Главный тарантиновский шедевр, символ независимого кино в собственном смысле, «Reservoir dogs» - сам по себе безоглядный «серфинг» по волнам культуры, бескомпромиссная компиляция узорчатых диалогов, услышанных, увиденных, пережитых. Сюжетный скелет с ограблением, полицейской засадой, «копом» под прикрытием и полюбившимися «мистерами», во всех тонкостях и деталях (короче, полностью) заимствованный из неизвестного западноевропейской публике гонконгского боевика (1989 года «Город в огне» реж. Р. Лэма) нанизывается аллюзиями на другие фильмы (например, «меломанская» сцена с отрезанием уха «до коликов» напоминает кубриковское изнасилование из «Заводного апельсина», и вообще беззастенчиво использованы мотивы фильмов «Убийство», «Асфальтовые джунгли» и «гангста» стилистика Джона By, очевидно влияние французской «новой волны» – Трюффо и Годара, любивших процесс «интерполяции»), доморощенной философией, а именно личными, глубоко обывательскими размышлениями о Мадонне, официантах и чаевых, «неграх» в криминале и прочими типично киношными компонентами – музыкой 70-х, прическами «под Элвиса», предельным насилием, хронологическими вывертами, проперченными другой сотней «fuck». И всё, дальше за этой цветастой оболочкой ничего нет, молчаливая пустота, свидетельствующая преодоления «классических» принципов цели и назначения. «Воровство у себя и у других», возведенное в высший творческий принцип. Теперь рецепт понятен.Еще до Тарантино выявляются не только ключевые компоненты, но и пропорции для создания зажигательного «поп-арт» коктейля: немножко «смотрибильного» «сверх-насилия», щекочущего нервы даже самых стойких и привыкших, щепотку около жизненных ламентаций, несколько интригующая сюжетная кривая, чуть-чуть образов из личного опыта, и всяческое заигрывание с «телесным». Всё: теперь можно с «усилием» потреблять, с должной внимательностью распознавая как известные, так и редкостные элементы. Впрочем, и Тарантино совместил в совершенно немыслимую, гремучую, эклектичную кашу застольные «хиппанские» бытовые разговоры, рефлексию одинокого культуртрегера, уличные расистские, гомофобские и женоненавистнические анекдоты, стилизованные одеяния нуар-боевиков, вневременные для использования формулы сквернословия, тематику полюбившегося «массами» медийного криминала, гонконгские выкрутасы с оружием, и «черт ногу сломает» с точной хронологической идентификацией… Здесь воспета социологическая этнометодология, провозглашено торжество бытовой, обыденной феноменологии, той, которую интересует нечто привычное и устоявшееся, знакомое и периодично воспроизводимое. И все это на фоне несколько интригующего гангстерского сюжета об ограблении. Еще недавно предметом культурного исследования или зарисовки были исключительно общественно сакрализованные феномены: важнейшие, фундаментальные, главнейшие события. Но теперь изучению подлежит самая незначительная деталь, каждая неприглядная привычка и даже неудобная для разглашения наклонность. Так у Тарантино совмещаются в неоднородную субстанцию некогда эстетически противоположные вещи: жестокость сцен «ультра-насилия» и плебейские беседы о чаевых, «повседневная жизнь» (а скорее безусловный фантазм, сценаристская тематическая фикция) криминальных элементов и выплывающие отовсюду «сладкие» мечтания продавца видео-проката, полнейшее игнорирование «женского» (здесь в наличии одна женщина, правда, быстротечно убитая, но сюжетно необходимое как театральное ружье) и постоянная акцентуация на сфере секса в анекдотах, шутках, присказках, рефлектирующих историях. Это – не настоящие бандиты (кто же так набирает команду на опасное «дело»? кто же спокойно «светится» в знакомом ресторанчике как завсегдатай в «рабочей» одежде?), это – не подлинные «копы» (кто под давлением непонятного фатума теряет связь с действительностью и забывает о собственном назначении? какой полицейский через каждое предложение сдабривает собственную речь киношными аллюзиями?), это – какой-то балаган из трепа скучающих кинематографических «отаку» под видом криминального повествования. Но ведь этот карнавал кинотекста значительно интересней и насыщенней реальности, он, естественно, ближе воображению самих реципиентов, чем ненавистная обыденность со строгими и серенькими условностями. Новые герои выдвигают свои стандарты – это отсутствие всего терабайтного груза культурного прошлого заменяется стильностью, единой маркированной линией, которой можно оправдать любой поступок или слово в кадре.