Отсутствие нормальных отношений... Ладно, в 11-ом классе меня крыло. Что теперь? По какому поводу я заморачиваюсь теперь? Можно поверить, что не все проблемы во мне, но что тогда?
Короче, задница в личной жизни - это исключительно несозидательное состояние!
Я ещё подсознательно верю, что всё будет хорошо, но мне так жалко того возраста, который я трачу вхолостую...
Нет ничего прозрачнее осеннего утра на лесном озере.
Бодрый ветер прибивает к берегу опавшие листья, в то же время переговариваясь с камышами слева и справа от тебя. Лодку слегка покачивает, когда ты встаёшь подставить ветру своё лицо. Свежесть утра заставляет улыбнуться всему окружающему покою.
Садишься за вёсла, и вот уже их плеск отражается от склонившихся к берегам деревьев, разбегается над волнами по всему озеру, оповещая просыпающихся обитателей о твоём присутствии. Ты проходишь вдоль камыша к протоке, по всюду жёлтые кувшинки. В это мгновение ты замираешь, сложив вёсла в лодке, прислушиваешься к ветру, к камышам, к мощным деревьям, которые стонут по краям. У тебя рождается чувство, будто попадаешь в просторный дом, все вокруг – твои радушные хозяева. Они совсем не противятся твоему появлению, но наоборот, не замечая тебя, показывают, что тебя уже давно все ждут. И ты вливаешься в этот поток утра.
Над головой нет враждебного солнца лета, а холодные ветра поздней осени ещё не спустились в эти широты. Утренний туман ещё окутывает самую поверхность воды, но вот-вот растает под мягким солнечным взором. И ты прибываешь в совершеннейшей ясности чувств. Всё в тебе настраивается на разговор с природой. Ты чувствуешь, как чистейший воздух очищает тебя изнутри. Ты склоняешься за борт, зачёрпываешь ладонью воду, чтобы омочить лицо. Ветер тот час же озорно накидывается на тебя, холодком пробегая по мокрому лбу и рукам. Ты улыбаешься ему в ответ, вытираешь руки, и … делаешь ещё один вдох. Глубокий, проникающий в самую глубь тебя. В этот раз он кажется ещё более свежим. Наступает самое тихое мгновение. Ветер спрятался в камыши. Деревья чинно замерли.
И тут лес наполняется щебетанием малюток – птиц. В своих песнях они приветствуют утро. Как электричество по проводам, пение пробегает от одного дерева к другому, и вот уже нет ничего кругом, что не осталось бы безучастным этому светлейшему проявлению жизни. Жизнь беззаботным ураганом проносится по озеру, не задевая утреннего покоя, но полностью преображая его. Пение птиц в лесу – второй восход Солнца.
Ты сбрасываешь с себя оцепенение и берёшься за вёсла, чтобы перейти на другой берег озера. Взмах, ещё один, ты уже смотришь перед собой, усаживаешься поудобнее, чтобы грести. А над головой раздаётся крик журавлей. Красивые, сильные птицы летят прочь, предупреждая о надвигающейся зиме. Лес готовится уснуть, но журавли не могут позволить себе бездействовать так долго. Они покидают земли, которые очень скоро скуёт мороз, чтобы также мерно разгуливать по застланным живой травой полям и наслаждаться теплом солнца. Они слишком благородны, чтобы заниматься поисками еды, они привыкли к изобилию. Точно очерченные чёрные силуэты в небе. Птичья аристократия.
Каждый год они отправляются на юг, и каждый год они возвращаются. Странники. Такими были и мы когда-то. Мы тоже были вынуждены бродить по свету, искать спасения от зимы. С тех пор прошло много времени. Больше нет необходимости покидать своё место, нет трепета перед дорогой.
Не потеряли ли мы что-то в этом благополучии? От чего мы больше не вынуждены каждый год рисковать всем в дороге? Остались ли мы благородными?
Я уже сам себе не верю, что к кому-то что-то питаю. Есть только уязвлённое самолюбие с примесью самолюбия, которое и подъедает изнутри. А на самом деле - на всех плевать.
Или нет?
Получается замкнутый круг своих мыслей. Можно ли вообще найти в себе истинное лицо? Или это только зависит от того, в какой момент я остановлюсь?
Стол.
У окна.
Стул.
У стола.
