Где-то в недрах земли, в самой глубине ее подсознания что-то оборвалось.
Мир разрушился.
Где-то в моей пропасти, на самом ее дне воют волки и лают собаки.
И рев не глушится.
Деревья вобрали в себя всю влагу и сгнили у корня, но крона цветет
Издали белеет
А земля вокруг гнилых цветущих деревьев идет трещинами от засухи
Смертью я болею
Где-то в недрах космоса, среди цветущих облаков птица падает
Не летаю я
Где-то в моем суперэго плач падающего ангела разлетается эхом
Умираю я
Лепестки цветов падают на сухую израненную землю надписью "ненавижу"
Жизнь заброшена
Я прощу вас всех, и себя, наверное... Но, господа, мы все ублюдки и сволочи
В гроб уложена
На ресницах твоих я растаю снежинкой
Чисто-белым огнем, водяной невидимкой
Расплывусь по глазам нежно-горькой слезою
Прошепчу "не забудь, я душою с тобою"
По весне я в тебя уронюсь каплей неба
Теплым майским дождем обниму, где б ты не был
По плечам, по спине растекусь и заплачу
И скажу, как всегда "я с тобою, удачи"
Жарким летом с дороги гарячей пылинкой
Заплетусь в волосах, или в глазках соринкой
По приходу домой меня смоешь водою
Не грусти, я люблю, и конечно, с тобою
Одиноким листочком замерзшего клена
На дорогу слечу, и тебя нежно трону
Ты привычно посмотришь, и как-то небрежно
Прочитаешь во мне "я с тобою, конечно"
В твоих нежных глазах я умру без тревоги
Будет дождь, будет снег и кривые дороги
Нас несут вразнобой, разлетимся как птицы
Но мое "я с тобой" пусть хотябы приснится
А я снова иду с бутылкой коньяка в его храм. Он достает рюмки и лимон. Это бог достает. Лимон отнють не божественный. Подвявший какой-то. Ну ничего. Могло и не быть лимона. А вот есть. Сотворил. Тоже хорошо.
- Как со временем?
Это я бога спрашиваю. Мол, сколько времени у нас на то чтобы раздавить эту бутылку и разойтись по работам.
- Нету времени. Совсем. Ни одного.
Странно. Еще даже не темно. Он что пьян?
- Старик, ты что пьян? Когда это у тебя не было времени?
Это я бога спрашиваю. Бога. Ну правда, с чего это у него то времени нет.
- Вот понимаешь, создавал я мир. И солнце. И людей. А время не создавал. НЕ СОЗДАВАЛ Я ВРЕМЕНИ!!!!
Бог запрокидывает голову и своими серыми от работы руками закрывает свои большие глаза цвета уставшего голубого неба.
Я наливаю ему полную рюмку коньяка, и тяну его за руку, чтоб он выпил.
Коньяк мягко обжигает наши рты - мой и божественный, и хочется лимона, но он то не берет лимон - бог. Ну и я не беру. Смотрю на него. На бога. А он отводит взгляд в окно. Словно новое что-то увидел. Бог то. Новое. Ну да...
- Деда, ты чего? Успокойся.
- Хороший коньяк. Молодец ты.
- Ну да. Семь лет выдержки. Неплохой.
И мы молча допиваем семизвездочный коньяк и бог идет собираться. А я смотрю в его окно. Бога. И понимаю.
Он то сам себя сотворил. И мир он сотворил. Но если он не сотворил времени, то его вроде не должно быть. Времени. Не создавал же.
Но немного времени то есть.
- Значит есть кто-то, кто создал время. Ну и импульс, из которого я себя сотворил, тоже создал же кто-то. Есть БОГ.
Это мне бог говорит. Бог.
Где-то в промозглой осени в дорожной пыли испачканных листьях ты нашел меня или я сама нашлась в твоей жизни. Никто не знал, во что это выльется, как впрочем и теперь никто не знает. Полагаю, мы оба уже тогда в глубине души представляли себе, как будем громко смеяться по утрам и орать глупые песни, как я стану смешным привидением в твоем доме а ты равнодушным богом в моем храме.
