Эпиграф:
...
Боже мой!
нет ничего на свете лучше жизни!
(К.Ч.)




Мир окутал холод. Зима. Мягкие снежинки находят своё успокоение на твоих ресничках, которыми ты, не замечая этого, так красиво моргаешь. Ты говоришь всякие глупости; абсолютные глупости, не имеющие ни обоснований, ни алгебраических высчитывании, простые абсурдные глупости, которые мне так приятно слушать.

На любое моё слово ты отвечаешь своим жизнерадостным смехом, наполненным детской весёлостью и лёгкой печалью, которая навсегда останется при тебе и будет придавать тебе такую неповторимую загадочность; я, оставаясь наедине с самим собой, часто гадал, что принесло тебе эту светлую печать (да светлую, у таких солнечных существ, как ты, которых можно сравнить, разве что, с Ангелами, грусть не может быть иной), но так и не нашёл ответа, до сих пор. Мне нравиться вслушиваться в твой смех, так же как нравиться слушать тебя и так же как улыбаться тебе, и так же как удивлять или радовать тебя.

Мы ходим с тобой по старым улицам Москвы, в которых ты находишь особенное очарование, так же как и я, собственно, но Я - это уже совсем иная "сказка". Ты улыбаешься и говоришь, что хочешь мороженного, и что тебе обидно, что сейчас его нельзя кушать. А я просто улыбаюсь и мне вспоминается, как это - есть мороженное: можно долго, с упоением, наслаждаться "рожком", или быстротаящим "фруктовым льдом", или покусывать вафельный стаканчик от "стаканчика"... Я на долго ухожу в размышления... ты этим недовольна; ты не любишь, когда тебя не слушают или не обращают на тебя внимания. Выхватываешь меня из них, размышлений, крепким объятием, даже нет, не объятием а сжатием, крепким и очень тёплым.

И теперь, когда я покупаю мороженное или хотя бы просто прохожу мимо мороженной палатки, мне вспоминаешься ты, со своими светлыми, золотыми волосами, со своей большой, словно саквояж, сумкой, со своим приятным, ласкающим слух, смехом и со всеми своими глупостями, которыми ты так любишь делиться.