"это буду не я, и это будешь не ты"(с)
и я опять все о своем,мне так паршиво,я больше не хочу быть такой,не хочу быть замороченной, прятаться за этими улыбками и городами.я хочу спрятаться чтобы никто не нашел, чтобы никто не знал меня, пусть это невыносимо,но я не могу раскрыться когда кто-то смотрит, не могу поделиться тем что меня волнует, могу только выдавить что "все нормально". как я ненавижу эту фразу. все нормлаьно. нормально - это никак. это пустота.
я не могу понять почему люди чувствуют. откуда это берется? что значит "чувствовать сердцем"? я понимаю почему мы едим, почему пьем. понимаю почему мы говорим,с лышим, почему понимаем речь. почему ходим, бежим, спариваемся, умираем. почему чувствуем физическую боль. но почему, черт возьми, мы реагируем на сны, на других людей, на что-то что не можем даже объяснить?? откуда злость, страх, отчаяние, сожаление,любовь? как? раньше мне так нравилось "чувствовать сердцем", но теперь я не могу понять, как я могу чувствовать им что-то и что-то им решать, если это просто орган перегоняющий кровь. какая область моего тела(мозг?) отвечает за эти ощущения, когда ты ненавидишь или жалеешь, завидуешь или превозносишь?
я не понимаю больше.
мне сегодня снился сон. дело было якобы в этот самый вторник, но после маминой смерти прошло почему то не два года,а один. и выяснилось,ч то она вовсе не умерла,а весь этот год лечилась в больнице,и вот теперь её выписали и она больше не больна. она сильно похорошела - стала худее, даже может чуть больше ростом,но тут я не уверена, как то вся аж светилась счастьем. я рада была её видеть - сказать это,значит ничего не сказать. у меня чуть дыхание не остановилось, так я была счастлива. она была очень жизнерадостной и явно тоже счастливой. я начала плакать потому что так давно не видела её, а она обняла меня и сказала: " ну я же тоже не знала. теперь все будет хорошо. я тебя тоже очень люблю,не переживай...смотри, нскольком не лучше стало." и я рассказывала ей как сегодня ходила в парикмахерскую...она так красиво улыбалась.
сон был дико реальный,но я во сне всё равно знала что это сон. потому что всё думала, как же врачи не сказали нам,что она жива...
я проснулась , но всё равно мне было хорошо. а через минуту пришло то,что не приходило два года. ни разу. это осознание того,нет,не просто осознание, а ЧЕТКОЕ понимание, что я больше никогда её не увижу.
я прорыдала сорок минут,но единственное на что меня хватило это написать фотину : "выпьешь со мной?"
- эй, посмотри, какая луна!
я много хочу ему сказать; я хочу сказать только одно.
" у нас ничего не получится, прости" -
я четко проговаривала это в голове несколько десятков раз за последние дни. я всегда верила в межгород, но я всегда верила только себе. однажды на свидании я напилась, и мне было так стыдно в метро, одной, когда я вспомнила уток в пруду и мои бредовые фразы. я смотрела фильмы о любви, и мне казалось в какой-то момент, что герой умрет, что его сердце не выдержит. но я улыбалась - я верила, что в фильмах это не вправду. а межгород кричал звонками; такие скучные у меня ресницы. я представляю как у меня по потолку плывут дельфины, и румяные щеки Джулии Робертс. я все время улыбаюсь - я хочу курить. иногда, знаешь, я заглядываю в твои глаза и вижу в них все мои мысли, мою любовь, мои переживания и страхи. ты меня проверяешь или правда давно все знаешь? я на кровати или на стуле или на столе - о чем я думаю о чем думает он о чем думаешь ты. бокалы полны вина и небо над домом желтое, а по межгороду красное в прожилках. я засыпаю у меня же на руках. завтра я проснусь -вся голова в цветах.
стены зданий так похожи на мою кожу...
