Я иду по тонкому льду, но, кажется, другой возможности у меня не будет.
Я прислушиваюсь к каждому шороху, и замираю, когда слышу треск.
Мне иногда кажется, что вот-вот всё провалится, и никогда уже такого шанса не будет.
Но, чёрт возьми, если я не пройду до конца.
И чёрт меня забери, если я сам надавлю на эту тонкую корочку льда, чтобы всё прекратить.
Не бывать этому! Этого не будет.

Но сейчас я иду. Будто глаза закрыты.
Мне не хватает дыхания, потому что я затаиваю его, чтобы что-то услышать.
И тут идёт снег повседневности. Он слепит, он отвлекает.
И привычным лёгким движением я его отбиваю.
Но…

Раздаётся вдруг треск, и я вспоминаю, что
Я иду по тонкому-тонкому льду, и такие прелестные узоры трещинки по нему разбегаются.
На другой стороне – я ещё не знаю что. Но там лето.
На другой стороне, даже не бывает снега.
Там странное слово с большой буквы «Т»,
И, кажется, оно пишется просто. Так просто, как
Мама и папа, но в два раза проще.

И, при всём моём уважении к англичанам,
Но бывают моменты, когда слова,
Повторённые даже трижды, (а хочешь, три слова)
Значат намного-намного больше, чем даже их
Слова, слова, слова…

Я скорее поверю французу,
И даже, соглашусь с русским богом.
Один передал свою душу Вальжану,
Другой – простой проститутке.

В этом Бог, в сердце, его нужно только услышать.
И когда я подхожу к Иордану,
Не дай, Боже, мне его не увидеть,
Я хочу не просто омыться,
Я хочу, чтоб это длилось вечно.

Кусаться, когда кругом волки – привычно.
Укусить твою руку – привычно.
Ужасно! Меня раздирает в клочья,
Мне хочется выть, мне хочется драться,
Но только с самим с собой и на себя самого,
Потому что других виноватых здесь нет.
Я…

Меня пугают слова «пока» и
«До тех пор», которые ты сегодня сказала.
Они страшнее, чем палка для пса.
Они обещают вечность. Холодную, тёмную,
И имя ей, как всегда – Одиночество.

Но что ты сказала, недавно, давно уже,
Я, кажется, не могу припомнить, чтоб слышал их раньше.
Я отчаянно, отчаянно гоню прочь от себя мысли о тебе,
Вспоминаю других, и ты знаешь, никак мне не вспомнить,
Эти «слова, слова, слова», которые с тобою значат так много.

Мне кажется, я помню то каждое. Но было каждое механическим.
А такое, чтоб пульсировало. Чтоб при этом билась кровь в жилках –
Я не буду врать, было, давно, и с ними покончено. Они
Просто отжили в сердце и в памяти.

«Где ты был?» Я ждал, пока всё забудется. И вот я,
Чистый, холодный, усталый, огрызающийся.
Но зубы сотрутся за ненадобностью.
И есть теперь дом, где я могу отдохнуть и согреться.
И есть теперь сердце…

«Тук-тук-тук» – это совсем не «слова, слова, слова», они гораздо живее, они, когда я закрываю глаза и затаиваю дыхание у тебя на груди.

«Тук-тук-тук» - вот они и выведут меня по этому тонкому льду…
И мне даже немного, мне ужасно страшно, что вдруг всё провалится.

Но «тук-тук-тук» незамирающе…

Мало того, что я живу с сектантом, так он мне ещё запрещает ругаться... :-(

Я стою во дворе. Высокие дома жадно очерчивают видимое небо в маленький лоскуток, но от этого ощущение ещё сильнее. Поднимаю голову и вижу, как надвигается туча. Линия фронта так геометрически выверена, что, кажется, это кем-то рассчитанная программа, а не масса воды в небе.

Появляется ощущение тишины. Непривычной для летнего вечера, но такой закономерной. И удивительно, почему там ещё летают птицы, если даже деревья не двигаются. Тополя замерли на уровне пятых-шестых этажей, не падает пух. Только маленькие чёрные птички-точки на фоне кучевых облаков.

Туча – в самом её ярком понимании – огромный солнечный тиран, пожирающий голубую материю и яркий свет, простирающий свою власть над землёй, обволакивает нас.