Ваза на столе. В вазе горят цветы. Рядом с вазой стоит пепельница. В пепельнице догорает сигарета, которой зажгли цветы.
Стены.
Вокруг стола стены.
На стенах пляшет пламя цветов.
Стол.
На столе стоит ваза. В вазе горят цветы. Цветы засушенные.
Тени пляшут и трещат. Трещат, потому что горят в вазе цветы.
Кусочки цветов, раскрошившись, из-за огня, отлетают от вазы, падая, красными, горящими искорками на стол.
Стул.
У стола.
На стуле сидит человек, положивший в пепельницу сигарету. Человек, который до этого сигаретой поджёг цветы.
Огонь обжигает жаром его лицо. Ему больно. Ему больно физически. В душе у него апатия.
Апатия.
В душе.
Она наступила из-за того, что он о чём-то задумался. Здесь читающий может сам придумать, что же думает человек. Это не имеет никакого отношения к цветам, единственно что, эти мысли, руками человека, зажгли цветы в вазе на столе перед ним.
Мой вариант:
Сумасшествие, в пляске пьяных теней, зажгло цветочный факел перед собой, облизав стены, стол, всё в комнате отсветами умирающего лета.
Он бежал, пот катился по его лицу. По стенам домов – тени. Они гнали его ещё сильнее страха, который был за ним по пятам. Сколько он уже бежал? Ему казалось – всю ночь. Стоило только солнцу зайти, как ужас охватил его. Но когда зашло солнце? Он уже не понимал.
Исступляющий бег поглотил его рассудок. Боль в лёгких, он задыхался – это лишило его возможности думать. Он стал зверем. Остановившись на мгновение, он снова пустился бежать, прижимаясь к теням домов – спасаясь от уличного света. Бежал прочь, бежал, постоянно оборачиваясь, но ничего не видя.
Его лицо было искажено звериным страхом. Смех, его гнал смех, слышанный в переулках, доносившийся из окон домов. Он пугал его, как человека пугает смерть. Смех радости, смех счастья. Перед его глазами всегда стояли эти образы – смех за неприкрытой дверью, радость в чужом доме. Чужой дом… Никогда он не чувствовал своего дома, никогда не верил, что он тоже будет так смеяться.
Он перестал быть человеком не так давно, с заходом солнца. В этот раз всё было как обычно. Пот, боль, тупость, удары крови в висках.
Он уже был в неизвестном ему месте, перед ним была река. Он вздумал укрыться на набережной, он надеялся, что там его никто не заметит, в тени, которую вода отбрасывала на берега.
Подбежав к реке, он замер, припав к самой глади. Так он тихо стоял, невидящим взглядом смотря перед собой.
И тут он увидел себя. Улыбка на его лице была слабой. Тихо его изображение стало колебаться на воде, улыбка стала расползаться, она засмеялась! Забилась в истерике… над ним! Он всё это время бежал от… себя!
Всё смолкло. Он успокоился. Утихли в голове голоса. Он так и остался на корточках перед водой, недвижим, а лицо смеялось глупым, пошлым смехом приоткрытых дверей.
Когда солнце взошло, его уже не было на набережной. Когда взошло солнце, он уже снова должен был быть…
Прохудился, поистёрся плед воспоминания. Уже не думаешь о чём-то прошедшем как о минувшем добром. Вспоминаешь с каким-то ожесточением всё то, что было, с ненавистью и завистью.
Сам себя ставишь в тупик своими чувствами.
[700x525]Хотя бы ревность. Откуда она? Зачем? Для чего?
Ненависть к близкому человеку. Что это такое? Откуда она? Почему она должна быть?
Призраки расставания. Наступает момент и понимаешь, что так дальше быть не может. И это решение, понимание этого решения заставляет его осуществить. Призрак, то, чего нет, воплощает твоими руками себя сам. Обрекает себя ни на что. Обрекает тебя ни на что.
Зачем я ревную … к нормальному ходу вещей? Разве я могу противопоставить себя жизни? Могу противопоставить «нормальному течению»? Нет, они слишком утвердились.
Я – не я. Я дурак! Я бегу от лучшего, бегу от того, что мне даёт жизнь. Отказываюсь, чтобы сказать, что отказался.
