Говорят, там даже иногда не идут дожди, но всё это обман. Прелесть этого города и заключается в его противостоянии ветрам, дождю и соли. Готические шпили вторгаются в тучную небесную гладь, мощёные улицы старого города спорят с дюнами взморья, а статуи атлантов соревнуются в стати с прибрежными соснами.

Если есть что-то, что объединяет всех рижан – так это любовь к городу. В ней смешиваются все чувства – и запахи истории, и вонь недавних событий, и отзвуки каблуков по мостовой осенним вечером, когда опавшие на булыжники листья тут и там рисуют настроение города, и крики подвыпивших англичан, и холодно-пронизывающий ветер. Но это навсегда отчеканивается в душе каждого рижанина, сильнее, чем кратеры на Луне, важнее, чем вулканы на Марсе.

Что такое Рига? Это маленький промежуток между пельменной напротив театра Русской драмы и церковью Петра, это сосны на Болдерайском побережье, это деревянные трущобы Московского форштадта, это такие советские Плявниеки, центральный рынок и железнодорожные станции, с которых уезжают в Юрмалу. И относится к этому как-то иначе, чем с любовью – невозможно. Надо только на полгода уехать из этого города, чтобы это понять. Только… только не вздумайте приезжать туда в одиночку! Кто-то обязательно должен взять вас за руку и провести по каждой улице, вывести на набережную Даугавы (ударение на первом слоге), посидеть с вами на скамейке в парке, пройти с вами босиком по морскому солнечно-жёлтому песку… А если вы приедете весной или осенью, то обязательно отвести в заброшенный яблоневый сад. Весной всё вокруг вас будет цвести, а осенью вы соберёте столько яблок и таких сортов, сколько пожелаете, и никто не скажет вам и слова.

Но на самом деле Рига – это причудливое смешение погоды и природы. Это янтарь, лежащий под вашими ногами, когда вы бродите по золотым пескам наших пляжей. Это отсвет вечернего неба на петушках, венчающих церковные шпили. Вы, возможно, привыкли видеть ветер у себя на родине, но у нас сосны стоят прямо, чтобы не случилось. Зато при палящем солнце они истекают смолой, наполняя воздух живительными ароматами. В лесу, выстланном хвойным ковром, тут и там от удовольствия потрескивают сосны. Они греются на солнце.

А люди… А какие там люди!!!

[525x700]Ты улыбаешься…

Вот думаешь, с чего бы начать – с природы, с портрета, с каких-то описаний. Но это всё, как у всех.

Ты улыбаешься, когда вспоминаешь как это было. Он был так хорош! Она была ещё лучше. Это было, казалось бы, три года назад. И будто с тех пор ничего не произошло, будто бы мы всё такие же…

Да, я всегда улыбаюсь, когда вспоминаю тебя, мой дорогой. Это было красиво. Это было созвучной с той весной в Риге. Помнишь, для февраля ты оставил безнадёжность, последние и ни к чему не приводящие удары о скользкий асфальт, прогулки по замёрзшей реке под мостом. Но стоило наступить весне, ты бросил всё ради новой … жизни? Мой дорогой, ты, кажется, так это боишься назвать?

Но что это было, если не жизнь васильковых оттенков. И не там были не только васильки. Это было поистине прекрасная гамма цветов – кажется, все цвета, которые можно встретить в природе. Или только на берегу Гауи? Но это было прекрасно. Ты знаешь, что осталось с тех пор? Только улыбка в глазах! Сейчас ты ещё также улыбаешься ими, как я сейчас. Но всё остальное – как много изменилось.

Ты помнишь прикосновение весны? Первое, лёгкое прикосновение? Нечего себя обманывать. Всё было совсем не так. Ты пришёл, ты увидел, и вы уже знали, что будет. Посмотреть в другую сторону? Ну уж нет. Вам обоим так хорошо были известны правила этой игры! И по этим правилам нельзя было ни отвратить взгляда, ни убрать руку. Через неделю уже были стихи. Весенний Есенин… Целый томик и сухо во рту. А ты знаешь, ты ведь боялся, когда шёл к ней. Ты всегда испытываешь страх перед чем-то новым, но как чудесен этот страх. Я отдаю всё, что у меня есть, чтобы ещё раз испытывать этот страх. Тогда же ты в нём купался, так это всё было просто. Лёгкая дрожь (как люблю я это слово!) и невозможность вернуться. Вперёд, во что бы то ни стало! Вперёд, неважно какая там глубина! Ты улыбаешься в такие моменты, ловишь кураж. Это порою заставляло тебя делать глупости. Но какие замечательные глупости! Разве ты сейчас это всё вспомнишь?