Начинается. Ветер подхватывает один из тополей и трясёт его за макушку. Других ещё не тронули. На землю падают ветки пуха. Туча уже полностью накрыла небо над моей головой. Становится темно. Начинают сгибаться другие тополя. Вот сейчас! Ещё мгновение... По телу словно электрический разряд пробегает ожидание хлещущего ливня и рассекающей небо молнии.

Гром! Тучные, неповоротливые, но такие мощные раскаты грома медленно распределяются по всему небу. Они не вырываются из одной точки, не выстреливают в этот мир через короткую щель-молнию, а спускаются сверху, плавно занимая всё пространство вокруг себя. Я ощущаю себя на дне аквариума. Ветер спускается к самой дороге и начинает сметать с неё тополиный пух. Я вижу, как первый порыв приближается ко мне. Это странное ощущение – я стою там, где ещё совсем тихо, а не небе гремит гром; где ещё совсем нет ветра, а в десяти метрах от меня танцуют вихри летнего снега. Но вот, как волна, ветер рассекается об меня. Я ощущаю его всем телом, так он настойчив. Но ему не сдвинуть меня. Я только прищуриваю глаза и немного наклоняюсь навстречу туче и ветру.

Ещё немного…
Ещё немного и грянет дождь! Крепкими сильными каплями он будет стучать по асфальту, пока не оденет его в плёнку воды. Он будет стучать и по мне – забираясь под одежду, под кожу, к самым окончаниям нервов, чтобы уколоть меня, чтобы сделать мне холодно, чтобы прижать к асфальту как остальную пыль.

Мне на лоб падает капля. Ещё одна – на руку. И … всё!

А иногда я чувствую себя бродяжкой - грубым и бедным. И грубым от незнания. И бедным от замкнутости.
Там люди другие, но их меньше, поэтому они проще, в них больше граней. Может, нет тех глубин, нет такой голубой крови, такой чистоты, как у вас, но они прекрасны по-своему...

Поэтому я иногда и неприятно удивляю...

Это не саможаление, это самоощущение.

Хей, тореро, тебя сейчас подденет на рога!
И твоя кровь окропит жёлтый песок…
И твоё имя пылью сотрётся со страниц газет.

А я буду танцевать и дальше. Я буду лизать его потную мускулистую спину. Я буду хвататься за острые рога. Я с треском буду разрываться у него перед глазами. Я буду его последней подругой, а потом - опять – вдовой. Ты думаешь, он видит смерть, тореро? Это я! Это меня он видит – последнее, что предстаёт перед его глазами. Тяжёлое, потёртое, пропитанное потом и кровью – вот какой предстаёт перед ним смерть – мною. Ты думаешь, это справедливо?

Ты можешь погибнуть героически – тебе будут рукоплескать. Если ты убьёшь – зрители будут бросать тебе цветы и шляпы. Он же задыхается мною. Ещё немного и, кажется, я пламенем ворвусь ему в лёгкие и задушу. Ещё немного, и он сляжет от одной моей тяжести.

Но посмотри как он красив! Какая грация! Какая воля к жизни! Какое животное желание жить во что бы то ни стало! А ты? Гордыня и тщеславие… Таких как ты, рьяных христиан, когда-то кидали на такие же арены на съедение львам. И вы погибали в муках, в позоре – вам нечем было даже прикрыться.

Тореро, чему ты радуешься? Разве это ты убиваешь быка? Нет. Так к чему эта радость? К чему упоение победой, если ты упиваешься кровью? Ты сделаешь дело и отбросишь меня в пыль – а сам пойдёшь принимать поздравления. А кто я? Невольный убийца. Хотела я этого? Желала?

***

Ветер перебирает пыль на арене.
Тихий шорох песка.
Пустые трибуны кричат пустотой.
Запах пота и крови совсем рядом.
А там, за стенами арены, садится солнце.
А там, за стенами, кого-то поздравляет с прекрасным боем.
А там ...

Танцевать! Хочу танцевать! Хочу целовать его!
Хочу затмить собой жизнь!

[520x400]

- Там снег. Там дождь.
- Хочу танцевать!
- Там ветер. Там холодно.
- Хочу плясать!

Если погода на нас и влияет, то это погода в каком-то отдалённом месте, где никогда не побываешь. Есть точка на земле, в которую никогда не попадёшь, и вот там-то и есть твоя погода, которая управляет твоим настроением, поэтому ты будешь хандрить в хорошие дни и улыбаться в пасмурные. Веришь? Я с трудом.

