В субботу я наконец-то добралась до Британской библиотеки, где меня дожидалась толстая книга на немецком “Salus Populus Romani”. Эта долгожданная, только в Британской имеющаяся книга должна была стать одним из самых полезных источников для моего эссе, но после пяти часов усердного чтения, я поняла, что про Мадонну дель Пантеон ничего нового мне не поведают, написала заключение к эссе, полное торжественности и нежности к моей рассыпающейся иконе, а потом вспомнила, что сегодня последнй день выставки Умберто Боччиони!

То что сто лет тому назад Маринетти написал свой знаменитый манифест, хорошо по крайней мере тем, что в этом году было проведено множество маленьких и больших выставок скульптуров-, архитекторов- и художников-футуристов. В Estorick Collection хорошо всегда: там встречают тебя непременно шумные итальянки-студентки, подрабатывающие смотрителями в этой итальянской коллекции; во дворе всегда солнце, а в кафе хозяйски расселись местные, с замечательным, окраинным английским произношением, которые в сам музей-то и не заходили, пожалуй, ни разу.

Есть много клише в популярном восприятии живописи, с которыми я упрямо борюсь, но особенно мне невыносимо распространенное в последние годы мнение, что футуристы – служенники фашизма, разрушители всего человечного и вообще страшные люди. Это вот ваш хвалимый кубизм занимается разрушение формы, а футуристы, многие из которых (Боччиони, Рассало, Северини, Балла) гениальны, отнюдь не дробили и не разрушали, а изучали, пробовали, боялись, дерзили, игрались с тем новым, что нес с собой век технологии, скорости, машин. В конце концов, они были умны невероятно, но еще и получалось у них красиво и нарочито, но по-доброму нагло и самонадеянно. До сих пор одним из любимейших моих эссе прошлого года остается то самое, в котором я рассматривала способы и приемы, используемыефутуристами для передачи звука через визуальность живописи.

Собственно «Боччиони: Unique Forms» выставка маленькая и посредственная, но очень ухоженная, добрая и домашняя, на которой две трети рисунков и скульптур (или фотографий) из частных собраний. А вот зал Модильяни так и остался лучшим, что есть в основной экспозиции Estorick Collection: обзывайте его творчество, как хотите, но нет, он не банальный стилизатор и очень любил свою модель и человека в принципе.

А в воскресение я решилась-таки пойти в какую-то новодмодную, недавно открывшуюся галерею современного русского искусства. Во-первых, Ливерпуль стрит по выходным, с ее развалами, на которых дикая смесь наворованного от велосипедов и красных туфлей до фарфоровых статуэток и каких-то жутких картин. Люди там ходят в коричневых вильветовых штанах с потертыми коленками, или туфлях на высокой платформе, или в платьях с высокими плечами и юбкой-клеш. Во-вторых, на домах не пишут номера, а в нужном мне доме 22 запечатана дверь и явно идет ремонт, и только высуновшийся покурить рабочий поведал мне, что откроют галерею через месяц и уж точно никак не ранее. Так не состоялась моя очередная встреча-знакомство с этим загадочным и ускользающим русским современным искусством. Зато скверики там замечательные, в них я долго еще читала про Манеи Бодлера, как всегда играла в мою любимую игру flaneur, наблюдая за всем и всеми, но особенно за моим соседом по лавке –китаянцем с огромным фотоаапартом и томиком китайской поэзии, листы которого он переворачивал столь вдумчиво и лениво.

А сегодня я шла домой от Хампестеда пешком в час ночи: жутко орали лисы, у каждого дворика мне зажигался автоматически свет, чтобы идти было веселей, а гул каблуков так громко разбредался по улочкам, что я боялась как бы не разбудить этих неволнующихся, довольных, сладко-спящих англичан
[533x400]