Обернись – уже лето, уже ты идёшь обычной дорожкой, идёшь за цветами – она любила полевые цветы, за конфетами – она любила васильки. А потом это ощущение уюта, дома. Она заменяла тебе покой, позволяла тебе быть собой. И какой же скотиной ты бывал. Возможно, она права, ты ещё был слишком «зелёным» и слишком «домашним». Думаешь, что-то изменилось с тех пор? А как же. Но всё равно, это было так чудесно. Знаешь, ты ловил всё то, что нужно было тебе. Ты видел других, но в себя не смотрел, как бы тебе не хотелось. Ты думал, что именно тогда ты копался в себе, искал ответы, но ты так близко подошёл к себе, что не мог разглядеть ничего. Ты не видел её. Мне кажется, мы не видели её, пока не появились слёзы – на её и на твоих глазах.

Удивительно, я плакал. В жизни мало бывает таких моментов, когда искренне плачешь. Почему? Потому что она готова была с тобой расстаться, потому что ты мог её потерять. Расстаться не потому, что с тобой было плохо, а потому что так больше не могло продолжаться. Это больно. В тот день ты и начал взрослеть. Это были страшные слова, что ты останешься один. Одному холодному. Одному больно. А ты так боялся этого одиночества.

Но сейчас, кажется, остались только эти полевые цветы. Это так легко, так просто и понятно. Полевые цветы, и на них капали наши с тобой слёзы непонимания. Наверное, это ужасно звучит, да? Но разве это было не так? Я говорил тебе, что это самые «лёгкие», самые «приятные» воспоминания тех лет? Дома было тяжело, очень тяжело. И ты от всего бежал. Стыдно, но ты получил сполна за это.

Третий этаж, лето, балкон. Она курит. Ты стоишь рядом. А эта кошка. Ты, дурак, думал, что сможешь найти с ней общей язык. Эта кошка приходила и уходила, то ли от скуки, то ли из любопытства, а ты всё надеялся, что она искала твоей руки. Разве тебе нужен был ещё другой образ, чтобы понять жизнь? Нет, ты был слеп.

И последний штрих – музыка. Где бы ты её не слышал, кто бы её не пел – она возвращает тебя на три года назад.

Что-то было тогда. Что-то честное, что-то по-настоящему…

Здравствуй, сегодня, здравствуйте, новые ошибки! Нам будет хорошо вдвоём!

Кажется, на все вопросы один ответ - одиночество. Больше ничего нет.

- Ростик, а ты знаешь, что Вера и революция находятся в диалектическом единстве?
...
- Вова, ты тоже подумал о сестре Лизы?!

Как думаешь, от рук и губ могут на теле оставаться ожоги? И как долго они ещё не пройдут?

Это явно не я. Но, хммм, как-то не верится. :-)
И вообще, можно из этого развить аллегорию на тему, чему стоит верить, а чему нет из того, что Вы здесь видите. :-)



[700x511]

- Дима, а как правильно: "У нас нет круассанов?" или "У нас ни*** нет круассанов?"
- Явно второе.
- Вот и я о том же, доброе утро.

- Забавно. Что дальше?
- Новый лист календаря.
- Забавно. Какой в этом смысл?
- Причинить себе по максимуму боли.
- Забавно. Какой в этом смысл?
- Сделать вид, будто попытался оградить других.
- Забавно.
- Забавно.

Смейся!!!

Добро пожаловать!

Суд! Перед нами суд. Над человеком! В чём он виноват? Ах да… Он же ещё и виноват в чём-то! Мало, что он получит своё наказание! Надо ещё и «доказать» его вину! Ну да! Он виноват!

В чём же он виноват? Да! Он человек. У него есть чердак! Там лежат игрушки его детства! И чувства! Он испытывает чувства! Ах, он маленькое ДЕРЬМО, он испытывает чувства! Он думает! Он думает?! Ваша честь, вы представляете, ОН думает!!! Разве у него не было родителей? Разве ему мама не рассказала, что думать он будет со всеми. То есть, Ваша честь, я хочу сказать, что думать будут за него!

А у него хватило смелости завести чердак, а на чердаке сложить игрушки! Как, разве вы не видите страшного преступления – решить за других и, будучи взрослым, оставить игрушки на чердаке! Игрушки детства, а ему уже не 18! Он перерос свои игрушки и то, что лежит у него на чердаке!

Ваша честь, к чему мы приговорим его? Сломать чердак? Сломать чердак! Сломать!!! И подселить к нему людей! Других людей! Пусть повзрослеет!

