В колонках играет - Ostein Sevag

Я сегодня понял, думая о Ней: да, мне хочется быть с ней рядом, НО - Я НЕ ИМЕЮ ПРАВА ПРИСВАИВАТЬ СЕБЕ КРАСОТУ, так же как не имеем мы права считать, что Сикстинская Мадонна или Мона Лиза нам принадлежат. В этом мире нам ничего не принадлежит, даже мы сами себе. Мы только можем созерцать и восхищаться. Ах!

В колонках играет - Alan Parsons

Иногда отчаянно хочется уйти в снег. Сидя перед окном в маленьком уральском городке Губахе и разглядывая гигантские белые покрывала, думаешь: вот и наша жизнь, что снег - бела, монотонна, уныла и бесконечна. Нырнешь в один из сугробов и не вынырнешь. В белом холодном пристанище ты не почувствуешь ничего, просто зрение твое затмит потрясающая белизна.
Вот встать бы сейчас и уйти в снег. От полки с энциклопедиями и от Феклы, гуляющей где-то под ручку с везучим другом, от учебы моей мартовско-тающе-грязно-бесснежной и от дум тоскливо-зимне-бело-воздушных. Как когда-то, в Новый 1984 год, который мы встречали с родней на турбазе: я помню только страх и снег. Страх - это жизнь, как позже понял я, а снег... Тогда, 31 декабря 1983 года, я и маленький Вася плакали, лежа под елкой, в то время как родители гуляли и пили спермовидное шампанское и ледяную водку, оставив нас дома. Мы плакали и собирали кубик-рубик, но собрать не могли, потому что это довольно сложно (я и сегодня его собрать не в состоянии), я искал приметы будущего года и надвигающейся жизни, а Вася звал маму. Потом был сон, из когтей которого я еле вырвался тихим похмельным утром 1 января 1984 года. Оглянулся по сторонам - и увидел Васю, жующего золотистый мандарин. На щеке его плясал нелепый солнечный зайчик, а впереди у нас был уже не Дед Мороз и Снегурочка, а возвращение домой. Возвращение из снегов, аляповатого домика-турбазы и тонн чистого, бездомного воздуха.
Почему-то я хочу уйти в этот снег. И когда еду в поезде “Москва-Абакан”, проезжаю мимо снежных полей и темных лесов, мысленно выпрыгиваю из вагона и навсегда теряюсь в необъятной, магнетически-белой, застывшей, похожей на неземную музыку из альбома Андреаса Волленвейдера “Trilogy” дали.

В колонках играет - Kitaro

Таки день прошел, а я и не заметил... Эх, Мойша, а ты все шьешь! Поздр. всех и себя в тч с дн.Св.Вал. тчкзпт

В снежно-морозной уральской тишине я слышу отдаленный гул. Вокруг деревья, дома и дороги словно замерли в ожидании чего-то. Вдыхаю сильный зимний аромат. Голова начинает кружиться, а гул нарастает. Маленький наш городок находится в эпицентре неких важнейших событий, отдающих метафизикой. Он, кажется, намертво примерз к никогда не оттаивающей земле, напоминая громадный висячий замок на двери амбара, в котором хранятся забытые зимние запасы. Это сродни смерти. Значит, ее запах и ее гул чувствую я, стоящий посредине абсолютно белого поля. Хочется выпить водки и закусить маринованым помидором. Я падаю на снег и врезаюсь в небо, наплывающее в нескольких метрах от меня. Раскидываю руки и хватаюсь за черный кусок, но руки мои встречаются и, сцепившись, падают на землю. Крик застревает в ослепительной серебристой дымке.

Я одинок

Почти как Блок

Или как Бог,

Но что же боле?

До боли

Стыну между строк

Доколе?

Может, околеть

Или сдуреть,

Сгореть,

Стереть…

А проще –

Просто заболеть,

Как после водки

И блевать?

Эх, еб… Да

Что-то жалко мать,

Я в мир был послан

По наводке…

И вот опять

Пора мне спать…

Когда я буду

Умирать?