ничего? прости.
мне снилось как ты был рядом. и это был такой дурацкий повод - я не могу справится с заданием. ты был такой уставший, сонный, и помогая мне, машинально положил голову ко мне на плечо. и это взорвало весь мой мир.
- послушай,мне надо что-то тебе сказать важное...я...я люблю тебя.
- ... . но это же все меняет.
и вот моя голова у тебя на коленях,и совсем не хочется просыпаться. сквозь сон я слышу будильник, но успеваю выключить его до того, как пропадает все то,что снится...я смогла поймать момент и вижу продолжение,столь для меня важное.
и ты говоришь:
- ты же понимаешь как будет трудно?
а я понимаю,но уже не могу остановиться,и я тянусь к твоим губам,но всё что мне удается,это чмокнуть тебя в нос.
и ты такой спокойный,и уже не отпускаешь мою руку, и я знаю,что теперь время проснуться, и это было такое прелестное утро, и сегодняшний день - он такой теплый, спокойный, нежный.
и теперь для меня каждый день будет таким, потому что я наконец-то нашла своё спокойствие и равновесие.
Болонья, 25 августа 1819 г
Дорогая Тереза! Эту книгу читал я в твоем саду; тебя не было, дорогая, иначе я не мог бы читать ее. Это твоя любимая книга, а автор принадлежит к числу моих друзей. Ты не поймешь этих английских слов, и другие также не поймут их. Это – причина, вследствие которой я не нацарапал их по-итальянски. Но ты узнаешь почерк того, кто любит тебя страстно, и угадаешь, что при виде книги, принадлежащей тебе, он мог думать только о любви. В этом слове, одинаково хорошо звучащем на всех языках, всего же лучше на твоем – Amor mio, - заключено все мое существование, настоящее и прошедшее. Я чувствую, что существую, и боюсь, что буду существовать – для какой цели, придется решать тебе. Моя судьба лежит в тебе, ты женщина в семнадцать лет и всего два года как вышла из монастыря. От всего сердца желаю, чтобы ты осталась там, или чтобы я тебя никогда не узнал замужней женщиной.
Но все это чересчур поздно. Я люблю тебя, и ты любишь меня, по крайней мере, так говоришь ты и так действуешь, словно любишь меня, что при всяких обстоятельствах является для меня огромным утешением. Я же не только люблю, я не могу перестать тебя любить.
Думай иногда обо мне, когда Альпы и Океан будут лежать между нами, - но разделят они нас только тогда, когда ты этого захочешь.
* Письмо это написано Байроном на последней странице принадлежащего графине Гвиччиоли экземпляра книги г-жи Сталь «Коринна
Ее Высокородию
Фрейлейн фон Путкаммер.
Рейнфельд близ Цукерса, Померания. Ерихов, пятница, 29/1. 47. Angela mia,
Благополучно приехал сюда, все уже обследовал, и к моему огорчению убедился, что, как всегда, приехал чересчур рано. Лед на Эльбе еще крепок, и все в порядке. Пользуюсь свободным получасом в скверной гостинице, чтобы написать тебе на скверной бумаге хоть несколько слов. Брата и Мальвину я видел мельком; оба - в восторги от происшедшей со мною перемены. Вчера вечером в Берлине заходил к Бернгарду, но не застал его дома, и с ужасом убедился при этом, что я не привез не только знаменитых колбас, но и писем тетки из Ферзина, и даже не имею понятия, где они. Если, быть может, они остались в Рейнфельде, то пришли их немедленно. Я изложил Бернгарду письменно то, какой я плохой комиссионер, и думаю, что тетка не будет больше пользоваться мною в качестве такового.