- Нет, Ваша честь! Не поступайте со мной так! Игрушки, они напоминают мне о матери! И о том времени, когда с нами был отец! Потом вы отняли это от нас! Потом его не стало! Потом всё ушло! Игрушки напоминают мне о том, что было у всех других!

- Снесите чердак! Уничтожьте игрушки!
- Снесите чердак! Уничтожьте игрушки!
- Снесите чердак! Уничтожьте игрушки!
- Снесите чердак! Уничтожьте игрушки!
- Снесите чердак! Уничтожьте игрушки!
- Снесите чердак! Уничтожьте игрушки!
- Снесите чердак! Уничтожьте игрушки!
- Снесите чердак! Уничтожьте игрушки!

Нет!!!

Раньше в твоих глазах отражались костры…

Невозможно говорить, будучи трезвым, невозможно сказать, зная, что ты говоришь.

Я стою. Вокруг меня соприкасаются тучи. Они образуют коридор. Они сходятся двумя стенами вокруг меня, они образуют коридор, в конце которого нет выхода. Тупик. Весь мир – тупик. Вокруг меня – пустыня. Пески и перекати-поле. Дуют ветра. Садится и встаёт солнце, но оно у самой кромки дня, никаких зенитов. Тучи прикрывают солнце, но дают ему вселять надежду. Облака движутся как при замедленной съёмке. Быстрее, быстрее, но рассвет-закат не проходят. Тупик приближается. Облака, нет, небо! Небо образует его края, небо обрезает кажущуюся действительность.

В голове слова. Она хотят вырваться, но это не мои слова. Они чужие, но как правы. Собраться, не высказать их. Но как они прекрасны. Где грань для меня и для них? Что определяет, когда я говорю ими, когда они говорят за меня? Но ещё немного я не потеряю над собой контроль. Ещё немного я буду говорить от себя. Но перевод… Как же они созвучны.

Я хочу откинуться назад, хочу закрыть глаза, хочу заставить вас слышать моими ушами, в том состоянии, в котором нахожусь я.

Ты говоришь, живи завтрашним днём… Ты говоришь, лови момент… Ты говоришь, что твои слова что-то значат.

Я говорил, живи завтрашним днём… Я говорил carpe diem. Я говорил, мои слова имеют какой-то вес.

Я цитирую то, что слышу: Хей, ты! Ты поняла, кем ты стала? Ты поняла, что не только от меня ты бежала?

Я говорю… Но что мне сказать… Все образы наполнены кровью и жертвой своего существа. Но это в трезвом состоянии. Это когда тебе не хватает чего-то, чтобы дотянуться до полки под названием «смысл». Стоит тебе немного выпить, ты понимаешь, что кровь, что адреналин, что жертву может заменить правильная музыка.

А как же боль, спрошу я сам себя. Но это мой вопрос. И я сам себе на него отвечу…

Ты ищешь смысл в других и не находишь. Ты веришь в смысл в себе. Но как ты ничтожна!!!

Шёл дождь… И дождь стучал по крышам… По крышам, спускаясь на подоконники. И я не верил, что существует время. Ты думала, что для нас есть завтра, а я уже хочу поймать сегодняшний день. Я запутался. Я верил, что человек живёт до 40, а потом начинает стареть. Потом я сдвинул этот срок до 50. Теперь я понимаю, что жизнь продолжается всегда. Но это значит, что она не бесконечна. Ты знала? Я хочу остановиться в этом мгновении. Запечатлеть тебя, молодость твоего лица, твою нежную кожу, твою дрожь от моих прикосновений навсегда, потому что завтра мы уже будем другими. Ты не понимаешь. Но кто-то это понимает.

Что мне? Мне больно. Мне бархатно больно. Я ощущаю начало, я снова умираю. Я не знаю как мне поступить. И извечный правдивый ответ опять встаёт передо мной. Я один. И только это я знаю. Только это сопутствует мне. И будет до конца моей жизни. Призраки прошлого, призраки настоящего, но в будущем – ещё не пережитая боль. Ах, как прекрасно оказаться в Алисиной стране чудес и пережить всю боль в один момент. Пережить все расставания, а встречи растянуть навсегда.

Человечество скупо на определение смерти. Это не только прощание с Солнцем – какой эгоизм! Это прощание с каждой своей страницей, стоит её только перелистнуть. Что ты чувствуешь, читая эти строки? Увы, это так.

Больно? И мне… И нам. Прощай. Привет! Король умер, да здравствует Король! Знаешь, что самое плохое? И я не знаю. Когда не за что держаться…

Что такое? Ты всё это видела?