В колонках играет - чушь

Думаю, я проигрываю по всем пунктам... но это даже неплохо... тем скорей развязка

Улыбка
Прохладный весенний вечер заканчивал свою работу, и на смену ему спешила бездонная ночь. Он и Она сидели в парке и смотрели друг на друга. Наверное, это продолжалось часа два-три, а может и больше. Одинокие прохожие протекали мимо, изредка останавливаясь, задумываясь, осматриваясь.
А Он и Она ничего не видели вокруг. Они вспоминали годы, когда они искали друг друга, такие же прохладные, но только одинокие вечера с бесконечно идущим дождем. Он и не думал уже встретить ее, слишком долгое ожидание обещало разочарование. Поэтому он до сих пор не верил в происходящее, только понимал, что тусклая жизнь, похожая не невымытый аквариум, в котором давно нет ни рыбок, ни воды, внезапно озаряется лучами непонятно откуда взявшегося светила. Она, также во всем и всех разочарованная, не думала обнаружить рядом его: он так походил на идеал, что становилось боязно.
Покачивающийся бомж, в папиросном дыму, проковылял мимо, бренча пустыми бутылками. Долговязый студент возвращался домой, заучивая по пути какую-то формулу.
Он и Она боялись пошевелиться. Он с детства привык всего добиваться своими силами, его бедность часто мешала выглядеть счастливым и беззаботным. Как все это было давно! Теперь его жизнь подчинена закону разумного расходования энергии, теперь не надо по ночам думать о самоубийстве (и мысли такой больше нет), жечь в комнате свет до утра и пить спирт.
Она думала, что это, быть может, просто новый красивый видеофильм, которых она пересмотрела сотни, все взятые в видеопрокате. Или вышла ошибка - ведь Ромео и Джульетта умерли много веков назад, а ей так хорошо с ним. Несовременно, смешно...
Он, привыкший к цинизму, к бесконечному трепу с друзьями о продажности женщин, о значительности своей тоски, ощущал в эту ночь незнакомое тепло. Он сегодня не пил, тогда почему голова так кружится?
Парк опустел и выглядывающая из десятка фонарей ночь упрямо покрывала собой пространство, как монтировщик, закрывающий занавес после окончания спектакля, и обволакивала все вокруг мятным покоем. Неужели им уютно сидеть часами на старой скамейке и смотреть друг на друга?
А Он вспоминал свою жизнь, первую любовь, как ничего у него не вышло, и как решил он, что всегда будет один. Он внушил себе, что несчастлив, что кто-то “сверху” ошибся, наделив его сердце новым чувством. Чем больше Он смотрел на девушку, на ее голубые глаза, струящиеся из-под берета золотистые волосы, на эти слегка разомкнутые губы, в которых таился будущий поцелуй, тем больше охватывало его незнакомое доселе ощущение. Он запросто может сейчас дотронуться до нее, увлечь за собой, обнять, поцеловать. Он может делать то, что не мог делать годами, о чем уже не мечтал. Вот сейчас Он возьмет ее под руку, и они пойдут домой и не надо никаких слов, не надо объяснять, что ты хороший и умный, не надо казаться нежным, - она сама все поймет без слов.
Он чувствовал, что эйфория подбирается к нему. Непонятная эйфория, пугающая. Внезапно он улыбнулся. Она ответила тем же. Но его улыбка прочно поселилась на губах и не хотела уходить. Минута, две, десять, двадцать. Она почувствовала беспокойство и отвела взгляд. Он не понимал, что это вдруг и по-детски застучал зубами. Улыбка угрожающе росла и двигалась в сторону ушей. Сквозь губы прорывались первые порывы смеха. Она убрала челку со лба и чуть-чуть отодвинулась. “Хм... Ха... Ха... Ха...” - вылетело откуда-то из глубины, он даже не знал, откуда это, словно и не он смеялся, а кто-то другой в нем. Она стала смешной и жалкой со своими длинными красивыми ресницами и испуганным взглядом.