Как только сойдет вода (что, впрочем, еще отнюдь не начиналось), полечу снова на север, на поиски цветка пустыни, по выражению моего двоюродного брата. Как только приеду в Шенгаузен, напишу тебе подробнее, а пока лишь - немногие знаки жизни и любви; лошади бьют копытами землю, ржут и поднимаются на дыбы у дверей, сегодня у меня еще много дел. Сердечный привет твоим или si j’ose dire нашим родным. Sana phrase Твой с головы до пят. Поцелуев писать нельзя. Будь здорова.
Бисмарк.
24 августа 1812 г. Москва.
Я сейчас еду, моя милая. Ты, Бог и честь будут спутниками моими. Обязанности военного человека не заглушать во мне обязанностей мужа твоего и отца ребенка нашего. Я никогда не отстану, но и не буду кидаться. Ты небом избрана для счастья моего, и захочу ли я сделать тебя навек несчастливою? Я буду уметь соглашать долг сына отечества с долгом моим и в рассуждении тебя. Мы увидимся, я в этом уверен. Молись обо мне Богу. Он твои молитвы услышит, я во всем на Него полагаюсь. Прости, дражайшая моя Вера. Прости, милый мой друг. Все вокруг меня напоминает тебя. Я пишу к тебе из спальни, в которой столько раз прижимал я тебя в свои объятия, а теперь покидаю ее один. Нет! мы после никогда уже не расстанемся. Мы созданы друг для друга, мы должны вместе жить, вместе умереть. Прости, мой друг. Мне так же тяжело расставаться с тобою теперь, как будто бы ты была со мною. Здесь, в доме, кажется, я все еще с тобою: ты здесь жила; но - нет, ты и там, и въезд со мною неразлучна. Ты в душе моей, ты в жизни моей. Я без тебя не мог бы жить. Прости! Да будет с нами Бог
16 сентября 1862 г.
Софья Андреевна, мне становится невыносимо. Три недели я каждый день говорю: нынче все скажу, и ухожу с той же тоской, раскаянием, страхом и счастьем в душе. И каждую ночь, как и теперь, я перебираю прошлое, мучаюсь и говорю: зачем я не сказал, и как, и что бы я сказал. Я беру с собою это письмо, чтобы отдать его вам, ежели опять мне нельзя, или недостанет духу сказать вам все. Ложный взгляд вашего семейства на меня состоит в том, как мне кажется, что я влюблен в вашу сестру Лизу. Это несправедливо. Повесть ваша засела у меня в голове, оттого, что, прочтя ее, я убедился в том, что мне, Дублицкому, не пристало мечтать о счастье, что ваши отличные поэтические требования любви... что я не завидую и не буду завидовать тому, кого вы полюбите. Мне казалось, что я могу радоваться на вас, как на детей.
В Ивицах я писал: «Ваше присутствие слишком живо напоминаешь мне мою старость, и именно вы». Но и тогда, и теперь я лгал перед собой. Еще тогда я мог бы оборвать все и опять пойти в свой монастырь одинокого труда и увлечения делом. Теперь я ничего не могу, а чувствую, что напутал у вас в семейств-; что простые, дорогие отношения с вами, как с другом, честным человеком потеряны. И я не могу ухать и не смею остаться. Вы честный человек, руку на сердце, не торопясь, ради Бога не торопясь, скажите, что мне делать? Чему посмеешься, тому поработаешь. Я бы помер со смеху, если бы месяц тому назад мне сказали, что можно мучаться, как я мучаюсь, и счастливо мучаюсь это время. Скажите, как честный человек, хотите ли вы быть моей женой? Только ежели от всей души, смело вы можете сказать: да, а то лучше скажите: нет, ежели в вас есть тень сомнения в себе. Ради Бога, спросите себя хорошо. Мне страшно будет услышать: нет, но я его предвижу и найду в себе силы снести. Но ежели никогда мужем я не буду любимым так, как я люблю, это будет ужасно!
Рождество 1904
Отель «Европа»
С.-Петербург
Ул. Мишель
Только приехала утром – рождественскм утром.