Я могу показать! Как немногие другие. Да. Я улыбаюсь себе. Улыбаюсь своему дару – быть откровенно лживым с собой. И быть откровенно правдивым с тем, что происходит кругом.

Что ты хочешь услышать? Только скажи! Музыку песков? Боль снегов? Рифму и песню? Сумасшествие? Знаешь, что тебя привлекает, если тебя хоть что-то в этом привлекает? Ты не знаешь, какое слово будет следующим, как не знаю и я. Всё это чушь, самомнение. Всё это смазано маслом самоиронии, по которому я качусь к пошлости…

Мгновение… Я закрываю глаза до того, как они начнут петь. Подожди секундочку, им надо начать…

Я стою. Мои глаза закрыты. Я слышу саксофон. Я слышу его голос. Он поёт цвета. Но это неважно. Плечи. Я чувствую свои плечи. Я чувствую, как по ним стучит дождь. Мои глаза закрыты. Это не счастье, это только его ощущение. Я стою ночью на идеальном английском газоне. Но эта вселенная, она очерчена темнотой ночи, она очерчена краем газона и музыкой, которая это создаёт. Возможно, рядом со мной есть дом. Рядом со мной должен быть дом, иначе не слышно, как дождь стучит по карнизу, иначе дождь теряет всякий смысл. Иначе его неслышно.

Ты говоришь любовь? Ты говоришь люди? Я говорю нежное нервное раздражение, его ещё некоторые зовут музыкой дождя…. Я говорю, что это всё. Я говорю, что когда идёт дождь, круги расходятся по воде. Круги от капель, падающих с неба. Тебе не кажется это странным, что с неба может капать вода?

Тебе не кажется это странным, что я могу назвать тебя по имени? Тебе не кажется, что я могу назвать тебя, и не тебя, но всё равно это Читать далее...

Ты думал, ты что-то мог изменить?

Эта музыка, она загоняет тебя в угол. Эта музыка, она вскрывает тебе вены. Ты глядишь на кровь на полу, ты глядишь на себя со стороны, когда уже тебе не хватает кислорода и ты задыхаешься. Ты гадаешь по своим внутренностям, по разлившейся твоими мыслями крови. Здесь всё – недоумение и чувство прекрасного, желание уйти от себя и храбрость стоять до последнего, когда не остаётся уже ничего, кроме как умирать.

Эта музыка – ты проникаешь в неё, она проникает в тебя. Она поражает эритроциты, она связывает кислород. И ты свободен. Ты не думаешь о том, что тебе писать. Из тебя льются слова, рождаясь из боли. Кровопускание – самый старый и верный метод, но древние не так его применяли.

Музыка – вот весь тот алкоголь, о котором я когда-либо писал. Она захватывает тебя, заполняет тебя, подменяет тебя, заставляет смотреть на всё происходящее на какой-то театр. И даже дело не в том, что труппа неважна (О.У.), её не замечаешь. Люди, вы как песок сквозь пальцы протекаете в каком-то сумасшествии, когда у меня нет ничего за душой. От чего бояться одиночества, когда остаёшься один на один с музыкой? От того, что оставаясь потом один на один с собой – ты заполняешь собой весь горизонт – и это намного больше, чем в час пик в метро. Музыка остановилась и над тобой нависает сумасшествие, прожорливое, бесстыдное и никогда ничем не прикрывающееся! Оно оскверняет тебя, оно заглатывает тебя.

Психоделия, психопатия – какая в общем-то разница, когда речь заходит о том, что снова что-то стереть и начертить заново. Точь-в-точь по тем же линиям, но доказав себе что-то бессмысленное?

Enjoy…

[525x700]Холодный, холодный пот… Холодные, дрожащие пальцы… Запах страха… Его ноздри раздувались широко, он пытался надышаться перед взлётом.

Я как всегда сидел у иллюминатора. Я сидел у окна, уткнувшись в книжку. Читал «По ком звонит колокол», то и дело отвлекаясь на объявления пилота, стюардесс, проходящих мимо людей. Самолёт уже стоял в ожидании своей очереди у взлётной полосы. Ещё несколько минут. Отключились лампы. Спокойствие растекалось вдоль прохода, все сидели, занятые своим делом. Я посмотрел в окно, самолёт начал движение. Он сделал поворот и выехал на взлётную полосу.