Где-то в остатках закончившегося тепла на грязной площади среди пьяных пятницой лиц (или это был четверг?), среди осколков солнца и ростков вечера мы с тобой познакомились, чтобы вот так теперь не смочь просто разойтись по разным жилищам...
Никогда не обещайте не влюбляться. Не поможет.
Не берите обещаний не любить - зачем заставлять любимых лгать???
Ты знаешь... Я все не пойму... Лгал ты или нет... Любил или выполнил обещание?
Где-то в буйстве безумной весны, между огромным беспощадно глубоким небом и переполненной жизнью землей я потеряла тебя или ты сам потерялся из моей жизни...
Я сижу на холодном асфальте и не вижу ни лиц ни душ... И никто не знает что будет дальше... Робкое "люблю" уже не смеет ранить пространство, но губы еще чувствуют тепло твоего тела...
Я не только опустошена, но и переполнена... Во мне не помещается столько боли и любви одновременно... Слезы вырывают эмоции из души, и я не знаю, как из глаз еще не льется кровь... От твоей чуждости на глазах кровавые мозоли. Все тело горит ледяной исспариной...
Зачем-то я еще живу.
Никто не знал, что я стану плачущей марой в твоем доме.
Никто не знал, что ты станешь жестоким палачом в моей сказке.
В жизни бывают странные моменты... И даже не моменты... Скорее вся жизнь странная... Все совсем не так как надо а надо делать вид, что это то что надо... Напутала я совсем... Это жизнь меня напутала...
Живешь так и все вроде хорошо. Кажется, как раз что надо. Загораешься счастьем от одного ласкового слова, от поцелуя в щечку, от малейшего проявления заботы. Потому что любишь... И сам вроде на руках носишь свое счастье и лелеешь... Вот только хочется, чтоб у любимого человека было так же. Чтобы он тоже так же горел. Чтобы так же стремился к тебе на встречи. Чтобы так же радовался каждому знаку внимания... Во сколько счастья на двоих было бы... Орали бы просто от счастья по утрам, орали бы на балконе счастливые песни, заражали общим счастьем друзей, разбрасывали бы его и берегли... А потом подарили бы его детям...
Но наступает момент, когла тебе говорят "прости. Не люблю". А все было как всегда. Как надо. А стало совсем не так. Но тебе говорят, "Так надо". Ну как же надо? Это, простите, кому надо? Мне? Спасибо, не надо. Мне не так надо. НЕ ТАК!!! Дайте мне то что надо и идите куда шли...
А поздно. "Прости, не люблю". Внутри, где-то глубоко кто-то пролил только что вскипевшую кастрюлю воды. Кому столько много кипятить понадобилось?
А в голове запульсировал огромный айсберг.
"Не любишь? Совсем чтоль?"
И учишься с этим жить. Учишься придумывать каждый день на что ты убьешь вечер, боишься прихода пятницы, потому что выходные без любимого человека - это камера-одиночка... Кто-то жалеет. Кто-то говорит "пройдет", но ни одного ни другого не слышно.
И ты целуешь губы уже не своего своего любимого и у тебя пульсирует эхо "Не люблю...."...
Идешь на работу, стараешься чем-то себя занять - эхо не утихает... Когда любимый человек рядом вроде ничего... Как-то держишься... Когда нет - уже все равно, как выглядишь и что делаешь...
А потом проходит. Собираешь волю в кулак, покупаешь затемненные очки. Занимаешь чем-то все время. И живешь так, словно "надо просто переждать". А потом привыкаешь не думать об этом...
Только в голове глухое эхо "не люблю"...
Ничего особенного. Просто поездка на работу. Чего не ожидала, так это встречи с Ней. Они всегда неожиданны. И всегда оставляющие ярчайший отпечаток в душе и вкус крови во рту.
