[533x400]
Четвертый день выдался динамичным, ярким, глубоким, дерзким, новым, задорным. Позволив себе поспать долее обыкновенного, не отправляясь на рассветную прогулку, я уже в начале девятого была у Эрмитажа. Несмотря на то что музей откроется только в 10:30, уже сформировалась голова грядуще-нарастающей очереди-змеи. Нечто паломническое есть в необходимости стоять в очереди под добросовестным солнцем-трудоголиком. Получив входной билет одним из первых, ожидаешь, что сможешь по крайней мере какое-то время побродить по отдаленным залам музея в тревожно-тихом, приятно-гнетущем одиночестве. В Эрмитаже творятся чудеса: словно, сломившая дамбу река, толпа устремляется в музей, заполняя все возможные щели. Быстро становится душно, тесно, появляется необходимость сопротивления общему потоку. Впрочем, как я и условилась, говорить о посещениях Эрмитажа и Русского в этом рассказе я не буду. Упомяну лишь итальянские залы, в которых я и провела большую часть времени, после изучения в этом году флорентийского кватроченто, совершенно по-особому заиграли и запереливались Джантиле да Фабриано, Липпи и особенно Фра Анджелико. После резкий скачок к Франции: "Наполеон на мосту Арколь" работы Гро, про которую я так чрезмерно-увлеченно писала на экзамене, "Сафо и Фаон" Давида, с тем самым призменным взглядом, который так испугал меня в свое время.

На выставках я обещала останавливаться поподробнее. Мировинги никак не могли расшевелить воображение, несмотря на искреннее желание. Зато на целый ряд символических полетов сподвигнула "Голова медузы" Рубенса, которую мельком видела еще будучи в Вене. Мне в тот момент не казался фантастическими или выдуманными ни сюжет, ни его воплощение. Там, где один человек видит вьющиеся темные локоны на голове открыто, ехидно злой женщины, другой увидит эдакую врожденно-пакостную Горгону с змеями-кусачками вместо волос. Разве не так? Разве не есть и Горгона, и ее образ, переданный пониманием Рубенса, другое, образное видение явлений мира. Кстати, и не одна женщина бы мечтала, чтобы ее волосы вились с таким привлекательным, естественным, захватническим постоянным изяществом.

Потом сразу же, без лишних мечтательных прогулок, обратно на Невский. Так неожиданно пуст оказался Строгановский дворец, расположенный в самой чаще Невского, пропускающий мимо тысячи деловитых людей каждый божий день! Здесь была незапланированная мною выставка фотографа Фольборта, занимающегося не новым поиском: визуальных образов, знакомых нам по повседневности, в недрах нетронутой, недогадывающейся природы. Есть довольно удачные кадры, особенно "Мать и дитя" по Климту: мох на скалах, образовавший очертания действительно близкие австрийскому виртуозу. Строгановские залы, как раз-таки запланированные, оказались незапланированно впечатляющи. Здесь сочеталась их свежая отреставрированность, пустая непосетительность, дворянская роскошь со вкусом с шумом, хотя и отфильтрованным, доносящимся через распахнутые окна с Невского, осовременнено знойным солнцем и опошленным визгом машин. Очень понравились интерьеры - один краше другого. С запальчивым задором и ехидной наглостью представляла себя хозяйкой этого изящества вкуса. Впрочем, относительно пустые залы довольно быстро и непринужденно выпроваживают посетителей, поэтому в так приглянувшихся мне комнатах и залах я провела не более получаса, заглянув перед уходом в залы, где экспонируются предметы из строгановской коллекции: занятные, но как-то слишком резко по-музейному экспонатные и даже чуточку скучные, на мой вкус, в соседстве с легкостью восприятия разнообразных интерьеров.

Затем у меня была намечена полдневная прогулка по совсем еще незнакомому мне Васильевскому острову. Перешла через Дворцовый мост, издалека полюбовалась белыми и кремовыми свадебными платьями, уже растрепанными и потому такими волнисто живыми. Сразу у Университета свернула направо, отправилась вдоль, чтобы хоть как-то спастись от неотступного зноя набережной и чтобы поскорее заплутать в улочках. Это оказалось на этот раз довольно сложно, так как в основном улицы планировочно прямые, стройные и логичные. Нашла церковь святой Екатерины, на двери которой по-детски чистым и крупным почерком было написано: "Закрыто на 5 минут". В отличии от аналогичных табличек на палатках мороженого, в это обещание верилось без сомнений. И правда, не прошло и пяти минут, как церковь открыли, и мне удалось посмотреть на лик красивой и упруго-прочной, сильной святой Екатерины.