Перед взлётом ожидаешь, что он остановится собраться перед взлётом, но вместо этого он продолжает мерное движение по полосе, потом скорость всё увеличивается, всё быстрее мелькают огни, и вот я уже ощущаю, что мы сейчас взлетим. За несколько секунд, полминуты, самолёт расстался со спокойствием и превратился в целеустремлённую волю к взлёту. За мгновение до того, как оторваться от земли, я всем своим телом ощутил, что настал момент, что мы сейчас оторвёмся. А потом придавливает к креслу, а потом всё время смотришь на уменьшающийся город. Без сожаления, без каких-либо чувств. Просто смотришь на него, на Москву, как на что-то безразличное – на инфузорию-туфельку под микроскопом.

Сосед справа обращается к стюардессе, спрашивает, есть ли места у окна – мест нет. Проходит ещё несколько минут – он просит апельсинового сока. Ещё несколько минут – он просит, можно ли пересесть в хвост самолёта – там только места по середине, неудобные. Спрашивает, можно ли его пересадить в бизнес-класс – естественно, нет. Я поворачиваюсь к нему:
- Вы хотите пересесть?
- Да?
- Лучше не стоит.
- Почему?
- Если самолёт упадёт, то трупы будут опознавать по местам. Вас так никогда и не найдут, останетесь без вести пропавшим.

Сосед справа сидит тихо, смотрит на свои колени. Его ноздри раздуваются ещё шире, я начинаю бояться, что, если и дальше так пойдёт, нам может не хватить кислорода. Темно, не видно даже крыла, видна только лампочка на конце крыла. Такие лампочки видно и с земли, когда самолёты взлетают и идут на посадку, неинтересно. Я люблю летать так, что в полёте было видно, что происходит внизу, и было видно, как восходит или садиться солнце. Я люблю прилетать вечером, когда оно опускается, но не за горизонт, а за облака. Вот тогда действительно веришь, что оно ложится спать.

Я читаю и завидую Хемингуэю. Мир всё-таки меняется. Не неспособность действовать нас останавливает – это неправда. Человек выбирает, человек идёт. Нам не нравятся методы, мне не нравится направление, куда это всё приведёт. Мы ускоряемся, мы бежим, но к чему сравнение со стадом, бегущим к обрыву? Это слишком пошло. Я закрываю глаза, я знаю, что психологическая игра не заканчивается никогда.

Два человека – это всегда танец змей. Брачный танец. Каждое слово может обернуться ядом и убить, но укусить – воля обоих танцоров. Абсолютная свобода, абсолютная грация. Переплетающиеся тела, скользящие одно по другому, мы подставляем друг другу шею. Одно слово – способно убить, но самые искусные могут впрыснуть весь яд и оставить партнёра в живых, не получив ни одного укуса. Пляска змей, пляска огня, двух лижущих друг друга языков. Каждые два человека слышат только одним им доступную музыку, направляющую их движения. Красота, смертоносная красота.

***

[530x600]Прошла неделя, я вернулся в Москву. Снег. Нет Солнца, нет весны, нет неба. Всё обнесено стеной новых районов и дымных облаков. Я снова потерял имя, я снова эритроцит – голубое во мне – это память прибалтийского неба – железо. А воздух – это мысли. Я спускаюсь в столичный кровоток. Не часть системы, часть организма. Неведомо для себя – я делаю часть работы. Но потом – бунт, выход наружу. Но и там всё серо, всё неприятно, всё тает под ногами, и даже ботинки жмут. Хочется быстрее домой, быстрее… Не хочется успеть. Когда летели, над облаками, было так спокойно, небесное спокойствие. Было так удобно – хотелось лететь, пока солнце не начнёт садиться.

Именно на обратной дороге рождались мысли, связанные с романом. А когда я ещё был на земле, было желание взяться за ручку и блокнот, записать, начать разговор с самим собой, ответить на мысли.

Мне, последнее время, чего-то не хватает – не хочется писать. Это почти как с витаминами. Долго не спишь – и тебе не хочется спать, долго не ешь – и тебе не хочется есть, а не хватает витаминов. Здесь даже не нужны вопросы и ответы. Пока ещё в лёгких остаётся воздух, свежий и солёный, хочется говорить. Но ещё немного, и я снова замолчу. От долгого общения человек стирается, как стираются детали в сложном механизме. Их необходимо смазывать. У человека, конечно, всё сложнее. Ему нужна любовь, Читать далее...

Что ты любишь? Я люблю ощущение лёгкого опьянения и свежий воздух, чтобы приятные мурашки по коже. Я люблю импрессионистов, хоть не знаю названия ни одной картины, люблю слушать музыку.

