А в четверг утром я позволила себе подольше поспать, почитать Гомбриха, а только потом поехать в музей Пушкина, чтобы погулять по французским залам. К моему разочарованию, они оказались закрыты, зато открыли зал моих ранних голландцев, где хорошо все без исключения. Опять долго сидела перед Антеей, хотя обычно мне свойственно так вот романтично и мистически влюбляться в картину, ею любоваться, про нее сочинять, ею жить, но эта пармиджаниновская красавица до того хороша. Несмотря на прочитанную брошюру, обсуждавшую всевозможные теории, контекст и имена, меня ни одна теория до конца не убедила, хотя своей я предоставить не могу. Ее востренькое личико, такое же востренькое как мордочка зверька, перчатка мужски грубая, а тело богато бледное.

Подслушала прелюбопытный разговор в районе где-то между Кранахом и неизвестным голландским мастером - об информации в современном мире. Рост информации растет, человек к нему не приспособлен, что должно повлечь за собой антропологические, физиологические изменения в человеке. Мысль не новая, но было мила их забота, ведь, как выяснилось, они оба писатели, а зачем писать, если информация все равно не потребляется за ее избытком.

А потом как раз дочитывала книжечку по Антее на том же самом правом кресле второго этажа музея личных коллекций. Смотрительницы были на этот раз другие, но не менее оригинальные. Одна пообсуждала со мной именно Антею, заметив книжку в моих руках. Ей она тоже очень понравилась, особенно ее лицо и волосы. До Манежа я дошла, не миновав книжного развала у Ленинки, обогатившего мою библиотеку на подборку статей Цветаевой "О теории искусства".

На открытие юбилейной выставки Андрияки собралось множество, а точнее тьма. Работ несметное множество, все красивые, но такие скучные. Никак не могу понять, почему я его не люблю с такой нетипичной для меня агрессивностью. А ведь правда не люблю. Слушать Лужкова было забавно, а какой-то из депутатов порадовал манерой своей риторики, читая слова чуть ли не по слогам, очевидно полагая, что так вероятнее достучится до масс. Пробыла полчаса и сразу в театр.

Почему многие так удивляются, когда я говорю, что "На дне" одно из моих любимейших, настольных произведений? Люблю, до сих пор до конца не понимаю, каждый раз открываю что-то новое в характере каждого из ночлежников. Играли очень хорошо и оригинально: понравилась и хореография, и использование музыки, и белые одежды, и собственно игра, особенно актера. Я была в таком восторге, что последняя выходила из зала и впервые встала, хлопая, когда актеры выходили на поклон. Трясло порядочно, извечный вопрос правды-лжи навязчиво вставал передо мной, как всегда не находя однозначного решения. В голове крутились особенно две мысли одна Сатина, другая Луки: надоели мне все слова и во что веришь, то и есть. Придя домой, положила истрепанный томик с "На дне" в коробку для деревенского чтения. Спасибо большое театру за лучшее представлений, на мой взгляд.
[467x350]

[350x467]