Как всегда, я села в маршрутку не слишком забитую , не слишком пустую.... Сидячее место нашлось спереди, возле водителя. Не в меру душновато. По-утреннему тихо. Небольшие заторы на дорогах. В общем ничего необычного. Я не сразу обратила внимание на этот автобусик. Даже признаться, заметила его только потому что мы стали медленно волочиться в хвосте его. Я не поняла тогда, почему бы мы его не обогнать, ведь дорога там был свободная и объехать его можно было запросто. Но тут что-то очень знакомое щекотнуло между лопатками и сердце стало биться медленнее. Я увидела ее лицо. В этот раз она была старовата и немного неопрятна. Ну да, ведь масленница уже позади, ее старухой сожгли, а русалии еще не наступили. Вот она и не омолодилась пока.
Мара ласково смотрела мне в глаза из заднего окна этого неспешно покачивающегося по сторонам ярко-голубого автобуса. Теперь стало все понятно. Сразу стали очевидны черные ленточки на зеркалах заднего вида и небольная тусклая надпись "ритуальные услуги". А встобусе были люди. При чем явно не только живые. Иначе, что она так скучала? Снова засватана. Снова жениха повезла.
Люди почему-то привыкли считать ее жестокой. Ну правда, зря вы так. Она - часть нашей жизни. При чем очень личная, даже интимная ее часть. Хотя... Да, ее понять действительно сложно. Ее игривое чудовище бушующего мая... Русалии, щекочущие ужасом проснувшихся мавок, леших, русалок... Они убьют смеясь, и после лишь оплачут... Ее безумная страсть ярой девченки после купайловских грез... Ее таинственная загадочность ведьмы среди увядающей осени... И зимняя старость ворчливой старухи....
Сколько раз эта красавица старела и возраждалась на русалии... Нам ли, старости боящимся можно понять эту богиню? Нам ли, со страхом глядящим в вечность понять ее, умирающую каждый день? Мы умираем только раз... А она с каждым из нас. Древний обычай викингов отдавать вертвому воину в сопровождение деву не особо приврал. Кто как не Мара проходит Калинов мост над Рекою Смородиною с нами. Кто как не Она оплачет нежно каждого рассветной росой.
- Мама?,-не ожидала,- А ты все в работе...
- А ты как, Вед?, - ее заботливый взгяд забавно резонировал с сарказмом.
- Похоже у тебя об этом спросить надо. Мам, у меня все хорошо. Семья, весна... Знаешь ли, жить хочется... - не попросила, а просто поделилась радостью с покровительницей.
- Живи. До скорого, - неизменно нежно улыбнулась богиня.
Маршрутка остановилась на очередной остановке забрать заждавшихся людей, а в голубой автобус пассажиры не спешат...
Долго видела еще ее черные глаза и немного взлохмаченные на макушке угольно-черные волосы в заднем окошке голубого автобуса. И осталось чувство, что ведь действительно скоро снова увижу ее.
(с) Ведана
В ладони правой мотыльком неслышно тает приведенье
Весной земля не вспоснит сон, откинув зимнее забвенье
В ладони левой дребезжит слепое ожиданье встречи
Ты открываешь эту дверь... Скрип той двери мне душу лечит
В ладони правой горсть цветов нелепым веником застыла
Весна не в силах снять оков, но цветом их своим укрыла
В ладони левой вся душа распатлавшись в рубахе белой
Повисла, и едва дыша, к цветам весенним улетела
Взгляни на буквы в монитор, мои улыбки в тех карлючках
На белом черный сей узор как солнце в серых грустных тучках
Ты улыбнись хотяб на миг и вспомни то что душу греет
Весенний ветер не притих, но на душе, поверь, теплеет.
Пишу... На остановке метрополитена
Пишу... Дыша черт знает чем, смешавшись с этиленом
Пишу... Гуляя ночь по прошлогодней влаге
Пишу... На зведном небе, как кровью по бумаге
Прости... Я постарела, не отписав об этом
Прости... Я не забыла, а потерялась где-то
Прости... Пишу лишь в мыслях... Я потеряла цели
Прости... Я умираю... Тебя ль просить? Да мне ли?
