Посвящается всем тем, кто умеет любить.

Вот так вот бывает… Порой просыпаешься ранним утром и с содроганием вспоминаешь то, о чем так не хочется помнить, вспоминаешь, что жизнь прожита, что во всем теле ломота не оттого, что днем предыдущим было много работы, и ты устал, а оттого, что тебе много лет. Слишком много. Недаром люди удивляются, что я выгляжу всего на шестьдесят пять. А ведь сегодняшним утром наступил мой сто двадцатый день рождения. Досадно, правда, что никто не спешит меня поздравлять. Но это, в самом деле, ничего. Я уже давно к этому привычный. Тем более, сегодня мне нужно было успеть навести порядок в доме и мысли об отсутствии подарков, как и самого праздника, меня занимать были не должны. Гости то у меня не каждый день бывают, да и в этот день, наверное, и не было бы. Но с неделю назад письмо прислали из «Правда во Всём», газета у нас такая, и просили в нем уделить время на репортаж. Оказывается, я в десятке долгожителей Государств. Страшно представить. Никогда к этому не стремился. Хотя если хорошенько подумать, то к чему я вообще стремился в этой жизни? Единственное о чем я мечтал, так это о домике в горах близ Ласковых озер. Вот он мой домик, единственный на несколько верст в округе. И всем я доволен и все вроде бы так, как должно быть, али привык просто. Лошадь у меня есть, за чем надо в деревню езжу, рыбачу, кое-какие накопления с молодости остались. Вот так вот, чем богат, тем и живу. Хорошо мне больше ничего и не надо. За всю свою жизнь так мало мечтал, и сейчас мечтать не охота. Как я и ожидал гость, а точнее, гостья пришла в обед. К тому времени я убрал дом и накрыл скромный стол: хлеб, мясо, сыр, яблок в саду собрал. Сел в свое любимое кресло, взял книгу, хотелось создать приятное впечатление. Вообще книги читать не люблю, но в общих рамках с ними ознакомлен. Толи дело газеты, газеты люблю, да и сам писать, страсть как люблю. Память все хранит, и строкосложением бог не обидел. А девушка была симпатичная. Все они молодые симпатичные. Я отложил книгу. Девушка стояла в дверях и улыбалась мне. На плече у нее висела сумка, одета была в коричневый брючный костюм, манжеты и воротник которого, были украшены бахромой. Раньше так не одевались, но про себя я отметил, что мода ныне пошла интересная, красиво, да и удобно в брючном костюме, по всей видимости. Вон, лошадь ее из окна видать, так седло не женское, а обычное. Я с интересом смотрел на девушку, наконец, опомнился и улыбнулся в ответ.

 - Ну, что же вы в дверях то стоите, милая, проходите. Проходите, располагайтесь, - я старался быть вежливым и начал жалеть, что не почитал книгу по этикету. Специально, чтобы перед государственными гостями стыдно не было, из пятого Государства себе эту книгу заказывал. В деревне, куда за продуктами езжу, народец простой живет, с ним можно и позабыть все статные привычки. Девушка другое дело, с ней особый говор и подход нужен. Явно из одного из семи Государств она приехала, а я там уже лет сорок, как не бывал, по сему с обычаями современными по газетам только и ознакомлен.

- Здравствуйте. С днем рождения вас! - девушка очаровательно улыбалась. Подошла и вручила мне маленькую коробочку. - Это вам, как почетному жителю семи Государств, от мэрии и от редакции «Правда во Всём».

- Спасибо, - теперь настала моя очередь улыбаться, а руки от волнения предательски задрожали, когда потянулся руками к коробочке. - Вы не против, если я потом открою?

- Нет, конечно, нет, - девушка немного смутилась.

- Да вы не стойте, садитесь. Угощайтесь. С дороги устали, наверное?

- Немного устала, спасибо, - девушка медленно села на стул, держа спину прямо и не касаясь спинки стула. - Но я бы хотела перейти к работе. Я должна написать статью о вас или о чем-нибудь из вашей жизни. Расскажите, пожалуйста, о себе. В хрониках Государств много информации о вас, но я решила, что это не этично… - а зря я, старый дурак, как же все-таки зря не почитал книгу по этикету -… и более правильным будет написать о том, что расскажете вы.

- От чего же не рассказать. Мне ныне редко выпадает воля о себе рассказать. С чего начать то лучше, милая? - я и, правда, был немного растерян. Всю неделю я себе представлял, как будут задавать вопросы, я буду отвечать. Но чтобы меня, как сказочника историю сложить, пусть и о себе даже, попросили… Ох, не ожидал.

- Читателям нашей газеты, думаю, прежде всего, интересно, в чем же секрет вашего долголетия. В Государствах уже давно нет войн, ранняя смертность должна была отступить, но, к сожалению, так и не отступила… - на лице девушки появилась легкая тень сожаления. - Может, вы могли бы дать советы нашим читателям? Или историю какую расскажете?