Опять… опять… опять…
Хочу чего-то хорошего. Хочу перестать бегать от себя и от того, что меня окружает. Хочу перестать ставить себя так, что другие бы отходили прочь.
Я хочу перестать бояться взять руку, которую мне протягивают.
Это всё призраки вчерашнего дня, призраки воспоминания, которые шепчут на ухо: «Всё повторяется!»
Слоняться по общаге, сидеть на чужих кухнях, пить с кем-то чай.
Моё параноидальное фобийное сознание не видит в этом ничего, кроме грязи. Каких-то двойных стандартов и пошлости двусмысленных фраз. Уже нельзя просто к кому-то зайти, не выслушав потом суждений кого бы то ни было – соседей или знакомых. Нельзя у кого-то задержаться, что бы на тебя не посмотрели. Я и сам смотрю, я и сам также думаю, как общественное мнение. Будете меня так же за презирать? Но я хоть не пускаю на волю чувства. Они в коробке, сокрытые, но грызущие. Мои чувства на привязи, моё омерзение спрятано.
Меня всегда в глубине души что-то будет жрать из-за того, что я пришёл, приду, сижу, буду сидеть у кого-то на кухне ночью и пью, буду пить чай.
Забавно. Вот, другие приходят – и ничего. И сам в глубине души их и презираешь, и завидуешь им, что они не сидят в одиночестве. Я слишком много от всех требую, идеализирую одну из сторон. Не стоит…
Вообще, говоря об отношениях, никогда «молодые люди» не думали бы постоянно о том, как и с кем перепихнуться, если бы девушки этого не ждали.
Пора составить на полку свои идеалы, старый придурок! Они не нужны никому, кроме тебя…
Я ещё не знаю, что напишу, но предчувствие у меня какое-то странное. Я боюсь вот такого спокойствия. Сильные чувства, порывы, они проще в управлении, проще в понимании. Что такое спокойствие? Перед чем я затаиваюсь?
Я будто что-то потеряю. Ещё одна перемена. Я совсем другой человек чем вчера, вчера – то есть год назад. Это всё одна большая перемена? Или тот период был «жизнью на дешёвый показ»?
Это не вопрос, это даже не важно. Я уже набил руку терять друзей. Забывать их где-то. Каждая перемена требует расставания с ними, с новыми и старыми. Это, по-видимому, больно, но пытаешься уже даже не чувствовать. Как мучительно было бы каждый раз искренне, по-настоящему переживать расставание! Потом я преспокойно списываю с себя обязанности, заранее уже не иду на какие бы отношения.
Друзья? Я с ними всё равно расстанусь. Это больно… Эти перемены. Это всё очень неприятно.
"Для граждан со средним уровнем доходов инфляция составила 10,1 процента. На сумму меньше средних 12500 рублей в месяц живет около 50 процентов россиян."
Не столько постановки, которые можно видеть на сценах, сколько люди, которые приходят их смотреть. «Театральная интеллигенция» - не жалкое ли подобие людей? Простите, но складывается такое ощущение, будто в театр приходят люди чем-то обделённые. Люди с не сложившейся жизнью. Неудачники, одним словом. Не по своему рождению или положению, в которое они попали, а именно из-за своих характеров. Люди, которые что-то в жизни упустили, понимают это, но ничего не могут поделать. И вот они приходят в театр, чтобы почувствовать себя «приобщёнными» к искусству. Чтобы задрать нос и бросить другим во след, что они являются носителями нашей культуры.
Но что чувствуют эти люди? Могут ли они проникнуть в то, что за всеми этими словами? Или это всё чеховская интеллигенция – слепая и ничего не понимающая? Я от чего-то склоняюсь к доктору.
Жизнь? Она за нами, за живыми! За людьми с чувством юмора! За теми, кто не боится каких бы то ни было тем в разговорах. За теми, кто живёт своей жизнью и ничем не кичится. За здоровыми людьми, которые могут жить своими руками и своими мозгами. Разве нам дали что-то? Что-то большее, чем было у них? Нет! У нас с детства не было ничего.
Когда я пришёл в театр, в голове у меня забилась одна мысль – «Меня будто похоронили!» Будто бы я на балу мертвецов, мёртвых душ. Почти ни одного здорового взгляда…
Короче, презираю я эту московскую интеллигенцию… Пусть читал я поменьше, жизни я из книжек побольше-то надёргал!