В колонках играет - Stendal Blast
Настроение сейчас - Последняя сигарета в пачке

Кладбище. Скажешь – и каждая буква отзовется цепочкой ассоциаций. Представление о нём складывается от первых детских страхов неживого из области подкроватных монстров и ночных шорохов до названия места встречи с ровесниками, когда игра в жизнь уже на уровне соревнований с вполне здоровым интересом «кто, кого переживёт». Мне всегда кладбище виделось в эстетике попсовой готики. Холодный туман, обилие чёрного, гранитные плиты, извилистые каменные тропы и шикарные могилы, нет, тогда уж усыпальницы. Но образ настолько яркий, что самой могилы не видны, он слепит как яркое солнце, готический мрак оборачивается глянцем. Или иное не готический вариант последнего пристанища. Как, могила Набокова. Небольшое скромное надгробие. Но кругом экологически чистые леса на фоне Женевского озера. Услада эстета.

Но это всё не про наше кладбище. Известное, как «новое» в нашем городе. Степь, деревья не укрывают покосившееся кресты и надгробия. Ощущения неуютности. Как на восточном базаре. Ветер норовит что-то украсть, выдунуть из головы последние ассоцииции с местом вечного сна, вбитые в голову штампы. Каждая могила-сирота, даже с надгробием четыре на четыре. История страны в её кладбищах. Кварталы с ветеранами ВОВ. Поколение вынужденного аскетизма и безвкусицы, попавшее в тиски девяностых, где реалии менялись чаще, чем цветы на их могилах Я смотрю и понимаю, что это могила была в ряду последней. Теперь за ней выросли сотни новых контуров. За год тысячная миграция в город мёртвых. Всё это лишь обломки истории, её пыль. Есть определённо колоритные песчинки. Огромный гранитный постамент, на ней мужик в адидассовских тренниках, в кожаной куртке и белых кроссах. Бандитский шик, вошедший в анекдоты. Кладбище, вообще, антидемократическая вещь. Кто был никем, тот стал ничем. Кто был всем, тот стал Большим мраморным надгробием.

Тут не думаешь о смерти. О тленности. Мысли на редкость практичные. Гробовщики вам скажут, что это не место для внутренних монологов. Здесь некогда думать о неизбежном, слишком много работы.

Пальцы в краске, взгляд на бесконечные ряды, мелькающие за окном. Третье августа хоронит себя само, прячась от холодных лучей заходящего солнца. Недочитанный Акунин выкинут из едущий машины.