- «Что секрет для врага твоего, то секрет для тебя самого много больший», поговорка раньше такая была, - я старался говорить как можно эффектнее, - вот и для меня загадка долголетие. Лучше и правда историю расскажу, вернее историю об истории. Очень много лет назад я был одним из тридцати стражей Дороги семи Государств. Мне было тридцать семь, но я в ту пору уже считал себя жизнь прожившим и много видевшим. Знал бы я тогда, что буду отмечать свое сто двадцатилетие. В число стражей я попал благодаря отцу, состоящему тогда в мэрии. Почетное это место - страж. Сложно к нему было пробиться простому человеку, мне повезло, и я не стараюсь скрывать, что должность мне досталась не по праву. Связи и тогда решали и сейчас решают все, милая. Вы, случайно, не путешествовали дорогой пешим? –  внимание девушки последнюю минуту  было приковано к ее сумке, из которой она доставала письменные принадлежности и мне захотелось хоть на секунду вернуть ее внимание обратно.

- Нет, я на лошади обычно, – она ответила сразу, без задержки. Значит, слушала, хотя и не смотрела в мою сторону.

- Угу, – кивнул я и продолжил, - пешим, что идут в Государство поздно, предоставлено право на ночлег. Верное мэрия постановление учредила, путнику от врат до государства пешим при хорошем шаге часа два с половиной идти. Конные патрули полиции раз в час. А ночь - злодейка недобрая, всякое могло случиться, поэтому было у пеших путников право на ночлег остаться. До сдачи поста в тот вечер у меня оставалось немного времени. Мое время на посту было с восьми утра по восемь вечера.  И обычно в мое дежурство путники на ночлег не просились, а предпочитали ускорить шаг и поскорее в Государство поспешать. Поэтому вполне понятно мое удивление, когда ко мне подошел путник, по своему виду более всего похожий на путешественника, и попросился на ночлег. Оказалось действительно путешественник, в храм Тайн зачем-то он путь держал. Много я видал путешественников, так им все развлечения да диковины подавай, глаза им радуй необычным, а животы их почивай вкусным. Путешественник попросившийся на ночь редкий гость. Но что же, раз попросился, не отказывать ему ведь на самом деле. Я ему объяснил, как дойти до положенных ему законом покоев и сказал на ужин через пару часов на кухню подойти. Стражники жили в том же дому, в котором и путников размещали. Безопасней и спокойней так. Люд стражников побаивался, и воровства меньше выходило. Нам стражникам так тоже больше нравилось, все вечер не в одиночестве коротать.

