Папой я точно буду, да-а-а. В Чаре.
Вот так и надо писать письма счастья))))
ОФИГИТЕЛЬНО ЗДОРОВО, ЧТО ТЫ ОТКРЫЛ ЭТО..... потому что в течение ближайших семи дней ты:
Тебе признаются в любви
Найдешь потерянные деньги
Тебе будет счастье во всех этих областях... любовь, счастье, работа, деньги
Но... Сначала вам придется скопировать себе эту запись с одним из этих заголовков:
"Ипать, я сделал(а) это!"
"Я лесбиянка"
"Мне изменили"
"пошел на хуй, сука!И я надеюсь, ты, козел, читаешь это!"
"Я арестован"
"Просто чтобы урегулировать все слухи... да я беременна"
"Я вышла замуж!"
"Мой отец получил работу!.. Я уеду в Японию!"
"Угадай, кого я целовала прошлой ночью!"
"Я думала, со мной никогда не случится этого..."
"Я буду папой!"
"Я потерял ее"
"Мне его не хватает"
"Я хочу секса"
"Я вышла замуж прошлой ночью!!!"
"У меня геморой"
"Увы после этого я импотент"
Остерегайтесь, если вы не перепишете, у вас будет сплошное невезение два года!)))
Завела твиттер.
Иногда сливаю сиюминутное настроение и раздражение очень полезно.
Странно откликаться на чужое имя.
Точнее уже своё имя.
А-Ли-са....
Как будто появилась я настоящая, но другая. Незнакомка в зеркале.
Я - снова воин. Я снова в Англии.
Та же сказка, но с другими героями.
И да, я снова пишу.
Это прекрасно.
А вообще - самое ценное, когда самому бравному воину есть куда возвращаться)))
Чудища росстани чуют всегда тоску -
С каждым "Прощай" - смыкают теснее круг.
Я ненавижу их - до сведённых скул,
Но прикормила голодного пса разлук,
Бравный доспех - давно обратился в прах,
Сердце рассыпалось ворохом шляпных лент...
Я заблужусь в твоих беспокойных снах,
Раз уж к тебе напрямую дороги нет.
Может ты просто ищешь меня не там,
Или же вовсе не думал меня искать?...
Снова с улыбкой шагаю назад - в туман
Вместо того, чтоб крикнуть: "Не отпускай!"
Письма в Underland. Письмо четвёртое05-04-2010 12:48
Давай однажды закончится всё иначе?
Споткнутся стрелки на диске часов латунном
И я проверю на прочность свою удачу -
Пойду за кроликом узкой дорожкой лунной
А может быть ты подашь, улыбнувшись, руку
У самых сходен на старом причале в Глазго,
Разбив к чертям проклятый фиал разлуки,
Переписав реальность печальной сказки
А может в детстве - когда я усну над книжкой
В саду под солнцем ласковым и горячим,
Рыжеволосый разбудит меня мальчишка...
И в новом мире закончится всё иначе.
Я тебе оставляю записки в настенных часах,
Представляя, что ты открываешь как почту брегет.
Может быть я не слишком старательно жду чудеса -
Но наутро стараюсь поверить, что будет ответ...
Стали ночи короче, и льдинки на стеклах острей...
Только что-то весна не торопится с долей тепла,
Только с северо-юга опять не приходит вестей
И от этого хочется вдребезги бить зеркала.
Но качается месяц кошачьей улыбкой в окне...
И уходят бесследно все беды вчерашнего дня.
Я надеюсь. Я жду.
Но мне страшно - с тобой наравне -
Что однажды вернусь, и что ты не узнаешь меня...
Это так логично, и так забавно - сходить с ума
Различать на мартовском чёрном снеге - полутона.
Я рисую зайцев, часы и розы - углем по льду.
Спотыкаюсь, не глядя толком, куда иду,
Я упорно путаю право с правдой, слезу и смех...