А может, так и надо? То есть, я не хочу сказать, что не надо знать, кто и что написал, но зачем этим кичиться? Я люблю смотреть на картины, улавливать звуки настроений, плавать по волнам совсем неакадемических мазков. Я ведь точно также воспринимаю мир, мы ведь точно также воспринимаем мир – через окно, за которым идёт дождь наших воспоминаний. Нет чистой реальности, нет и запредельных миров. Если я хочу быть счастлив, я просто должен смотреть на те картины, которые хочу, а Малевича оставить в других залах, далеко в других залах для тех, кому нужны такие картины. Я даже не хочу говорить, что не понимаю это, понимают другие, но пусть они и держатся за него – ведь это удобно, нет никакой необходимости уметь плавать, там есть целых четыре угла, за которые можно держаться. Угловато, но практично, можно наделить её всяким смыслом. В принципе, можно быть абсолютно слепым, чтобы восхищаться живописью. Не правда ли? Политкорректность в искусстве делает это доступным.

Мне нравится говорить на странные и непонятные темы. Я удивляюсь, почему вы так боитесь сказать, что мир плоский, и у него есть край? Если не у Земли? Если наши предки были намного умнее нас, и даже не обращали внимания на то, что происходит на Земле? Просто с каждым веком человек становился всё глупее, углубляясь в детали и не замечая истины? И самые гениальные из нас – делали прорыв в человеческой слепоте. Если плоска не Земля, а вселенная? Если всё состоит из огня? Если в воду не войти даже однажды? Я люблю людей, которые не закатывают глаза, которые говорят о чём угодно.

Они считают, что нам скучно. Они считают, что нам нечем себя занять. Они считают, что мы никчёмные люди. Но нам нужно лишь немного огня, пожалуй. Есть трудяги – они по кирпичику собирают свои вавилонские башни. И к концу жизни их признают гениями. Посмертные лавры… Как иронично. Нам же нужна пища, чтобы гореть. Мы горим быстро, и мы ярче всех, мы лучше всех… Но дайте нам скалу, которой мы по силам. И тогда мы её сокрушим. Но к чему вы призываете перемахивать нас через кочки? Оставьте кочки инвалидам, они поднимают им самооценку – нас усыпляют. Вы думаете, легко получать похвалы за эти кочки, когда тебя манят холодные, безлюдные вершины? На самом деле, мы самоубийцы, готовые там и остаться, на этих никому неподвластных вершинах. Конечно, не боги среди людей, но хранители ключей от будущего – это правда. Те, кто идут к людям, усеют свой путь трупами. Они прольют реки крови, но когда заходит речь об обществе – никто не отменял кровопускание как лучшее средство от недугов. Это называется дурная кровь.

Я так люблю свежезаваренный зелёный чай. С вкусным печеньем, с привкусом дома, с уютной атмосферой, с красивыми людьми рядом. Я люблю, когда дома всё хорошо и спокойно. Я хочу, чтобы кругом были красивые люди, вот и всё. Красивые не бывают плохими. Они не бывают и несносными. Красивые – прекрасны во всём!

Мне нравится гулять по чужим городам. У них есть душа – на асфальте тротуаров, в стенах домов, в вековых и только-посаженных деревьях, в людях, улыбающихся тебе и ненавидящих, в каплях истории, сквозь которые ты смотришь на них. Я не так много где был, но с другой стороны – больше, чем многие и многие видели. Остановиться у чужого храма, присесть на камни, посмотреть на заходящее солнце, вдохнуть воздух – свежий или отравленный, морской или нет – нет другого способа понять город. Невозможно узнать город, не заблудившись в нём. Услышать? Только там, где нет таких же, как ты. Пока не задашься вопросами: «Что я здесь делаю?» и «Где я?» не услышишь ответа…

Что любите вы?

Это цитата сообщения akry Оригинальное сообщение

Creationist Rhetor-o-Matic

Чудесная штука.

 

[700x525]

Не было никакого Норберта Винера. И ЭНИАК — сказки. Кто его видел когда-нибудь? Железяки могут означать что угодно. Например, что пионеры плохо собрали металлолом. Подумайте сами, разве может столь совершенный компьютер, стоящий перед вами, произойти от тупой стиральной машины, гремящей шестерёнками? Это унизительно, в конце концов. Так что всё это ерунда. Очевидно, что компьютеры появились сразу, не так давно, в результате Акта Творения Компьютеров. Лет двадцать назад, а может двадцать два с половиной года. Одновременно сразу появился и Интернет.

Да, конечно есть люди, утверждающие, что помнят компьютеры и раньше, но мало ли кто что говорит? Нам важна Истина, а не заблуждения нескольких человек. Может быть Бог вложил в их головы ложные воспоминания, кто знает?