12 декабря (помни 12 дней до Рождества)
Мой дорогой - -
Мне это совсем не нравится. Все эти важные чиновники пялятся на меня самым пугающим образом. Возле камина дама, у нее на лице просто написано, как она меня не одобряет. Я почти испугана. Это не место для человека с таким легким и радостным характером, как у меня. Зала выглядит как сцена из романа, та самая комната, в которой плетутся интриги и строятся козни.
Всю ночь поезд не летел, а едва плелся сантиметр за сантиметром по большим заснеженным полям, бесконечным белым равнинам, по огромным царствам, покрытым снегом (Уолт Уитмен мог бы их прекрасно описать) и над всем этим сияла луна. За окном вихрь искр от локомотива – это действительно стоит увидеть. Я лежала, всматриваясь в ночь, и думала о тебе, о тебе одном, самом лучшем и самом дорогом.
Город засыпан снегом и по нему носятся сани. Вся и все здесь скользит. Я отправила тебе много небольших писем пока была в дороге, надеюсь ты их получил.
Сейчас мне надо идти. Надо смыть с себя сажу и позавтракать.
Передай мою любовь дорогому номеру 11 и этому маленькому, заплесневелому домику номер 6. Мое сердце переполнено самой банальной и старомодной любовью к тебе, мой милый.
Напиши мне, и расскажи все, я иду плескаться.
Твоя Айседора.
3 апреля 1796 г.
Моя единственная Жозефина - вдали от тебя весь мир кажется мне пустыней, в которой я один... Ты овладела больше чем всей моей душой. Ты - единственный мой помысел; когда мне опостылевают докучные существа, называемые людьми, когда я готов проклясть жизнь, - тогда опускаю я руку на сердце: там покоится твое изображение; я смотрю на него, любовь для меня абсолютное счастье... Какими чарами сумела ты подчинить все мои способности и свести всю мою душевную жизнь к тебе одной? Жить для Жозефины! Вот история моей жизни...
Умереть, не насладившись твоей любовью, - это адская мука, это верный образ полного уничтожения. Моя единственная подруга, избранная судьбою для совершения нам вместе тяжкого жизненного пути, - в тот день, когда твое сердце не будет больше мне принадлежать, - мир утратит для меня всю свою пре¬лесть и соблазн….»
«Мармироло, 17 июля 1796 г.
С тех пор, как мы расстались, я все время печален. Мое счастье - быть возле тебя. Непрестанно думаю а твоих поцелуях, а твоих слезах, а твоей обворожительной ревнивости, и прелести несравненной Жозефины непрестанно воспламеняют мое все еще пылающее сердце и разум. Когда освобожусь я от всех тревог, всех дел, чтобы проводить с тобой все минуты моей жизни; когда моим единственным занятием будет любить тебя и думать о счастье, говорить тебе и доказывать это? Я пошлю тебе твою лошадь; все же надеюсь, - ты скоро сможешь ко мне приехать.
Недавно еще я думал, что горячо люблю тебя, но с тех пор как увидел вновь, чувствую, что люблю тебя еще в тысячу раз больше. Чем больше я тебя узнаю, тем больше обожаю. Это доказывает ложность мнения Ла-Брюэра, что любовь возгорается внезапно. Все в природе имеет свое развитие и раз¬личные степени роста. Ах, молю тебя, открой мне какие-нибудь твои недостатки! Будь менее прекрасна, менее любезна, менее нежна, и прежде всего - менее добра! Никогда не ревнуй и не плачь; твои слезы лишают меня разума, жгут меня. Верь мне, что теперь у меня не может быть ни одной мысли, ни одного представления, которые не принадлежали бы тебе.»
