Совсем старенькое. Даже не перечитывала, что уж есть. Прошлое лето было вообще "гончаровским" дочитала два оставшиеся "О": "Обыкновенную историю" и "Обрыв". Хорош.

Этим летом начала осуществлять свою давнюю мечту - ознакомиться после подробно изученного еще [200x317]в школе «Обломова» с оставшимися двумя «О» известного трио Гончарова. Начала в хронологическом порядке с «Обыкновенной истории». Произведение оказалось как никогда кстати относительно моей жизни. Среди многочисленных вопросов, которые роман поставил и о которых поговорю далее, первый и основной: а ведь, наверное, и я так же выглядела и вела себя, как горемычный Александр Адуев по прибытии в Москву, после моих -пусть даже трехмесячных - летних пребываний в деревне. Вот только в моей жизни был не один Петр Иваныч, который опускал бы меня на землю, но делая это потактичнее и поэффективнее. Впрочем, чем все примерять к себе, порассуждаю в общем.

О чем роман? Зачем роман?
Для меня главная тема романа – это извечный конфликт города и деревни, а также опыта и молодости. По-моему, Гончаров вырисовал обоих персонажей (Александр и его дядя) довольно контрастно и категорично, не отдавая, впрочем, ни одному из них предпочтения, пытаясь на протяжении всего романа примирить, подсказать, что в большинстве дел нужна и чувствительность Александра и рациональный ум дяди Адуева. Ключевая цитата: «Две страшные крайности – в племяннике и муже. Один восторжен до сумасбродства, другой ледян до ожесточения». И как всегда извечный вопрос: а возможна ли середина? По-моему, если и есть в романе образ наиболее гармоничный, то это именно женский образ Лизаветы Александровны, которая толкова, умна, проницательна, умеет понять, успокоить и даже соврать когда надо.

Кто запомнился?
Более всего впечатлил удачный образ Евсея: его иронично-романтичные отношения с Аграфеной, бережно привезенные для нее в качестве гостинца карты, его страстное сосредоточение всех ценностей, всех критериев оценки, всего сокровенного смысла жизни в чистке барских сапог. Получился образ эдакого честного, простого деревенского слуги, боязливо заботливого, упрямого, недалекого, но способного на искреннее чувство. Его любовь - а скорее сердечная привязанность - к Аграфене оказывается стократ преданнее и проще, чем сердечные афёры барина - этого, казалось бы, превосходящего его во всех отношениях существа.
Еще хорошо, на мой взгляд, вырисована Наденька. Признаки неотвратимого превращения этой невинной барышни в воздушном платьице в жестокую кокетку (что впрочем, как и почти все на свете, оправдывает скука, да еще и балующая мамаша) предчувствуется гораздо ранее отказа Александру, уже в сцене одной из их первых встреч в примечательном эпизоде с букашкой. Сначала Наденька из капризно-приторного сострадания заботливо пытается спасти умирающую букашку, но «когда та зашевелилась и начала ползать взад и вперед по руке, Наденька вздрогнула, быстро сбросила ее на землю и раздавила ногой, промолвив: «Мерзкая букашка!» Берегитесь! вот вам и невинная девушка с нежными глазами под длинными ресницами!

А как насчет самого дяди?
С трудом могу себе объяснить, из каких побуждения Петр Иваныч Адуев постоянно так грубо и прямолинейно вмешивается в жизнь племянника, советуя, направляя, наставляя. Ведь желтые цветы, пруд и тетушка являются неоспоримыми доказательствами того, что и Петр Иваныч влюблялся, совершал невинные глупости в годы своей юности, потому не зря Александр сам позже восклицает: «А ваша собственная молодость разве чужда этих грехов»? Так почему он отказывает в тех же грехах Александру; почему не признает, что всему свое время и каждый должен учиться на своих ошибках? Здесь возможно, по-моему, несколько вариантов объяснения. Либо он действительно искренне желает спасти племянника от повторения собственных ошибок, о которых сожалеет, которых стыдится; либо ему так льстит роль существа превосходящего, имеющего на все логичные, безупречные ответы; либо он верит, что новое поколение (а он нередко сравнивает свое поколения и поколение Александра) должно учиться и набираться опыта быстрее и прогрессивнее; либо уж и годы, и опыт сделали его черствее, бессострадательнее (такой вариант особенно напрашивается, когда видишь Петра Иваныча на фоне участливой Лизаветы Александровны). Вопрос остается для меня открытым, хотя введение Гончаровым болезни жены в конце романа более всего лично мне намекает на правильность последнего варианта.