Я вообще, наверное, третий месяц - хожу во сне.
Я считаю кроликов, засыпая - их ровно сто,
И вороньими перьями прорастает дубовый стол,
И капельный ритм барабаном битвы звенит в ушах.
И куда-то вниз, но при этом - к звёздам, летит душа...
Потому что разум дарован в блажи... и простоте
Потому что это - дорога, фатум, судьба, ка-тет --
Колесо фортуны, Дурак и Башня в колоде карт...
Впрочем, это будет другая сказка... хотя -- не факт.
Город.. наш город. Не тот, в котором я родилась, а тот в который ты привел меня когда-то. Белые скалы и островерхие развалины старых башен на них.
Чайки и море. И маленькие домики разбросанные по берегу. Рыбацкие сети, и соленый запах прелых водорослей.
Здесь даже ветер имеет вкус - вкус нагретой солнцем земли и спелых вишен с горьковатой примесью ковыля.
Мы дремали вместе в маленьком домике на берегу, или вместе отправлялись бродить по окрестностям, или ты учил меня управляться с парусом на маленьком куласе...
А вечерами мы сидели на скалах под звездами, пока я не засыпала и ты нес меня домой...
Она б крапиву в полночь легко набрала --
На кладбище ей давно не бывает страшно,
Но фрейлен Эльза колючие ткет рубашки
В глухом бараке станции Бикернау,
Она молчит не дав никаких обетов --
Она не знает просто немецкой речи...
Она никогда не видела мать и братьев,
А сводный брат расстрелян в варшавском гетто.
Она соседку горячей похлебкой лечит,
Хотя б и рада спасать и снимать заклятья,
В бараке -- холод, хотя и зима не близко,
Но, впрочем, ей бы дожить бы до первой стужи.
Ее костер бессмысленен и не нужен,
Но приговор, по сути, давно подписан
И мнится ей - быть птицей не так уж плохо --
По крайней мере могла б улететь отсюда,
Но, к сожаленью, ей хорошо известно
Что улетит -- лишь в небо с последним вздохом...
И все равно -- по-глупому верит в чудо,
И ждет лебединый клич над осенним лесом
Ты прав, любимым нашим занятием было, подобравшись к дому, пока тебя не было заглядывать в окна или в щели в дверях... Толком ничего разглядеть никогда не удавалось - ни диковинных моделей кораблей, ни золота, ни даже ручной мартышки, ты у себя не держал. Поэтому мы дружно врали друг другу про сушеные головы, подвешенные над очагом, про колдовские книги и диковинных маленьких слуг, сновавших по комнате...
Однажды ты почти застал меня врасплох, тем летним вечером когда вечера пропитаны запахом сирени, солнечные лучи похожи на остывающее золото, и башмаки при беге по узким каменистым улочкам Мальмарка звучат не гулко и звонко, как ранним утром, а глухо, твердо, и поднимают за собой столбики белой пыли.
Мне тогда надоело метать "чижа" с мальчишками, я итак уже проиграла весь запас цветных стеклышек; и я отправилась шпионить за твоим домом в зарослях можжевельника. Я уже было собралась подкрасться поближе, успокоенная тишиной вокруг, как вдруг дверь скрипнула и ты сошел вниз по стонущим ступенькам, всего в десяти футах от меня. Так близко, что я смогла заметить, что правая ладонь у тебя перетянута тряпкой, а из под повязки сочится кровь. Влетела с криком за моей спиной, потревоженная твоими шагами сойка, ты обернулся и я с писком кинулась прочь -- мне показалось, что ты смотришь на меня желтыми глазами дикого зверя.
В общем иначе не скажешь.
Не имею любви к написанию "личного-в-дневнике", но многое надо озвучить в качестве предупредительного выстрела в голову.
Сейчас я снова в "Легендах осени", но сама себе более всего сейчас напоминаю Тристана, пустившегося на поиски приключений. Ни верха - ни низа, ни определенности, ни возможности разобраться в том, что у меня творится в голове.
