошли до Гостиного Двора, до остановки автобуса, родителям прямо до дома. «А если у тебя не получится устроиться там, куда ты едешь? Что если твои дети будут жить в нищете?» - спросил отец. Я ответил ему, что здесь дети точно останутся в нищете, а что будет потом – совсем другая история, окончания которой ни я, ни он уже не увидим. Отец согласно кивнул.

Я смотрел, как родители зашли в автобус, и как он тронулся, а отец невысоко поднял на прощанье руку. Я тогда подумал, что, может быть, вижу его в последний раз. В том не было зловещей мистики, только старая игра, которую начал когда-то сам отец. Мы с ним навещали деда Сергея в Луге, который обычно плохо себя чувствовал зимой. Отец, сказал, что не знает, переживет ли дед зиму, может мы видели его в последний раз. Шли годы, дед чувствовал себя неплохо. Летом он брал меня с собой в Крым, в Феодосию. Он очень любил этот город (там жила его племянница Зина, дочь его сестры, Анны Николаевны). А я, всякий раз расставаясь с ним, представлял себе, будто видел его в последний раз и пытался запомнить, как он выглядел.

Дед Сергей стал тяжело болеть и слабеть (посмертный диагноз был рак желудка), когда я собрался ехать в Техас. Отец перевез его на зиму в квартиру на проспекте Ударников. Дед никогда не хотел туда ехать, упирался, чтобы не жить под одной крышей с невесткой. В последний раз я видел его перед своим отъездом. Он сидел в пижаме на кровати в моей комнате. Я сказал ему, что Люда беременна, и у нас будет сын – его правнук. Он кивнул.

Когда-то в Феодосии, на жаркой, залитой солнцем улице, мы поспорили с ним, доживет ли до правнука. «Доживешь!» - уверенно утверждал я. «Нет, куда мне!» - не соглашался он. В хороших спорах не бывает неправых. В тот, последний совместный вечер мы смотрели телевизор. Было еще не поздно, но на экране показывали стриптиз. Дед смотрел на представление с интересом и совсем не брюзжал. Он всегда стремился принимать жизнь такой, какая она есть.