В любом случае, современные представления о компьютерах — вопрос веры. Такой же, как вера в то, что они были сотворены из Яйца Гейтса пару десятков лет назад.

Поэтому в ВУЗах, в школах необходимо преподавание Истиной Истории Компьютеров вместе с классической. На паритетных началах. У школьников должен быть выбор, в какую из непроверенных теорий верить. И если им его дать, легко предсказать, что они выберут. Уж точно не убогое механистическое видение мира, где нет места сакральному.

Мне вспоминаются те ребята, бродящие в косухах, с гитарами на перевес, с пивом руках. Рыщущие по городу в поисках таких же как они, сбивающихся стаями, воющих на Луну и на прохожих.

***

Сегодня ночью я хочу встретить тебя совсем одну, хочу увидеть волшебство твоих глаз, сводящие с ума. Сегодня ночью, я верю, всё сбудется для тебя и для меня. Потому что я появился на свет, чтобы любить тебя, ты появилась на свет – любить меня.

Потёртая кожаная куртка, а в наушниках играют Kiss. Я следую их словам, бегу прочь из дома. С бутылкой пива в руках, с песнями в голове. Вперёд, вдоль леса по заснеженным улицам. Лица мелькают одно за другим, расходясь по домам, я же стремлюсь в ночь, против течения этих усталых, заработавшихся глаз. Они не знают, как можно устать друг от друга в постельной пляске. Они даже не помнят запаха пылающих тел.

В метро я растворяюсь с десятью миллионами, которых ежедневно оно перевозит, становлюсь одним из 10 миллионов или никем, или всем. Я лицо, мелькнувшее мимо тебя. Я локоть, случайно задевший тебя в час-пик или чуть позже. Я глаза, которые не могли перестать глядеть на тебя. Я стою у края платформы, а поезд едет мимо меня. Полупустые вагоны ещё страшнее переполненных. В них перемежаются пустота лиц и пустые сиденья. Но я замечаю тебя, горящие глаза. Чёрные брови, глаза подведены. Я делаю ещё глоток. Смотрю в пустые глаза проносящихся мимо, но вижу перед собой лишь твой взгляд…

Вперёд. Раньше ты был с Цоем, и прочь тебя уносили электрички. Теперь вперёд тебя несут другие герои. Но те же отражения в стёклах, те же слепые окна. Они приходят и уходят. Они глупы, они пошлы, им просто много за 20 лет. И они не понимают, как не понимаешь и ты. Перед тобой стоят эти глаза, подведённые чёрным. Что они означают? Для тебя всегда женщина была загадкой. В ней всегда больше, чем ты ждёшь и думаешь. Что рассказали бы тебе эти тёмные глаза? Ты знаешь, что они видели обыденность, ты знаешь, что они устали от домашнего гнёта, но это их не изменило. Они всё также обещают тебе нечто… Сказка, где ты сбрасываешь с себя оковы повседневности. Подойди к ним на расстояние поцелуя, и ты станешь подобен героям средневековья.

***

Сука испытывает голод. Уже несколько недель к ней не подходил никто так близко, чтобы удовлетворить её первородную потребность в грехе. Волки снуют кругом неё, облизывая свои губы. Хищная слюна капает с их осклаба. Вой, душераздирающий вой! Вой, пробуждающий в ней все пороки! Вой пробуждает в ней животное, которое хочет животной ярости и животной страсти. Но она устала от волков. Они нечистоплотны, они глупы, они не хотят знать завтрашнего дня.

***

Я допил пиво и уже третий перегон пустая бутылка катается по вагону. Я вспоминаю последнюю встречу. Что это было? Она была как всегда холодна с утра. Вернувшись из ванной, она оделась, не говоря не слова. Куда пойдём? Ещё одно скучное свидание? Ещё одно расчётливое свидание? Она так одевается, хочет возбудить во мне желание. Она дешёвка, но так расчётлива. Любой другой трахал бы её до посинения, пытаясь её удовлетворить. Но дорогая, зачем нам ресторан? Пойдём лучше в зоопарк! Получи удовольствие, дорогая… Вот свиньи, твоя родня, вот обезьяны – твои родители. Кажется, вон та учила тебя обхождению с такими как я. С сотнями таких как я. Ты блядь!

