Насколько хватало глаз, тянулась аллея. Старые плиты камней, её устилавших, обрамлялись венцом векового мха. Деревья, высаженные по обоим краям, были не такими высокими, чтобы загораживать небо. Их кроны когда-то регулярно остригались, но с тех пор минуло много времени, и молодые побеги обрели свободу, нарушив правильность форм. Листва деревьев желтела чуть тёплым оттенком ушедшего летнего солнца. Она всё ещё держалась на ветвях, но некоторые листья, не совладавшие с силой притяжения, приземляясь, ласкали почву своими прикосновениями. Казалось, что каждое такое падение, заключает в себе таинство, исполненное тысячелетнего смысла перерождения природы. Земля дышала глубоко и спокойно, испуская терпкий запах плодородия, но всё ещё стесняясь своей открытой наготы, и умоляя листья скорей заполнить её лоно. Воздух был прозрачным, но почти ощутимым на вкус, а, заключив его в объятья, по телу пробегали разряды тающей нежности. Прохладное обаяние ранней осени витало в пространстве.
Я стоял посреди дороги, не видя ни её начала, ни конца. Небо надо мной было зрелого синего цвета с редкими полосами высоких облаков, почти как летом, но чувство близкой перемены и в нём породило еле уловимые черты фатальности. Как давно я здесь стоял и сколько ещё буду – я не знал, да и не задумывался. Всё моё существо внимало неспешному ритму осенней музыки, разносившейся из невидимого граммофона повсюду в этой аллее.
То, что рядом не было никого, меня совсем не заботило, и мысли об одиночестве больше не вонзались в мозг острыми иглами. В эти мгновения естественным казалось всё: и музыка, с поскрипываниями пластинки, и ощущаемый руками воздух, и желание земли пресытиться лаской листьев, и странная фигура, медленно отделявшаяся от очертаний стволов на горизонте.
Через некоторое время я увидел, что это фигура девушки, осторожно ступающей по холодным камням старой аллеи. В её движениях было что-то неземное, но в тоже время обыденное для этого места. Тело покрывало чёрное шёлковое платье с глубоким капюшоном, оставляющим незащищёнными от моих глаз лишь нижнюю часть лица и одинокий локон светлых вьющихся волос. Шёлк одежды переливался тысячами оттенков чёрного, как только фигура делала новый шаг.
Когда девушка подошла ближе, то стало заметно, что её одеяние ничуть не скрывает изящности изгибов тела, а чёрный цвет удачно контрастирует с бархатом белой кожи лица. Неяркие губы сочетались со слабым румянцем, и весь её образ источал тонкий запах красоты. Она приближалась ко мне, не поднимая и не поворачивая головы, будто бы зная, что я смотрю на неё, и будто бы немного стесняясь этого.
Я бы никогда не смог увидеть глубину её серо-голубых глаз, покрытых тенью капюшона, но в последний миг она подняла голову, уронила слезу на мягкий мох аллеи и, приоткрыв губы, прошептала: «Прости!».
Странно было ощущать то, что она проходила сквозь меня.
Странно было ощущать, то что я мёртв.