Разные пути
Но ведь есть те, кто быстрее приспосабливаются. Вот друг деревенских лет Александра при встрече предстает уже совершенно перестроившимся по светско-городским законам юношей (чем заслуживает похвалу Петра Иваныча). С одной стороны, он выглядит невыигрышно в сравнении с Александром: то что он смог так быстро отказаться от прошлых стремлений и идей (пусть и наивно-бредовых), ставит под сомнение его действительную преданность тем идеалам; с другой же стороны, прекрасно и полезно уметь учиться и на чужих ошибках, не жертвовать своими годами и главное трудами ради безвыгодной упрямости. Как всегда, и тут палка о двух концах.
В тему о путях. Есть такая пророческая цитата в начале романа: «Он не знал, на который [путь] броситься. Скрывался от глаз только прямой путь; заметь он его, так тогда, может быть, и не поехал бы». Выбор жизненного пути. Проблема тем паче интересная, что для меня лично актуальная. Тут соглашусь, пожалуй, с пунктом жизненной теории дяди Адуева, что, в сущности, каждый хорош в своем деле, какое оно бы не было. Если удаются Александру удачные, толковые, ценные статьи по сельскому хозяйству, то пусть и темы развода коров или оптимального способа пахоты не так прекрасны, как темы вечной любви и священной дружбы, но стократ выше такие статьи, чем слабые, бездарные стихи.
Найди я такой свой путь, пусть он был бы не столь прекрасен, как мои сокровенные мечты, я бы смело и без стеснений выбрала его. Да много ли их, таких счастливцев, что нащупывают тот самый свой путь?..


«Все хотят золотого века», или еще раз про молодость
А знаете, какие самые частопроизносимые слова были у Александра поначалу? «Никогда» и «вечно». Так и пестрит ими «дикая» (по определению дяди) речь племянника, речь молодости.
Еще один из важнейших, на мой взгляд, признаков молодости: ее всегда ставит в тупик такой, казалось бы, естественный, как нежное облачко на утреннем небе, вопрос «зачем?». Забавно, что порой даже самые значимые события в жизни происходят без предварительного обдумывания этого вопроса. Так, например, Александр не может объяснить точно и обоснованно собственно причину своего приезда в Петербург.
Однако, не раз чувствуется, что автор на стороне наивного юноши: «На лице его было «преглупое выражение», сказал бы Петр Иваныч, что, может быть, и правда, но зато сколько счастья в этом глупом выражении!» А на чьей я стороне? Конечно, что-то есть и в дядиной философии, что-то и в мироощущении Александра Адуева, но в целом мне симпатичнее оказался дядя, напоминающий, впрочем, в свое время подстреленную в одно крыло птицу, так и оставшуюся с еле приметным, но вечным недугом.

Современные Адуевы
Возможно, меньше стало таких особ, приезжающих из провинции в столицы со своей избалованной чувствительностью, чтобы искать счастья. Неоспоримо, однако, что они еще существуют. Да и что говорить, будут существовать пока существуют молодость и старость, город и провинция - то есть вечно. Достаточно таких вот барчюков приезжает в провинцию из городов, полные иллюзий о своих талантах, уверенные, что только их и ждут; приезжают, чтобы уколоться, как о сорную траву, чтобы сморщиться и иссякнуть как простарившийся гриб. И сколько бы им не встречались на пути советчики а-ля Петр Иваныч, они все равно будут тратить себя на примерное прохождение все тех же ошибок. Это города теперь пытаются с детсадовских лет подготовить себе толковых аналитиков, сметливых и предприимчивых экспертов, а в деревнях и губерниях еще живо сытное житье, страстное самолюбование от скуки и холение от безделия, уверенность в незыблемости окружающего. Как и все гении, Гончаров писал о извечном типе проблем, существующем и сейчас.
16.07.2007