Вообще, очень странно одновременно наткнутся на два таких откровения как Led Zeppelin и Джим Джармуш. (словарь ворда пополнился ещё одной фамилией)

Да, я ходил на концерта Роберта Планта. (ещё одна фамилия)
Да, я смотрел Джармуша и до того.

Но это ничего не меняет, надо вот так вот наткнуться на них и принять. Это как в своё время было со Стриндбергом и Мейлером – взялись из ниоткуда, но прочно засели в голове. Чуть раньше это были Ремарк, The Doors, Воннегут и Ницше. Ещё до того – Чайф, Гюго, Pink Floyd и Тарковский. Кажется, скоро будут The Beatles. Правда, странная мозаика?

Время говорит, что надо что-то делать – я последнее время предпочитаю быть без часов. Странное ощущение. Ты как на линии огня. Надо действовать, надо бежать, надо стрелять. А ты в оцепенении. Прямо как у Ремарка. Ни движения, ни единого порыва действовать. Только занудная мысль о том, что иначе не выплыть. Но когда слушаешь «лестницу в небо»…

А Байрон мне понравился. Но читать его – работа. Работать летом как раз и не хочется. Он великолепно пишет. Но всё же…

(Получается какой-то калейдоскоп фамилий… Нет, не думайте, я не пытаюсь «хвастаться».)

Я хочу дом. Огороженная стенами от окружающего мира жизнь. Возможность закрыть глаза и знать, что за тобой никто не смотрит. Завести дома котёнка. Принести какие-нибудь живые цветы. Поставить мебель так, как хочется мне. Пригласить тебя к себе в любой момент. Тогда всё будет хорошо. Тогда будет полное ощущение смысла. Тогда я перестану сюда писать про «завтра» и вообще об этом задумываться.

А пока «завтра» ещё имеет какой-то дикий смысл – помесь логоса, Дао, судьбы и прочей херни.

Мне нравятся в английском два слова – house и home. Первый – это здание. Второй – дом. Почему в нашем языке нет такого деления? То ли у нас всё хорошо, и нам не приходилось так часто сталкиваться с проблемой недружелюбного окружения? То ли мы к этому так не чувствительны? То ли нам что-то другое заменяло домашний уют? Сейчас, мне кажется, пора в русском языке разделить эти два понятия. Дома бывает не уютно, дома бывает как в гостях, а в гостях – как дома. У тебя в гостях – как дома. Уютно и тепло. И чувствую себя дома. Надеюсь, ты не против?



[700x525]

- Что я сейчас читаю?
- Теодора Драйзера: «Стоик».

- Какие фильмы я недавно смотрел?
- Ночь на земле и Сломанные цветы. В кинотеатре – Терминатор 4.

- Куда я последний раз выезжал?
- В Нижний Новгород на Студ ЧР.

- Что я сейчас слушаю?
- Led Zeppelin.

- Что меня ждёт в будущем?
- Экзамен по бухучёту и справка.

- Постой, ну, постой же! Я не читал Экзюпери. Я только знаю, что он писал сказки и был лётчиком.
- Но это ничего не меняет.
- Эй, но я всё равно ощущаю какую-то странную грусть. Этот вечер, солнце так печально садится. И такое ощущение, будто птицы уныло поют. Да, и мне немного холодно.
- А при чём тут Экзюпери?
- Не знаю, мне показалось это важно…

Мне кажется, что у нас всё будет хорошо.

Правда, мы неплохо смотримся рядом? :-)
Я надеюсь, что правда.

Но, наверное, нам с тобой надо ещё немного подождать. Ещё ближе подойти друг к дружке. Правда?
Зато я повсюду ощущаю твой запах - это правда.

Вот так всё хорошо и понятно. пРРРавда?

P.S.

Ах да, и ты ещё пока не ответишь. Кажется, это тоже правда. Но ничего, я хочу подождать, если это надо.

Надеюсь, это такая же правда как и твой запах. :-)

Да ты и сама всё знаешь.

