В школе, в классе девятом, я прочитал Генри Миллера. Сначала «Тропик Рака», затем «Чёрную весну». Я просто писал кипятком и навязывал эти книги всем своим знакомым. Я перечитывал отдельные главы раз по десять, наслаждаясь безбашенностью содержания и чертовски обаятельным стилем. Бедная жизнь гения, беззаботная и счастливая. Ну, так-апофеоз свободы, манифест вседозволенности и сладкий стиль потока сознания. ОН и стал главным литературным приёмом, возможностью высказать всё миру, при отсутствии таланта к литературе. Как хорошо писать или говорить длинные красивые фразы, заменив смысл его миражом, который в любом случае тонет в море слов. Миллер взорвал пуританскую Америку. Это были 30-е годы, когда засование фонарика в промежности женщины на страницах романа ещё считалось оскорблением общественной нравственности. Тематика писателя была ещё одной приманкой для меня. Этим он выгодно отличался, к примеру, от Кастанеды, тоже писавшего подобным стилем. Но эзотерика и шаманы меня не интересовали. В нормальном, адекватном состоянии сознания такая философия, кажется притянутой за уши. А у Миллера, вроде всё жизненно, безумие лишь в голове у героя. Но для литературы 20в. безумный герой уже норма.
На деле в то время, вся эта миллеровская «пожрал-потрахался-50 страничный трип в духе п. с.» проза касалась меня очень косвенно. Я не знал и не представлял, что такое истинное обаяние порока (миллеровское эротико-похотливое созерцание действительности) и чтение, соответственно, было чисто эстетическим удовольствием, ознакомлением в духе «их нравы».
Сейчас Миллер не волнует мой разум так сильно. Я готов даже согласиться с теми, кто называет его творчество пошлостью, бульварным чтивом с претензиями на литературу. Но всё - таки Миллер это юношеская влюбленность в книгу.
А вспомнил я о Миллере в связи с другим писателем. Виктором Ерофеевым (который в какой-то степени, продолжатель М). Ерофеев у меня и в кругу моих друзей долго был писателем культовым. Культ был выражен, в первую очередь, в щенячьим восторге от «Страшного суда». Это при том, что к писательскому таланту Е. я всегда относился скептически. Он, прежде всего хороший публицист и эссеист, именно в этих жанрах его слог сочен и сравнения точны. Е. мастер красивых сентенций и сложных речевых конструкций. При том сентенции претенциозны и осознанно глумливы, типа «Россию погубили имена – отчества» или «Восточная Европа - нижнее бельё СССР». Одним словом, он постмодернист, со всем отсюда вытекающим и его проза довольно эпатажна для обывателя. Хотя эпатажность, как известно, лучшая реклама для среднестатистического читателя. Так говорят все знающие лит. критики. Но речь не об этом. К чёрту обывателей и критиков.
Важно, то, что, прочитав ерофеевский «Страшный суд», наверное, самый противоречивый и скандальный роман, МЫ нашли его очень жизненным. Это звучит нелепо, но именно жизненным. Восприняли как отображение реальности. НАШЕЙ реальности. В книге было не отражение фактической жизни, не её зеркальность, не отождествление кого-то из нас с героем (с чудной фамилией Сисин), а созвучность в восприятии этой жизни. «Страшный суд» хочется читать бесконечно, даже понимая, что книга, в общем-то, довольно скверно написана.
Наверное, это признак дурного вкуса.