Еще сравнительно долго гуляла по Васильевскому, любовалась его красивыми, разностилевыми домами с многочисленными историческими табличками и вместе с там молочными магазинами, мамашами с колясками и деловито-заботливой, спешащей куда-то старостью. Ощутила, что у меня новая питерская любовь - Васильевский остров, где, казалось бы, историчность перемешивается с студенчеством и будничной жизнью, а не существует насильно параллельно с ней. Я фотографировала фасады, решетки, виноградные слепленный лозы у оконных проемов, аккуратно затушенные окурки. Когда взглянула на часы, время близилось к пяти, надо было торопиться в Академию Художеств, куда и был намечен путь. Успела. К сожалению, залы с работами выпускников - из-за которых я в основном и стремилась туда - закрыты на реставрацию, советовали приходить 3ьего сентября. Впрочем, посмотрела мельком выставку бразильского художника Аделио Сарро, запомнив только экзотическое изобилие красок, но не ухватив от невнимательности ни одной из его творческих тем. Зато залы архитектуры с макетами зданий Петербурга, тоже по-рабочему пыльные и реставрационные, впечатлили своей наглядностью и ученическим рвением. Кроме макетов, удовольствие доставили разнообразные рисунки, изображающие здания Петербурга 19 века. Древне-придуманная игра в сравнения с современным Питером была азартно-увлекательна, но, увы, не всегда разрешима, так как всех примечательных архитектурных построек Петербурга наших дней я еще и не видела.

Разговорилась с одной из смотрительниц, которая назидательно-добродушно советовала использовать возможность общения с богатейшей коллекцией искусств Лондона, раз уж туда привела судьба. А интерьеры Академии так щемяще похожи своей подчеркнутой классичностью на Академию живописи, ваяния и зодчества. Как ни абсурдно звучит, но более всего именно из-за этой романтически-историчной атмосферы я поступала в нее. Впрочем, и мой институт Курто находится в старом, неоклассицистическом здании Сомерсетского дворца. Посмотрим, найду ли я там гармонию атмосферной старины и современного ученья. При выходе застенчиво заметила книжную лавку, где перемешаны современные глянцевые, шикарные издания и потрепанные старые книжки и очень толково любезен продавец-студент. Непозволительно долго листала и выбирала, так что уже уборщицы взялись за швабры. Итог: два по-разному интереснейших издания - увесистое воспоминания о передвижниках и "Живописная система Борисова-Мусатова" с множеством схем и пастельно-удачными репродукциями художника. Рассматривала книги, сидя у сфинксов среди свесив ноги отдыхающих ребят и приставуче-загорелых продавщиц сувениров.

Несмотря на свою тяжелость, книги казались драгоценно-легки. Понимая, что в Меньшиковский дворец я уже не успела, я осталась посидеть с моей же "Бегущей" в Румянцевском скверике, где я нашла тень, злую, но кукольно-симпатичную маленькую девочку, геройски прыгающую в пустой фонтан таксу; девушку, курящую и пишущую стихи в толстый блокнотик в клеточку и шайку претенциозно бескомплексной молодежи с стандартным пиво-курительным набором, которые смотрелись тем контрастнее, находясь между стен Академии и недалекого Университета. Все эти неоднозначные, но такие жизненные впечатления не только не ослабили моей новой влюбленности в ВО, но даже объяснили ее своей реалистичной проблемностью.

Когда возвращалась к центру, вновь преодолевая тяжелую красоту Дворцового, остановилась, как два года назад, любуясь словно по линейке выверенным, треугольно-сужающимся лучом-дорожкой от солнца на поверхности синеватой воды. И вновь, как и тогда, мне подумалось о далекой Фрези Грант, бегущей по волнам. Вот только подумалось совершенно иначе: раньше для меня это был романтично-сказочный, при всей своей лирической грусти и вере выдуманный образ, сейчас же Фрези представала вполне реальным образом, образом всесоркущающей, как и всевоздвигающей веры, которая только одна и дает путь к творению чудес. Что-то мне будет думаться и видеться в ее образе еще через года два?..

А завершал этот день заход в Дом Книги, неожиданно не многолюдный в послерабочий час (или это мне в сравнении с Москвой и Библио Глобусом все кажется немноголюдным). С претензий на европейность здесь уже стоят изящные столы и столики, хотя до книжных кафе еще, наверное, далеко, да и неизвестно приживется ли эта благовторительно-кофейная идея у нас. Внимательно изучила раздел по краеведению, условившись унести с собой одну книгу, пригодную для подготовки следующей поездки в Петербург. Нашла давлеюще-полное, с большим количеством маленьких, зазывающе-обещающих иллюстраций книгу "Литературный Петербург", которую и взяла, условившись с собой отменно подготовиться к этой идее в следующий раз. Совершено прогулочно заглянула в французский раздел, обнаружив там Саломею из той же серии, что моя "Синяя птица", которой не могла найти во всей Москве! (Виртуозное издание, где собраны три Саолмеи: на русском, на английском и на французском, да еще с иллюстрациями Бердслея). Напоследок поразглядывала пару блестяще-парадных изданий по Царскому селу и Эрмитажу. С трудом вырвавшись из дурмана запахов, шрифтов и ажурных переплетов, любуясь трагичным Спасом-на-Крови, звонила за сотни километров, в деревню бабушке.
Вечернее разглядывание и перебирание событий дня в тот день увеличилось за счет новоприобретенных книг. К моему недоверчивому удивлению, несмотря на уютность и вписываемость в петербуржскую жизнь, я начинала скучать по Москве, по ее тоже золотому, но с другой манерой, оттенку.

P.S. Все надо делать в свое время. Не закончив тогда воспоминания о выходных днях, я уже к ним не вернулась. Но вот уже через два часа я вновь уезжаю в дорогой мой музейный Петербург. И будут новые впечатления, фотографии и воспоминания. Я уверена.