Опасна для окружающих, ибо пьяна странностью происходящего, могу неадекватно что-то воспринять. Если кому-то что-то надо спросить, узнать, сказать - говорите прямо -- тонкие намеки сейчас на меня не работают, очевидные тоже.
Я помню маленькую сероглазую девочку, собиравшую ракушки в полосе прибоя. Все мое богатство тогда составляли стоптанные туфли, почти новое, непонятной серо-синей расцветки платье, да бусы из орехов...
А ты был оборванцем со шрамом на щеке, в истрепанном камзоле, от которого шарахались все в нашем маленьком предместье.
А в темной косице твоей, перевязанной узкой черной лентой, была легкая седина, хотя ты не показался мне старым.
Ты поселился на отшибе, в маленьком доме, таком же истрепанном ветрами, как и твой камзол, со скрипящими ставнями, ржавыми перилами. Мы, дети, рассказывали и про дом и про тебя множество небывальщин. И про то, что ты по ночам превращаешься в черную хищную птицу, и про то хранишь возле дома в тайнике награбленные сокровища...
И про то, что если и есть морской дьявол, то это наверняка ты, и спастись от тебя можно лишь если не ближе чем в десяти шагах от тебя кровью начертать пересеченный крест-накрест круг, воткнуть по концам линий булавки и встать посередь него. И про то, что нельзя смотреть тебе в глаза, а то за несколько мгновений ты можешь свести с ума или убить взглядом своего пленника....
Да много чего болтали...
О, проклятое пограничье,
Чистота молодого лба,
Что-то птичье в ее обличье,
Альба, Эльба, мольба, пальба -
Все я помню в этом хваленом,
Полном таинства бытии.
Ты всегда железом каленым
Закреплял уроки свои.
Ни острастки, ни снисхожденья
Мне не надо. Я не юнец.
Все я знал еще до рожденья,
А теперь привык наконец.
И спасенья не уворую,
И подмоги не позову -
Чай, не первую, не вторую,
Не последнюю жизнь живу.
Но зачем эта страсть к повторам?
Как тоска тебя не берет
От подробностей, по которым
Можно все сказать наперед!
Нет бы сбой, новизна в раскладе,
Передышка в четыре дня -
Не скажу <милосердья ради>,
Но хотя б перемены для.
Как я знаю одышку года,
Вечер века, промозглый мрак,
Краткость ночи, тоску ухода,
Площадь, башню, вагон, барак,
Как я знаю бессилье слова,
Скуку боя, позор труда,
Хватит, хватит, не надо снова,
Все я понял еще тогда.
А пусть и здесь будет Это то, о чем я тебе рассказывала...
Полоской яркой солнца залив расколот,
И соль блестит на кружеве веток туи,
А в белых скалах внизу притаился город,
Где горлинки как у нас по утрам воркуют.
Где свеж и зелен ствол старой засохшей ивы,
И розы так же красны, словно кровь из вены.
И дом наш полон. Там прадед и брат мой живы
И наша бабушка.. Тоже жива, наверно?
Качели небо расчертят стальной дугою --
Как будто счастье черпнула большою ложкой.
И до меня, до крымской -- подать рукою.
До той, что любит ветер и босоножки...
На узкой тропке у пыльно-седых останцев,
Я обернусь, предчувствуя пробужденье
И я в тоске спрошу, могу ли остаться,
А брат слегка улыбнется: "Еще не время.."
Как странно скучать по тебе -- не имея причин,
Искать тебя в этом, другом или третьем мирах
Выспрашивать карты и глядя на пламя свечи,
Все ждать незнакомую тень по ночам в зеркалах...
Ребенком уснувшим -- на флейты призыв колдовской
Не видя дороги, не чуя опасную зыбь...
Я падаю в сказку - как в пропасть - опять с головой,
Как будто внизу кто-то сможет меня подхватить...