Это цитата сообщения Амазонка1 Оригинальное сообщение

Поиск фонов по цвету



поиск по цвету
[показать]

фоны по алфавиту здесь

Итак, Вы — Грегори Хаус

[показать] Вы — доктор Грегори Хаус. Циник и материалист, невежа и гений. Презираете условности, банальную этику, общечеловеческий здравый смысл и даже законы - в случае необходимости. Решительны и предельно рациональны. Чувство юмора на грани нервного срыва (окружающих). Вам не чужды человеческие чувства, но руководствоваться ими - увольте. Скорее всего, у приверженцев психоанализа, гуманизма, либерализма, здравого смысла или католицизма есть для вас в запасе два тома жалоб и предложений, но это не имеет совершенно никакого значения — вы живете только по своим правилам и оцениваете себя только в своих категориях.

Пройти тест

Говорят, что треш-реклама - это плохо...

А, по-моему, забавно. Мило так и по-домашнему.

[383x291]

Второй день стойкости. :-)

Первый день стойкости. :-)

Ах, июль трёхлетней давности. Те же слова, те же эмоции... Но я их не говорил. Это явно был кто-то другой. И было давно. и всё-таки это так странно.

Завтра... Люблю тебя, Завтра. Ты такое необычное. Такое ироничное... Ты обволакиваешь любую форму и искажаешь её, душишь...

Завтра все мы будем одни.
Завтра все мы будем немного мертвы.

Разве что-то ещё может вызывать искреннюю улыбку? Настолько же искреннюю? Разве чем-то ещё можно также восхищаться?

- Что будет завтра, дорогой?
- Мы все умрём, дорого!

Жизнь умерла, да здравствует жизнь!

Что мне нужно для счастья?

1) Димка
2) Электричка в Вецаки
3) Холодное пиво
4) Возможность материться, как мы это делали в прошлый раз, когда ехали в Вецаки.

и это было давно...


Меня заебало это импотентное московское недолето...

Всё равно ничего никогда не меняется... :-(

Когда мы говорим о мировых проблемах, о вечных проблемах, о самом насущном для человека… В общем, когда на нас нападает то самое задумчивое и плодотворное настроение, в котором мы готовы одним своим изящным движением мысли облегчить страдания всего света, я возвращаюсь всегда к одному и тому же вопросу.

Один ли я на этом свете? Замечают ли другие то, что происходит кругом? Могут ли в той же степени осознать всю несправедливость окружающего мира? Если я не один, то почему все остальные молчат?

Да, вы правильно поняли. Я задаюсь вопросом, существует ли в этом мире удобная обувь. Или человек вынужден всю свою жизнь менять нахально-жмущие туфли на слетающие при первой возможности летние тапочки? Выдаётся погожий день, солнце благопристойно греет выползающих людей. И я, естественно выхожу на прогулку. Выхожу в удобных летних тапочках. Они очень мягкие, удобные, ходить в них одно удовольствие. Но…В них неудобно. И не спрашивайте, в чём здесь проблема, я и сам того не знаю.

***

- Кофе?
- Сегодня?
- Да, у меня выдался свободный вечер. Не знаю, чем его занять.
- Я спущусь через полчаса?
- Отлично.

***

[700x525]Тепло. Около полуночи. Зефир-ветер. Кафе. Столик на открытом воздухе. Спешить некуда.

