Среду я начала Пушкинским музеем, так как почувствовала, что прилично его подзабыла, да и афиши утверждали, что в музее обновлена основная экспозиция, на что мне было прелюбопытно взглянуть. В тот день гуляла по первому этажу для меня приличных 2,5 часа, из которых около получаса было проведено перед приехавшей в гости из Неаполя «Антеей» Пармиджанино. Темный бордовый цвет стен смотрится галерейно богато. Едкий холод галерей раннего итальянского искусства и бодрит, и вдохновляет. Как оказалось, забыла я не так уж и много, но итальянцы все время хороши, а Лоренцо Монако после близкого знакомства в этом году смотрится еще изысканнее и деликатнее. Забавно было подслушивать разговор одного профессора со студентом - молодым юношей с густыми волосами, белоснежной рубашкой и руками пианиста. Профессор его ловил как раз на том "stating the obvious", котором меня мучили в прошлом да еще и этом году: почему у Марии такое выражение, а что у нее собственно за выражение, когда мы так разводим руки, какую эмоцию эту обозначает, почему он стоит далеко, а этот сидит близко, почему глаза закрыты, а почему лицо бледно? В этом ли не сила художника, что он чуть ли не заставляет нас видеть и чувствовать, что он подразумевает, и, когда ему это удается, мы даже не замечаем, по средствам чего он это создал. Еще симпатичный совет, про который я, увлекаясь анализом, нередко забываю - перечислять персонажей многолюдной композиции не как мне вздумается, а как их создавал и в какой последовательности о них думал художник (даже если это не известно, об этом можно аргументированно догадаться).

Уже расслабленнее гуляла среди Египтян, хотя фаюмские портреты уж очень хороши, а вот к голландской живописи 17 века я никак не "приручусь" - мне так это невыносимо скучно. А потом впервые - к моему стыду - зашла в галерею личных коллекций, где была приятно поражена не только аристократичностью помещения и выставкой "Авангард" из Ханты-Мансийского музея, но и основной экспозицией со множеством неизвестных мне ранее работ моих излюбленных художников, даже с парой графических работ моего Врубеля и уютным домашним Пастернаком, а еще красивым Фальком и целой чередой небольших, благородных портретов декабристов. На выставке уж очень нравится портрет сестры Кустодиева и еще не совсем абстрактный Кандинский, где, во-первых, красивейшая живописность, а во-вторых, тихая грусть встречи ангела и сидящей, сгорбившейся фигурки за воротами узорчатого, веселого города. Выглядит очень трагично, но без надрыва.

Но больше всего в этом музее мне понравились смотрительницы. Та, что сторожила выставку, расхвалила ее всю, а особенно "Дворника" Шагала, саркастически намекнула, что у них там, у нефтяников деньги-то есть, слава богу, хоть на искусство и меценатство перепадает. Поделилась, что ей нравится Жуковский, потому что он грустный, а она стареет и тянет на грустность. Милейшая женщина, а какой бодро-вдохновляющий голос! А пока сидела на шикарном втором этаже с изящными креслами и застекленным видом на улицу, под тихие отзвуки фоновой классической музыки, играющей на нижнем этаже, две другие не менее очаровательные смотрительницы рассуждали об утраченном аристократическом благородстве черт и об эпохе, когда "стрелялись из-за женщин". Я бы мечтала когда-то написать книгу о вас, милые, пожилые и мудрые смотрительницы, музы наших многочисленных московских музеев и музеешков.

До театра еще успела зайти по дороге на выставку фотографий Москвы в моем родном уже Фотоцентре на Гоголевском бульваре. Есть очень неплохие фотографии. Согласна была с большинством призовых мест. Себе на заметку: не нравится эффект смазанности - пошло и избито, да и не так уж правдоподобно; детали бывают богаты и хороши, но есть опасность деконтекстуализации, так что фотография-то уже совсем и не города и его настроения; люди - самое сложное и самое достойное фотографирования в городе. Как всегда работ много, как всегда кажется, что и у тебя нашлось бы что-нибудь никак не хуже.

Спектакль в театре им. Горького был сложноват и не очень мною оценен. Народу было в первый раз так много, ибо играла сама Доронина, которая хоть и тихо говорила, задыхалась и явно играла через силу, заслужила шквал аплодисментов и горы цветов - более за былые заслуги и героизм и стойкость, как мне показалось. "Вассу Железнову" я у Горького и не читала, потому было еще сложнее воспринимать, а концовка так и осталась довольно непонятной. Впрочем, и желания прочитать не появилось.

По дороге домой заехала к своей, пожалуй, единственной доставшейся от школьных лет подруге. Она завтра уезжала в Америку на три месяца - надо было увидеться по-любому, да и мне всегда с ней легко и приятно болтать. Она очень талантливая и смышленая, но гораздо легче и веселее смотрящая на жизнь, чем я. Просидели до полуночи на кухне, все болтали и слышали, как закричал весь район, когда наши забили гол - так мы узнали счет. Еле ушла, еле добралась до дома, ведь это учитывая, что в Пушкинском я в тот день уже купила себе первую часть своих деньрожденьевских подарков – тяжелейший и умнейший каталог выставки футуристов.
[467x350]

[467x350]

[467x350]