Жара уже успела выйти замуж за Август, желая присвоить себе всех живых и тех, кто живыми кажутся.
Томми благодарил её за помощь и был бы рад отдать ей долю навара с продаж.

Птица парируя , снижалась, целясь на изгородь,
Крылом вылизывая воздух, перелетала фронт с убитыми особями, ей сродными,
Оказалась стертой шинами в полный рост...

Шоссе заимствует жизни, не вешая искусственных цветов на заборы.
Томми вешал их сотнями, вскапывал древа под корень,
Вырывая могилы пернатым жертвам дорожных ироний,
Смотрел кино в черно-белом, на вкус пробовал брокли,
Глядел в бинокль и восклицал - Будьте прокляты!
Сидя в придорожном киоске,
Наблюдая гонку четырехколесного стада с лошадиных сил сотнями
-"Вы вершите здесь смерть, но вас ведь нет в числе приглашенных!
На наш маскарад только для зомби, только для тех кто не может вспомнить,
Откуда родом его плоть и кожа, и кем были посланы мы сюда
Вместо того, чтобы стать птицами,
Чтобы быть сбитыми кучером, его колесницей"-
Бредил томми, поднимая труп с участка дороги, отчерченного "финишем",
На которую старались тысячи штрихов детей,
Вооруженных стандартным набором мелков, ничего лишнего
Все для полоски, за которой начинался черный тонель,
Кончаясь светом, разведенным белилами
"когда-то все играли мирно.."

"Мой лейтенант", как мило, Шэрон встречала Томми с книгой в руках у камина.
Годы скрепили их прочно, будто скрепками
Уже лет 10 не меркнет в серцах их свет
Супруга имела обыкновение называть лейтинантом мужа,
Причина того зарыта глубже, чем память о том,
Что привело их к монотонной, но счастливой жизни вдвоем
В ветхом произведении безвкусицы, но отнюдь не наполненном грустью
Немного тронутых умом, но в образах трогательных,
Обычно идущих рука об руку к самому краю пропасти,
Они мечтают отрастить крылья где-то ближе к летнему закату солнца..

Мечты, как прежде, сбегали в камеры смертников.
Кормушки облюбовали ветви деревьев,
Окружив котедж, с видом из окон на надгробия,
Ожерелье Шэрон, отмеряющей веером могилы с именами сбитых летающих белок,
Просто птиц, просто надоело
Смотреть на все это племя умерших, и тех, кто ещё в деле
- Я сама хочу пуститься в полеты на другой берег..
Зависть поглощала леди, Томми утверждал - ещё не вечер,
Но она переставала верить...

Шэрон ногтями на асфальте, резьбой по камню, царапала шифровку, послание:
Лейтенант, вспоминай меня, радуясь, я жду посылок счастья на небо,
Обернутых в красный, обтянутых синей и белой лентами;
Бензин из канистр не высушить феном, можешь не ходить в церковь,
Мне не нужны напевы,
Молитвы - только лишь нежные, без ведер слёз и лишней печали,
Мне не повесить на плечи их
Не снять уже перстень вечной любви к тебе, я земной болезнью:
Насморк, ресницы в плесени,
Переболела, моя аптека - райский сад адама и евы
Прости демона, мы не успеем слетать к созвездиям
Мы не успеем птицами, перелетами достичь лекаря
Открытое окно, я и лезвие;
Огонь, я и зона воспаления - теперь мы одно целое...

Вихри из казусов, казалось, наказывали неоправданно
В прошлом вечно упрямого, теперь одержимого памятью
Томми строил в одиночку мечту из досок и тканей.
Такой удрученный, коронованный потерями,
В надежде взлететь над полотнами красочными, дарующими минуты радости,
Он представлял себя птицей, над миром возвышенной
И лишенной лживых излишеств, парящей со свистом...

Он клеил пароплан по схеме, чертежам, пришедшим свыше
Записки почтовыми совами ссылались на адрес мужчины и женщины,
Скрепленных печатью, анонимно, Томми одержимый, но словно бездомный,
С бездонным взглядом, видел перед глазами: Шэрон, мечту, самоубийство
Без выстрелов, но он был ранен и убит одной только мыслью.

Уставший от тяжести в сердце, руками, почти онемевшими,
Творец завершил детище и с детским блеском в глазах слезящихся
Потащил параплан к краю, где он уже ждал самого себя.
Всецело содрагаясь от озноба по телу, был готов раствориться в сознании целого,
И нервы застыли на момент вылета;
Разбегажавшись, он устремился в полет,
И разбился на осколки блестящие, достигнув безоблачного свода...
Возможно, теперь он свободен...