Улыбка исказила его лицо. В отблеске фонаря оно стало похоже на отвратительную маску.
-Что с тобой? - спросила она.
Он не мог ответить, только улыбался, даже уже не видя ее, смех разбирал и заставлял дергаться лицевые нервы.
Она встала. Нечто раздраженное появилось в ее движениях. Резко вскинула сумочку, снова поправила челку.
-Я пойду... поздно уже...
Он ответил ей резким, как пружина, смехом. Боже мой, что это? Ему все казалось смешным: ее глаза, походка, сама ситуация, что они три часа смотрели друг на друга и собственная жизнь, где всегда недоставало любви и веры. Ему привычнее было бы сидеть одному со стаканом водки, а тут - любимая девушка, парк, скамейка, поцелуи!
Но это был не радостный смех, а странный. Он очнулся, когда девушка исчезла. Тогда он резко вскочил, оглянулся по сторонам. Никого. Прислушался. Накрапывал дождик. Фонари отбрасывали тусклые тени. Вокруг было тихо и свежо. Он побежал по аллее парка, но, пробежав несколько метров, остановился. Потрогав лицо, он обнаружил, что улыбка прочно застыла там, как прилепившаяся жвачка. Он схватил руками губы и попытался сжать их, но руки, издав судорожный вопль, отпрянули. Тогда он сел на скамейку и еще очень долго улыбался в лица фонарей: безумно, нежно, трогательно. И казалось ему, что все вокруг начинает улыбаться ему в ответ и огромная эта улыбка поглощает его целиком, как мошку... Ха-ха-ха!

Жутко осознавать, что мне уже почти 28 лет, а жизнь так и не сложилась... В принципе, я не жалуюсь - слава Богу, я не обделен вниманием людей, способностью мыслить, анализировать мир, верить. Только иногда подкрадывается такое чувство, что я пресыщен всем здесь - в материальном мире, и хочется вырваться "на волю". Я устал от людей, от житейских проблем, и, наверное, буду счастлив, если мне выпадет умереть за кого-то или за что-то святое... Бессмысленно так жить, как живу я...

Может быть, нужно жить иначе? А что, уехать в город Ирбит Свердловской области, устроиться работать в газету “Ирбитский рабочий” корреспондентом отдела досуга, писать о выступлениях образцово-показательного хореографического коллектива “Радуга” при доме культуры железнодорожников? Еще обсуждать проблемы вино-водочной торговли в городе, а заодно присматриваться к смазливым толстощеким ПТУшницам, мечтая кого-нибудь из них трахнуть после распития местной алкогольной продукции. Потом можно будет жениться на самой сексуальной “простушке”, заработать денег и купить квартиру в центре города с окнами на одноэтажное здание городской администрации. Покупать своей жене шмотки, ходить на дискотеки и к “друзьям”,пить водку и смотреть американские боевики, обсасывать свежие сплетни, варить борщи, а ночью насладиться сексом с не очень умной, но потрясающе красивой женой. Она, в свою очередь, будет докучать скучными рассказами из жизни городских магазинов (в одном из них она обязательно будет работать), просить у меня денег на очередную кожаную куртку, а заодно и ребенка.
Когда ребенок родится, жизнь почти не изменится. Мы по-прежнему будем варить борщи, смотреть боевики, покупать шмотки, трахаться и обсуждать проблемы друзей. Только теперь надо еще ходить в детский сад за малышом, приобретать игрушки и показывать растущему будущему неудачнику (увы!) наш маленький, спившийся город, где по вечерам у центрального магазина продают спирт по цене 8 рублей за 250 грамм.
Жизнь будет проходить, я стану редактором газеты, отращу животик, куплю новую квартиру и сотовый телефон, выброшу все энциклопедические словари и уберу подальше детские и студенческие фотографии, и начну стареть. У жены появятся морщины и требования. Ей захочется новой любви, а мне будет даже скучно снимать с нее трусики и раздвигать ее немолодые ноги.
Я буду попивать и заведу молодую любовницу. Сексуальную, глупую и добродушную. Она всерьез поверит, что я гений и захочет почитать мои рассказы, но я отвечу ей с ухмылкой, что рассказы мои - дерьмо, и вообще, я давно ничего не пишу. И это будет правда.
А потом... У меня случится первый инфаркт, за ним второй. Жена начнет жалеть меня, баловать вкусными салатами и супами, коллеги по работе - сочувствовать, а заодно спорить, кого же поставят вместо меня. Лежа в больнице, на фоне ослепительно белых тошнотворных стен, я вдруг пойму, что прожил жизнь не так, что тоска так и осталась моей единственной верной спутницей, что я когда-то, еще в детстве, потерял что-то самое главное, а вернуть это, увы, нельзя. Банальные мысли одолеют меня, и я впервые за много лет заплачу, и вспомню всю прошедшую неяркую жизнь. И, в одну из ночей, я отпущу свое больное измученное сердце на волю, оставив гнить ненужное холодное тело... Но ни одна звезда не зажжется и не упадет в эту ночь, и даже ни одна свеча в мире не потухнет. Просто наступит следующая секунда, минута, час...