- Сегодня красивая Луна.
- Она отдаёт красным.
- Это кровь.
- …
- Что-то не то?
- Почему кровь?
- Не знаю. Приходит на ум. Мы тоже с тобой сейчас пьём кровь.
- Но это другое.
- Кровь Христа? Она ничуть не лучше человеческой. Если бы у нас в жилах текла такая кровь, я бы чаще думал о кровопускании, пожалуй.
- Ты хочешь испортить нам вечер?
- Нет, просто пытаюсь говорить о том, что лезет мне в голову.
- У тебя бывали такие вечера?
- Такие? Нет, похожие. В Риме, в Брно, в Вентспилсе. Этот займёт достойное место в их ряду.
- Почему?
- Потому что я сейчас, кажется, испытываю больше симпатий к Луне, чем к тебе.
- А какой был лучший?
- В Риме, наверное. Там я был один.
- И тебе не было одиноко?
- И да, и нет. Сам знаешь, что это такое. Я был один на один с городом. Он занимал всего меня.
- А человек? Ты не скучал по живому общению?
- А разве город – это не люди? Все эти стены, увитые плющами, трещинами, пылью. Меня забирала атмосфера. А вино помогало уловить её. Итальянское вино…
- Что-то ещё?
- Да, был ещё один раз – но это было не вечером, наоборот, днём. В Тиволи. Было очень много солнца! Я тогда пил воду из фонтана и ел местный виноград. В Тиволи можно сидеть под деревом, перекинув ноги через скамейку, и есть виноград. Он сладкий – слегка приторный, поэтому ты его запиваешь холодной водой, которую набрал в десяти метрах, в маленьком фонтане. Мимо проходят люди – что примечательно, ни одного туриста – ты улыбаешься им и ешь виноград, они улыбаются тебе в ответ. Просто проходят мимо и улыбаются. Рядом, кажется, была остановка.
- …
- А знаешь, виноград у них совсем другой, не такой как у нас. Он тоже зелёный, но в нём будто спрятано солнце. То ли это яркий день наделяет таким свечением, то ли виноградники там впитывают намного больше света, пока созревают. Наш виноград после этого вызывает только привычную пасмурную меланхолию. Он кислит – и это кислятину мы пытаемся выдать за вкус.
- Ты уверен, что сегодня такой же вечер?
- Что ты, конечно нет. Ты мне, если честно, совсем неприятен со своими расспросами.
- Тебя занимает кто-то другой.
- Другая…
- Луна?
- Нет. Она слишком холодна.
- Что же ты делаешь здесь?
- Глупый вопрос. Разговариваю с тобой.
- Других вариантов не было?
- Всё-таки, тебя я предпочитаю другим. Ты позволяешь мне вспоминать что-то хорошее.
- Хочешь что-нибудь ещё?
- Да, спроси меня, где лучше всего.
- Где лучше всего?
- В Италии. И я даже не знаю, стоит ли попробовать там пожить какое-то время, чтобы оправдать эти слова. Надеюсь, это не развеяло бы моих о ней представлений. Да, пожалуй, я хотел бы туда вернуться на время. Там подходящий климат.
- Ты всё думаешь о том, как бы согреть свои косточки.
- Да, к этому, кажется, сводится вся моя философия – тёплый берег моря или океана, кстати, я никогда не был в океане, вкусная еда.
- Что-то ещё?
- Конечно. Могу я вместо ответа самодовольно улыбнуться?
- И подумать о «другой»?
- Да… Надеюсь, она не боится летать.

[400x285]Нехарактерное…

С утра будили сообщения: «написал ли ты файнал по английскому?»
Потом позвонил отец – спросил, почему я устроился работать в стриптиз-клуб и рассказал, как мне дальше жить.
Потом пришёл Тимур, обещал прочитать мораль на тему учёбы и правильного к ней отношения.
Потом пришёл Дима, рассказал, что у меня не будет красного диплома из-за неправильного отношения к учёбе.
Потом, я сижу дома, за окном идёт дождь, от чего у меня болит голова. Я полтора дня отходил с промокшими ногами. Я, наверное, простыл или чем-то отравился. Или одновременно и то, и другое.

И ты молчишь. Знаешь, последнее время это всё меняет коренным образом – стоит от тебя услышать слово – и я уже могу спокойно уснуть, и у меня хорошее настроение, и я не обращаю внимания на то, что происходит кругом. И наоборот – ты молчишь, и я по началу начинаю каждые полчаса проверять телефон, потом мне в голову начинают лезть дурацкие мысли, потом мне просто становится как сейчас за окном – тяжело и пасмурно.

Более характерное…

Когда идёшь под дождём и всё, о чём ты думаешь – это как бы не замочить и до того промокшие тапки, не сводишь взгляда с луж. Тут они разливаются, там они глубоки, а здесь их нет. Сюда ты и ступаешь. И в эти места дождь бьёт наиболее отчётливо. Каждая капля будто пронзает асфальт. Будто так и должно быть, будто она – копьё, а он – Христос. Только в наше время уже ни одно копьё не пробьёт такой твёрдой кожи, потому что нет связи ни с дождём, ни с землёй.

А я помню запах в лесу, после дождя. Как пахнет мхом, как пахнет соснами, как пахнет влажной травой. И эти глубоченные лужи, в которых по щиколотку сапог уходит в грязь. Надо дорогой тяжело свисают ветки рябины. А по краям возвышается полутораметровый папоротник. И такой лёгкий, но насыщенный запах…

Характерное…

Я соскучился.

http://rasgao.livejournal.com/10967.html
http://rasgao.livejournal.com/10544.html