И я возвращаюсь в самый последний день, самый-самый, это даже умудряется быть не тридцать первое, а первое, и это - чистейшая я.
Успела.

Настроение сейчас - вернулась

Спасибо тем, кто умеет рисовать судьбу.
Ведь иначе ее не существует.

Я нарисована дождливой акварелью.
А ты перерисовываешь меня начисто. Тушью. Мои плавные переходы становятся контурами. То, что казадось изящно-загадочным - оказывается попыткой смазать отсутствие несущей линии.
Если линия идет не туда - ты аккуратно счищаешь ее лезвием.

А снится мне невероятное. Глаза страшно закрывать. Закроешь - и наводнение. И проектор на всю стену. И выстрелы, и "не надо, мне не стоит жить". И просто зажженная сигарета в темном переулке. Ослепляет.

Что может быть хуже, чем поскользнуться на тротуаре?
А вернее так - знаете ли вы более глупый способ обзавестись рассеченной бровью?
Я похожа на что-то пострадавшее при исполнении.
Я себе такой не нравлюсь.
Девушки в курсантской форме - это ведь очень красиво. Почему-то им редко оборачиваются вслед.
Хочу мифодраму про Афину. Хочу этим подышать и ходить с поднятой головой.

- Знаешь что, Поль? - говорю я как-то вечером, когда обе мы лежим в
своих постелях и Поль уже потушила лампу.- Знаешь, все-таки очень грустно,
что я не могу сделать ничего геройского!..
Поль ворчливо напоминает мне, что я все еще очень неуклюже мою перед
сном собственные ноги - опрокидываю таз, плохо вытираю ноги полотенцем.
- Вот что значит привычка, чтоб твоя няня все еще чуть ли не пеленала
тебя!
Я молчу. Поль, конечно, права. Но все-таки...
- Поль, а сколько лет было тебе, когда ты спасла своего брата в
горах... во время снежной бури?
- Допустим, мне было тогда столько лет, сколько теперь тебе, - ну, что
из этого? У тебя нет брата, ты живешь в местности, где нет гор, и здесь не
бывает снежных ураганов!
Да, это тоже правда, конечно. Но все-таки...
- Вот что я тебе скажу, дурачок! - Поль говорит очень серьезно.- Не
ходи по улицам с таким лицом, будто ты ищешь, где тот костер, на котором
тебя могут сжечь, или где тот ребенок, которого ты можешь выловить из реки!
На кострах сейчас никого не сжигают, а плавать ты ведь не умеешь?
- Не умею...
Поль тихонько смеется:
- Надо начинать с малого. Маленькое геройство - думаешь, это легко?
Например, у тебя болят зубы или живот, или тебя ужалила оса, или даже просто
у тебя тесные ботинки, жмут... Можно захныкать и испортить всем настроение,
а ты улыбайся! Думаешь, это пустяк? О-ля-ля! Попробуй!
- Ну, такое... - фыркаю я с пренебрежением.
- А что, слишком легко? Ты хочешь потруднее? Так исполняй свой долг -
это самое трудное в жизни. У нас, французов, есть поговорка: "Делай что
должен, и будь что будет!" Этому человек учится смолоду, даже с детства,-
начинает с малых дел и доходит до подвига. Пожарный выносит людей из огня -
он исполняет свой долг. Твой дедушка перевязывал раненых под выстрелами - он
тоже исполнял свой долг... В общем, вот тебе мое последнее слово: по дороге
на костер смотри себе под ноги - не толкни старую женщину, не урони на землю
ребенка, не отдави лапу собаке... Поняла? Ну, спать, спать, спать!
Я слышу скрип матрацных пружин: Поль повернулась лицом к стене.
Дорога уходит в даль

No matter how badly I am doing, it is the best I can do.
My wisdom is incomplete, my knowledge unsound, and that is as it should be.

Настроение сейчас - профессиональное

Работа! Она - есть! *кружится по дому, потоптанная псина зарывается под диван* Не тратить все дни на заморочки, а честно лениво спать над клавиатурой, лезть куда-то под потолок, выспрашивать так ненавязчиво и ну совсем-совсем непрофессионально, что вы, что вы, я - да я мимо проходила, я просто из интереса спрашиваю.
А меньше интернета, меньше рефлексии. К чертям всю психологическую инфляцию. Буду мотаться до стоптанных каблуков и засыпать за три секунды на плече. Не успею задуматься, легче дышать.
Уже - легче.