Путешественник подошел на кухню, как и договаривались. Ну, я его за едой да вином и начал расспрашивать, что да как, откуда он, чем раньше занимался. А он, значит, все от ответов по большей степени уклонялся, говорил не о чем тут рассказывать, долго объяснять. Не мог я ничего путного добиться. А потом задумался я, путешественник же он все-таки, надо историю какую попросить рассказать. Путешественники по миру много ходят, много знают. Собеседник мой в просьбе отказывать не стал. И, на мое удивление, решил рассказывать историю о своей жизни. Вот те на, подумал я тогда, то не хочет, а то сам рассказывает о жизни. То был странный рассказ. Путешественник ни разу не улыбнулся и не загрустил за всё повествование. Я перескажу, что помню из его истории. Вырос он в семье ремесленников. С детства имел склонность к сочинительству и наукам музыкальным. Как подрос начал песни слагать, на дорге играть. Родители считали, что менестрелем станет. Все к тому и шло. Но была у парня еще склонность к философии и, что совсем уж странно, к огню. Да не только к огню, который в кострах и каминах, но еще к чудному огню, что с философией напрямую связан. Это ныне уже появились науки психику человеческую изучающие, а тогда всё на философию мешали. Он изучал и тот огонь, что в людях живет. Изучал привычки и поведение всех окружающих людей и отмечал самые ярко-выраженные их чувства, будь то злоба, ярость иль вовсе благодетель. И во всем огонь мог усмотреть. Как меняются люди, как зажигаются и наполняются огнем глаза. Он говорил мне, что напропалую играл с чувствами других людей и стал изрядным подлецом. Провоцировал, стараясь пробуждать яркие чувства. Вел свои заметки и мало помалу составлял труд научный. Так даже плачь ребенка, потерявшего свою мать, был занесен моим собеседником в его труд, как огонь отчаяния и тоски. Я слушал его историю, его опыты и мне казалось, что со мной разговаривает сумасшедший. Его не за что было арестовывать, но все, что он говорил, было ужасно. Тогда я смотрел в его спокойные холодные глаза и не находил в них и грана безумия.  Он все говорил. Ему казалось важным найти взаимосвязь между огнем, который он видел в людях, и огнем, в котором горели леса, который горел в костре и спичке. Но единственное, что он смог установить это, что огонь пожирает то, что в нем горит или того, кто в нем горит. Будь то всепожирающая ненависть, находясь в которой, человек переставал себя контролировать. А после того, как он такую ненависть испытал, менялся. Менялся так же, как менялась бы древесина, если ее сначала подожгли, а потом потушили. Чем дольше древесина горела, тем меньше в ней оставалось от той древесины, что была доселе. Чем дольше человек находился в ненависти, тем меньше становился похож на себя прежнего. Мой собеседник изучал не только огонь отрицательных черт людей, но и огонь положительных. Он часто экспериментировал на себе, погружаясь то в одни, то в другие чувства. И сделал вывод, что любой огонь наносит человеку вред. Даже радость, если она настолько сильная, что ее можно было считать огнем, она меняла человека. Человек переставал замечать простых вещей, он отстранялся от своих обычных занятий, а, пресытившись счастьем, замечал, что не только многое потерял, но и сжег часть себя. Если после радости человек окунался в огонь горя, то он мог с легкостью сгореть до конца и стать пеплом, лишь следом от былого человека. Путешественник рассказывал, что он видел таких людей и что они, либо умирали, либо продолжали жить, но жили так, что их уже нельзя было называть людьми, утрачивая многое человеческое. Мой путешественник провел в изучении философского огня много лет. Поначалу единственным видом огня не познанным им была любовь. Без огня любви он не мог сделать окончательных выводов для научного труда, потому что если изучить не все виды огня, как говорил он, то получалась недостоверная картина всего исследования. Проводя опыты на себе, он испытывал различные глубокие чувства. Но любовь ему не покорялась просто так, и он даже засомневался, является ли любовь философским огнем. Шло время и как во многих историях все случилось неожиданно. Он изучал простую человеческую улыбку, целью его исследования было описание улыбок старых людей, детей и молодых людей. Старым людям рассказывал, какое счастливое будущее ожидает их детей, детей же угощал сладостями, парням достаточно было хорошей обязательно хвастливой байки, а девушкам он дарил цветы. Разговаривал с каждым  и делал записи их улыбок. Один цветок, из тех, что были подарены девушкам,  стал для него судьбоносным. Его заворожила улыбка той девушки. Книга с записями осталась забытой в стороне. Он влюбился. Влюбился и более не мог писать научный труд. Он горел в любви, и для него не осталось на свете ничего важнее, чем любить ее. Он снова занялся сочинением музыки и песен, большинство из которых посвящал ей. Она же была добра, мила, красива, без стыда отдавала ему свое тело. Он строил планы на совместное будущее, она с ним всегда и во всем соглашалась. Но прошло несколько месяцев, и она ушла. Он не мог поверить своему горю и ждал, что она к нему вернется. Но время спустя та девушка вышла замуж за другого. Вот тогда он снова вспомнил о научном труде. И занес в него любовь, как самый сильный из  всех существовавших  философских огней. Всепожирающий и всепоглощающий.  Единственный философский огонь, способный превратить человека в пепел за мгновения. Мой путешественник стал пеплом. Он более не испытывал чувств. В нем остались только мысли и воспоминания. Основываясь на воспоминаниях, он внес в научный труд последний из описанных им огней и отправился в путь. Так он стал путешественником, так он начал свой путь по семи Государствам и так он оказался у моих врат. В храм Тайн он направлялся, чтобы поделиться своим научным трудом и чтобы занять делом, но не  себя, как человека способного гореть, а как себя являющегося пеплом былого огня. Ему казалось, что он смог бы стать хорошим воином. Холодным, расчетливым и бесчувственным. Выслушав его историю, я не нашел тогда, что сказать, настолько странной оказалось история жизни путешественника. Я лишь спросил, почему же не видел его меча, коли он собирался воином становиться. На что тот ответил, что купит меч в Государстве. Мне хотелось сделать что-нибудь хорошее для этого человека, который по его словам, только пепел. И я вспомнил, что у меня был меч. Добрый меч, подарок отца. А хорошему мечу лучше быть с воином. Я же, пока был стражником, из оружия больше любил сабли и арбалет. Получалось, что меч у меня без дела лежал. Я подарил ему меч. На рассвете путешественник ушел. А меч ко мне через несколько лет вернулся. Его доставил посыльный. В ножнах мечах оказалась записка. Ее содержание помню дословно: «Если этот меч у вас в руках, значит, пепел развеян по ветру». Я полагаю, эти слова означали, что его больше не стало среди живых людей.

- Вы у меня спрашивали, в чем секрет моего долголетия, милая? – я горько усмехнулся, что не ускользнуло от внимания девушки, уже закончившей записывать.

- Да, спрашивала. – Девушка о чем-то задумалась, и я решил не мешать ее мыслям. - Грустная история… - продолжила она, - я начинаю догадываться о вашем долголетии, но, может быть, будет правильнее, если вы сами решите приоткрыть эту тайну?

- А разве я ее еще не приоткрыл? – удивился я. – Вон над окном висит тот самый меч. Запылился он немного. Высоко мне, старому, туда лазить его от пыли протирать. И та записка до сих пор лежит в его ножнах. Вот так вот. А секрет моего долголетия прост. – Я выждал, как я считаю, необходимую венценосную паузу. - Я всю свою жизнь не касался огня.

Спасибо всем тем, кто смог понять.