Оакланд, 3 апреля 1901
Дорогая Анна:
Я говорил, что всех людей можно разделить на виды? Если говорил, то позволь уточнить – не всех. Ты ускользаешь, я не могу отнести тебя ни к какому виду, я не могу раскусить тебя. Я могу похвастаться, что из 10 человек я могу предсказать поведение девяти. Судя по словам и поступкам, я могу угадать сердечный ритм девяти человек из десяти. Но десятый для меня загадка, я в отчаянии, поскольку это выше меня. Ты и есть этот десятый.
Бывало ли такое, чтобы две молчаливые души, такие непохожие, так подошли друг другу? Конечно, мы часто чувствуем одинаково, но даже когда мы ощущаем что-то по-разному, мы все таки понимаем друг друга, хоть у нас нет общего языка. Нам не нужны слова, произнесенные вслух. Мы для этого слишком непонятны и загадочны. Должно быть Господь смеется, видя наше безмолвное действо.
Единственный проблеск здравого смысла во всем этом – это то, что мы оба обладаем бешенным темпераментом, достаточно огромным, что нас можно было понять. Правда, мы часто понимаем друг друга, но неуловимыми проблесками, смутными ощущениями, как будто призраки, пока мы сомневаемся, преследуют нас своим восприятием правды. И все же я не смею поверить в то, что ты и есть тот десятый человек, поведение которого я не могу предсказать.
Меня трудно понять сейчас? Я не знаю, наверное, это так. Я не могу найти общий язык.
Огромный темперамент – вот то, что позволяет нам быть вместе. На секунду в наших сердцах вспыхнула сама вечность и нас притянуло к друг другу, несмотря на то, что мы такие разные.
Я улыбаюсь, когда ты проникаешься восторгом? Эта улыбка, которую можно простить – нет, это завистливая улыбка. 25 лет я прожил в подавленном состоянии. Я научился не восхищаться. Это такой урок, который невозможно забыть. Я начинаю забывать, но этого мало. В лучшем случае, я надеюсь, что до того как я умру, я забуду все, или почти все. Я уже могу радоваться, я учусь этому понемножку, я радуюсь мелочам, но я не могу радоваться тому, что во мне, моим самым сокровенным мыслям, я не могу, не могу. Я выражаюсь неясно? Ты слышишь мой голос? Боюсь нет. На свете есть много лицемерных позеров. Я самый успешный из них.
полюбить ради того чтобы любить.
иногда мне так нужно верить что душа живет после смерти,и что она (почему-то) заняла местечко в моей кошке. что она все-все видит. поэтому наверное я так сильно полюбила свою кошку. но я очень боюсь - что же будет, когда моя кошка умрет?
о внутреннем конфликте
я не позволяю себе перевозбуждаться, потому что часть меня думает: «стоп, если я не соберусь, я выставлю себя идиотом и все провалю». я, к моему стыду, слишком часто сосредоточен на том, чтобы не нервничать: «так, я смогу, я справлюсь...». может, нужно выпустить все эти гормоны восторга и иногда давать волю истерике
о Дикки
когда я играл Дикки в «Талантливом мистере Рипли», это был переломный момент, потому что до этого я долго искал такие роли, для которых нужно было задействовать темную сторону себя и темную сторону человеческой натуры. а Дикки был другим – нельзя сказать, что он был так уж хорош, но он точно наслаждался жизнью. он пугал, потому, что испытывал всех и каждого. он был одним из тех людей, кто говорил «я делаю то, что хочу, и предполагаю, что вы – тоже, а если нет, так делайте». с одной стороны, это звучит враждебно, но с другой – очень воодушевляюще
о бритье
для съемок в «Искусственном разуме» мне приходилось проводить по три часа в кресле гримера. вообще-то, это было весело. больше всего меня беспокоило бритье. я не большой поклонник бритья, а мне нужно было быть выбритым начисто, руки, голова, линия волос, пушок с лица – всё, за исключением бровей, так, чтобы тот блеск, тот глянец, который на меня наводили, мог держаться
От моих теплых рук тает снег, а вода, вылитая на моё сердце,превращается в лёд.(с)