Настроение сейчас - *увлёкся запретным и заглянул в неописуемые бездны...*

Такие, как я, не имеют своей стороны.
Мы ходим по краю, по бледному свету луны,
По лезвию бритвы, по режущей кромке меча.
И, словно молитвы, проклятия наши звучат.
(c) Вивиана

Звенящая в моих карманах мелочь – это чужая удача. Всегда точно могу сказать, сколько там в денежных единицах, и часто угадываю, когда маленькие шансы можно уравнять чужим везением. Для удачи пока не придумали единиц измерения, но заранее известно, что я в этом плане – полный и абсолютный ноль. Изначально не привык на неё рассчитывать. Но иногда кусочек удачи способен значительно облегчить жизнь… а с монетами её одалживать легче всего. Словно для этого они и были созданы.
Все мои слова уже были произнесены – и намертво записаны в массивные словари. Приходится играть ими, жонглировать, будто чайным сервизом на шесть персон… завораживая зрителей. Зал замер в тягостном напряжении, в разлившемся молчании громом раздаётся чьё-то необременённое интеллектом шуршание упаковки и склизкий звук облизываемых пальцев. Кто-то просто наслаждается зрелищем, на миг перестав жалеть о потраченных на развлечение деньгах, кто-то искренне желает мне споткнуться и уронить хоть что-нибудь из мелькающего в воздухе себе на голову – конечно, так было бы гораздо смешнее! – кто-то пытается представить себя на моём месте, но боится годов бесчеловечных тренировок и неудач ради мгновений триумфа, которым даже невозможно насладиться, и лишь единицы по-настоящему способны оценить все, вплоть до неразличимых невооружённому глазу, движения. Оценить, найти ошибки и подтолкнуть на пути совершенствования. И даже подарить новый сервиз взамен бездарно расколоченного на последней репетиции.
Мы живём только тогда, когда идёт дождь, а ещё – когда принимаем душ. В остальное время приходится проживать чужие жизни. Чаще – незаметно, по капле, стараясь не выдать своего присутствия, реже – резвясь в волнах чужого моря, не в силах забрать всего столь великодушно предложенного… из последних сил пряча свою кровожадную сущность. Но не жалея, нет, а лишь цинично и рационально распределяя запасы.
Идеальные маски, с тенью насмешки у уголков тонко очерченных губ, с тщательно подогнанными пропорциями ореола таинственности, с изысканно-вежливыми манерами и пренебрежительной неприступностью в прищуренном взгляде… интригующие, завлекающие, незабываемые, намертво привязывающие к себе дозированной откровенностью и обманчивой, но такой правдоподобной слабостью. Шепчущие небанальные нежности, накалывая неостывшие куски объекта мимолётной страсти на вилку. С обходительной улыбкой заносящие над собеседником нож, не прерывая светской беседы о погоде. Единственное достоинство – их честность. Вот только никто не верит очевидному факт, что пятна на одежде – это кровь невинных жертв. «Что вы, эти милейшие, добрейшей души люди изволят шутить…»
Иногда мне страшно от того, что я могу сделать.

P.S.
– Ну хорошо! – насмешливо скривив губы, произнес вампир. – Ты меня победил, поймал и даже смог связать. А дальше-то что? У тебя нет при себе ни осинового кола, ни серебряных пуль. Как ты собираешься убить то, что и так давно уже умерло?
– Не факт, – ответил герой. – Ты подаёшь признаки жизни, а значит, надежда еще есть.
Он взвалил связанного вампира на плечо и поволок в реанимацию.
(c) Пётр Бормор