Вперёд меня мчат вагоны метро. Одна за другой проходят станции. И на каждой станции я перехожу из вагона в вагон. Всё ближе к вам, мои подведённые чёрным глаза. Ты говоришь Kiss? Но есть ещё Guns’n’Roses. Есть ещё, по крайней мере, 20 способов, чтобы убить себя. Есть смерть от руки, есть смерть от любви, говорят, где-то умирают и от старости, но это тебе незнакомо. Всё, что тебя удивляет – это усталые взгляды, бегущие к своей семье, к своим мужьям и жёнам, к детям и родителям – этот нескончаемый поток, запертый в рамки смерти от старости и отупения.

В следующем вагоне ты видишь её глаза. Она всё также стоит, прислонившись к дверям. Поезд тормозит, ты переходишь. Ты стоишь перед ней. Смотришь в её глаза. Вам по пути…

***

Мама, это яд. Твои дети, твоя жизнь не привела ни к чему. Ты надеялась что-то найти, ты надеялась, что в старости он подаст тебе стакан воды, когда ты обессилишь, когда рука не сможет подняться в последний раз, чтобы благословить его, перед тем как уйти. Но он хлопнул дверью. Он ушёл и вряд ли уже вернётся. Ты боишься за него, ведь сколько там впереди. Ты боишься за себя, ведь у тебя нет ничего впереди…

Мама, не пей его жизнь до конца. Он должен уйти. И никогда он уже не придёт, чтобы вернуться минутой позже назначенного срока. Он опоздает лишь на мгновение, но ты не узнаешь об этом. Это судьба. Это яд. Он твоя жизнь, он твоя смерть, твоя совесть, напоминающая тебе сейчас, как ты с ним обошлась. Тебе было наплевать на него, и вот результат.

***

Солнце встаёт. Её глаза – как у всех. Её волосы спутались, её взгляд – взгляд не проснувшегося ребёнка. Ты оглядываешься, комната такая же как у всех. В окне встаёт солнце, и занавески немного Читать далее...

А в зеркалах сегодня показывают будничные драмы будничных людей. И так, порою, хочется переключить на другой канал.

Надо будет потрахаться под Нирвану...

"Чудеса реже всего случаются именно в условиях рыночной экономики".

- Заниматься сексом мило.
- Мило заниматься сексом можно только с плюшевым мишкой...

[473x699]Ты молод, и вся жизнь перед тобой. Конечно, у тебя есть планы, есть задумки на будущее, твоё будущее! Ты хочешь чего-то от этой жизни! Ты уже осознал, что раз придётся жить, и тебя никто об этом не спрашивал, то от жизни стоит взять, что тебе причитается!

Но берегись! В жизни самое страшное не войны и не болезни, шанс остаться калекой не так уж велик, а смерть, по долгому размышлению, вообще больше напоминает избавление. Чего же стоит тебе остерегать?

Женщины! Это самое ужасное, самое бесстыдное, самое коварное и эгоистичное существо, с которым ты повстречаешься в своей жизни. Она взглянет на тебя, и ты уже пропал. Ты будешь всё также ходить в свои любимые кафе и кинотеатры, а она тебя уже приметила. Случайно вы сядете за соседние столики, случайно ты взглянешь в её сторону, а она ответит на твой взгляд. Если не сегодня, то завтра, может из любопытства, а может из-за глупой мысли, что она тебе понравилась, ты познакомишься с ней. И теперь она будет определять каждый ваш шаг. Иногда у неё будет болеть горло, и она не будет приходить на встречу, иногда тебе придётся менять планы, потому что у неё что-то случилось, и ты ей нужен. По крайней мере, ты будешь так думать. На самом деле ты уже вертишься в её умелых руках, пляшешь, подстраиваешься. Она тебя приручает, опутывает паутиной своих желаний, чтобы ты уже никогда не смог вырваться.

Ты веришь в свою силу, ведь ты мужчина. А она прикидывается слабой, кладёт голову тебе на плечо и говорит, что так и есть. Но в чём твоя сила, если ты не можешь решить ничего за себя? У тебя были надежды, были желания. Ты хотел покорить мир, но тебя уже покорили. Ты думаешь, ей есть дело до окружающего мира? Если ты хотел накормить и вылечить детей всего мира, она думает только о своём. Если ты хотел изменить мир вокруг себя, ей главное сохранить семью. Она не видит дальше домашнего крыльца, но ей это и не надо. Спустя годы ты лежишь дома и претворяешься, что тебя ещё интересуют эти вопросы. В своём воображении ты ещё отважный и стремительный, ловкий, дерзкий, способный в решительную минуту спасти мир. Ты ещё чувствуешь себя мужчиной, но ты ничуть не лучше жирного кастрированного кота, любимчика жены, который занимает половину твоего дивана и которого ты, конечно же, ненавидишь.