А это всего лишь абстинентный синдром. Вот так все просто расшифровывается. А сколько слов, сколько философии, сколько поиска и случайных трамваев. Совестно. Или так обычно и приходит важное - вытеснением? Не должно.
Главное, чтобы ломка не становилась постоянной, вне зависимости от наличия/отсутствия дозы.
Синдром.
Противно.

Каждый щелчок аськи - стук в дверь не того, кого ждешь. Крыльцо на переходе - это насмешка.

Я потрачу сотни секунд, чтобы набрать это сообщение, чтобы все-таки не сделать страшного, не окрасить цветок красным. Чтобы еще сотни секунд жила надежда.

Это глупо, это так глупо, это - сказка, иней на стеклах, вьюнок по забору, ты.
А у меня то самое весеннее, и не пить таблетки, а они не помогают.

Я что-нибудь сделаю. Хорошее, точное, выверенное разбитым носом. Да и куда денусь, если остановиться - завыть.
Коллеги пообещали, что после... календарь... четырнадцатого легче.
Это долго. Я собрала бы свою луну, если бы что-то.
Узнаю что, и не уйдет.

Быть актером, а не игроком.
Не сминать собственные грани, аккуратно перебирать их. Переиграть полгода, перевести неуклюжие фразы, сыграть с тобой в игру.
Не играть. Не давать образу власть.
Не смотреть на экран.

Я опять все делаю не так.
Зеркало смято фольгой, так сама обернись четкой линией...
Хочется читать о страшном, чтобы задрожали нервы.
Хочется читать чужое, чтобы дышать реальностью через строки.
Хочется порвать все это, выбежать на улицу, утонуть в дожде, задыхаться, искать тебя, просто быть...
Я не могу.

А главное - чтобы была я.
Тогда будет кого дарить по кусочкам, будет кому уходить, возвращаться, греться, срываться, искать, быть.
Иначе - нет настоящего, есть только записи - похвастаться, есть мечты - соответствовать.

Тебе прихожится собирать меня по кусочкам каждое утро. Каждое неудачное утро, а вернее - каждое утро, которое приходится на утро. Однажды не станет условностей, и наши ритмы не будут глушить.
А пока - просыпается никто. Ночь, проведенная во сне, стирает меня до той самой tabula rasa.
-
Литосферные плиты реальности медленно движутся. Что-то будет.
Я подозреваю мои слова в потере содержания. Оно есть. Оно внесловесно.
-

... название

Кажется, страх никогда не уходит, пока продолжаешь сдвигать планку. Он будет возвращаться - звонками с неизвестного номера, случайно стертыми записями, Старшими Арканами в раскладе. Его не заглушить чаем, чужим голосом и кругами по городу.
Но сдвигать свои границы я не откажусь.

Сплясать бы победу, спеть, промурлыкать клавишами и перебрать кнопками клавиатуры.
Не пойдет. Она останется только внутри и на ниточках между "ты" и "я", а мы уже давно пробежались по этим ниточкам, и где мы сидим и ждем луну - богам неведомо.
Потому что - мы.

Была на мифодраме.
Ах.
Да, мы и в жизни такое творим, мы, мечтательные, мы, с академическими трудами в сумочках, мы, по буквам разбирающие древнегреческий без малейшего понимания - ритм, ритм? Чувствуешь?
Но все-таки - ах.
Пойду еще.

В городе атмосферы колдовства не меньше, чем в глухом лесу, а для городского ребенка - пожалуй что и больше. Меньше страха перед неизвестным - перед медведями, болотами и пьяными дачниками. На известное надо всего лишь посмотреть, захлопнув альбом стандартных оттисков и разорвав карту города.
И будет спуск под землю, будет переход над рекой, будут линии фонарей, будет шум самолета, отстающий от самолета на четверть неба.
Это - целое посвящение.
[349x500]

Сны лезут самые мерзкие, из глубины, сны о том, что наконец удалось отбросить и вытащить, фантомные сны-боли.
Невозможность проснуться, которую сама воспринимаю как предательство, потому что со мной хотят говорить, а у меня сводит челюсти. Это мышцы основания черепа, сообщает мозг, и я пытаюсь медленно и аккуратно рисовать носом в воздухе алфавит, чтобы отпустило.
Пройдет.

Мне часто не хватает слов. Не для того, чтобы говорить самой - это я умею, у меня связка слов даже под подушкой, разбуди меня посреди ночи, я скажу что-нибудь красивое и усну снова.
Мне не хватает чужих слов. И я не могу придумать, что же именно мне еще не сказали.