Пиши... Мне буквы в почту... На мониторе россыпь
Пиши... Мне мысли в ветер да на травинке росы
Пиши... Я не забуду, и ты мне улыбнешься
Пишу... А ты, ответив, души моей коснешься
Стоишь у открытого окна... Прямо на подоконнике и восхищаешься той высотой... Такой манящей и равнодушной... Там и небо и земля - за окном... Только шаг - и я снова в своей квартире... Но все же мерзну от холодного ветра и режу ноги осколками фарфорового горшка, в котором непредусмотрительно росла герань. Прости... Герань конечно не при чем.
Стоишь под струей холодного душа и от тела идет пар... Оседает на зеркале... Холодно... Надо бы включить гарячей воды... Блин, это уже гарячая... Теперь на плечах ожеги... Плечи - не сердце. Заживет.
Одна ложусь спать, включая мобильные телефоны на самый громкий режим и двери оставляю открытыми... Хотя точно знаю, что это не правильно. Все равно ведь не усну.
На рассвете меня навестило воспоминание. Жуткий неприятный рык сирены. Это сигнал что надо подготовиться к парашютному прыжку. Открывается люк. Красиво. Пора делать шаг.
Собираюсь чем-то заняться. Экстримом... Разбивать окна дорогих машин или купить велосипед? Это чтобы отвлечься от мыслей и чувств... Глупость. Надо просто убрать. Пора делать шаг.
Как и тогда - с парашютом - у меня не будет опоры под ногами... Но тогда меня держал парашют, а теперь? Держите меня, боги! Я делаю шаг...
5 и 15
В тот вечер ни одна птица не могла уснуть. Они словно сговорились. Солнце давно уже перестало подавать какие бы то ни было признаки своего светильного предназначения, а птицы словно не замечали этого. От ихнего самозабвенного пения Сэм никак не мог уснуть.
Он ворочался из стороны в сторону, пытаясь разместить свое тело именно так, как бы оно любезно согласилось уснуть, но, так и не найдя нужного положения слез с кроватки и пошел в коридор.
Как всегда в такое время, в коридоре было невыносимо темно. Как и прошлый раз, там пряталась целая армия ужасных чудовищ, и самое отвратительное страшное слонище. Как оно выглядело, Сэм, конечно же не знал. Просто услышал от старших это имя и сразу понял, что слонище - это именно та тварь, что прячется в проеме между туалетом и выключателем. Эта такая кнопочка, от которой зажгется где-то свет. Надо только хорошенько подпрыгнуть. Но тогда может проснуться мама и отругать. Это хуже чем слонище. Потому Сем решил просто осторожно обойти всех чудовищ и выбраться на улицу, куда они побоятся за ним ходить.
На улице было тепло. Птицы продолжали орать. В такие моменты становится совершенно не понятно, за что взрослые так восхищаются их пением. Ни тебе слов смешных, ни музыки. А спать под это дело вообще невозможною .
Сэм постоял еще немножко на пороге и пошел гулять. Дорогу он знал отлично. С мамой он здесь гулял почти каждый день. Но босиком - первый раз. Потому ступал медленно и осторожно, чтобы не поранить ножки.
Вдруг он услышал как кто-то плачет. Это молодая тетя (или большая девочка) сидела на скамейке, обхватив руками коленки и всхлипывала.
- Не плачь!, - сказал Сэм.
Тётя удивленно глянула на него и явно удивилась.
- Ты ангел?
Сэм не хотел разочаровывать такую красивую тетеньку, потому привычно соврал.
- Ну да. А ты не плачь.
Конечно, он был тогда ангелом. Босый пятилетний малыш в белой рубахе по коленки далеко заполночь гуляющий по парку. Что еще можно было подумать?
25 и 35
Сэм проснулся. Последние несколько ночей безсонница вела себя крайне вульгарно.
Он пошел на кухню за коньяком, но едва приоткрыв холодильник вспомнил, что коньяк закончился еще вчера. Он взял с тумбочки стопку наличных и пошел за коньяком.