Писать дневники не умею... Лучше забацаю вам кусочек из своего неопубликованного романа "ЭСТ"

Марина играла на фортепьяно и ветер растаскивал по комнате ноты. У Марины были грустные серо-голубые глаза с уголками книзу. Она играла свою композицию (так она это называла) “Гималаи”. Маленькие пухлые пальцы часто сбивались и попадали не на ту клавишу, но я старался этого не замечать и продолжал слушать Марину (а точнее, смотреть на нее). Я знал, что это наша последняя встреча, пути наши расходятся...
Банальная, но чувственная музыка призывала остаться навсегда в этом весеннем сквозно-синем деньке, остаться и раствориться в аккордах, как растворяется в ручейке клавиш маринины неумелые негибкие пальцы. Комната представляла собой незамкнутый квадрат, потому что, была щель, через которую я должен буду уйти. Уйти и оставить Марину, играющую свою мелодию. И дело даже не в том, что валяющийся на полу журнал “Советский композитор” за 1977 год рассказывает о трагической жизни великого Эдварда Грига (1843-1907), который, как и я, тоже был несчастлив в любви и посему писал трогательные мелодии о природе, и не в том, что Марина резко перекрасила волосы в “баклажан”, воспользовавшись краской за 18 рублей, купленной в Центральном универсаме 25 апреля у продавщицы с огненно-рыжими волосами и огромным золотым крестиком на красном фоне груди, а дело в том... Эх, а дело в том, что наступила весна и из окна мы слышим пение птиц, которое гармоничнее и чище марининой мелодии, а чувства наши, увы, во власти неизвестного “шагокомандорского” будущего.
Но мне кажется, что вот сейчас мелодия оборвется, окно распахнется и ударится рамой о стол, а Марина поднимет голову и улыбнется в ответ на мое тугое молчание, и в этой улыбке я увижу всю несозданную ей музыку. Которую и не следует создавать...

Больной М. с девятнадцати лет проходил лечение в одной из дешевых психиатрических больниц города Б. Первоначальный диагноз был поставлен доктором К.: “затяжная реактивная депрессия”. Вскоре болезнь приобрела хроническое течение и М. раз в год ложился на лечение. Следующий диагноз звучал так: “невроз навязчивых состояний в форме часто появляющихся дат рождений и смерти выдающихся деятелей коммунистической партии, членов Политбюро и т.д.”. Но и этот диагноз оказался слабым штрихом в истинной картине болезни М. Следующий диагноз был поставлен уже доктором З.:”психопатия шизоидного круга с шизоидными осложнениями”. Жизнь больного М. стала похожа на драматический спектакль, в котором постоянно меняют исполнителей главных ролей. В московской клинике болезнь М. определили как “маниакально-депрессивный психоз с преобладанием депрессивной фазы”. Знал ли больной М., что следующий его диагноз будет звучать намного короче?

Да, это интересно... Что-то новое в моей скучной жизни