Вдруг из старого парка донеслось странное всхлипывание.
Он подошел ближе и увидел женщину лет 35, тушь раслеклась по лицу и не только... Она облокотилась о свою сумочку и не стесняясь громко рыдала.
- Не плачь!, - сказал Сэм.
Ее взгяд отрезвил его моментально.
- Ты ангел? , - спросила наивно она.
"дежавю", подумал он.
- Что вы, я не ангел. Я уже вырос и стал богом. А рыдать вам не к лицу. Плохой пример бабочкам подаете. Эт вам еще жить и жить, налетаетесь. А им осталось то всего пару недель. Пожалейте их.
- Не поняла...
- А что тут понимать? Говорю, реветь не надо. Главное - не расстраивайте моих бабочек, а остальное приложится.
Она рассмеялась. Он и правда был похож на молодого бога. Растрепанные светлорусые волосы, белая рубаха по колена и... О боже, на нем правда больше ничего не было
45 и 55
- Какой кашмар... Приснится же такое.
Семен встал с кровати и вышел на балкон покурить. Вдруг в парке он услышал чей-то отчаянный плач.
Он выбежал на улицу и увидел пожилую женщину, отчаянно рыдающую у скамейки. Она стояла, обхватив столб и плакала, словно была одна в этом страшном мире.
- Отпусти, больно же.
- Что?
Она от удивления плакать забыла.
- Простите, Вы кто?
- Нет, вы только посмотрите на нее, - Семен разошелся не на шутку. Он кричал, обращаясь к окресным столбам - я дух этого несчастного столба. В кои то веки решил поспать, как тут вы меня метите своими горькими слезами. Я все понимаю, но надо же и совесть иметь!
Женщина рассмеялась. Он и вправду был похож разве что на духа. В растянутой белой сорочке, взлохмоченный и совершенно босой...
65 и ...
Что-то снова не давало уснуть. Он одел костюм и вышел в парк. На скамейке сидела старенькая бабушка с блокнотом в руках.
- Здравствуй. Ты сегодня при параде? - бабушка словно ждала Сэма.
- Доброй ночи. Я к тебе? - растерялся Сэм.
Бабушка отдала свой блокнот, обняла и медленно присела на лавочку.
- Прощай, ангел, - сказала она.
- До встречи, - ответил Сэм.
Он совершенно не был похож на ангела в своем белом спортивном костюме. Прошел до поворота, но тут же вернулся и увидел уже мертвую но совершенно спокойную женщину.
Открыл блокнот, а там повесть. Целая история огромной жизни. Поучительная и мудрая. Но всего из двух слов: "я жила".
Апрельский отчаянный вечер
Весь день неустанно ждала
Обнять твои сильные плечи
Пока ты пришел - умерла
А люди в метро... Они бляди
Не нужно стесняться тупиц
Назойливой мухою взгляды
Срывают ладонь с ягодиц
Глаза разбиваются в небе
Слезой умывает печаль
Мы мыслим все больше о хлебе
Все меньше о нас... Правда, жаль?
Апрельский простуженный вечер
Отчаянно звезды дымят
Накинь полотенце на плечи
И выйдем смотреть ангелят
Ты будешь немного уставшим
А я как обычно шумна
И нам позавидуют, павшим...
Испившим свободу до дна...
Рассветной дымкой прошлодня
Залилось утреннее небо
Мой ангел, дай еще огня
Чтоб вознести природе требу
Любовью каплю озарю
Слезы кипящей предрассветной
Тела и души отпою
Любовью каясь беззаветно
Анка сидела на мосту Патона, свесив ноги и смотрела куда-то вдаль своими таинственно закрытыми глазами. Ее восхищенный взгляд скользил по верхушкам щербато-зеленых сосен, багрянящихся от рассветного неба. Этот рассвет был сказочно трагичен. Свежие рубцы от тонкого лезвия солнечного диска только начинали розоветь и пениться маленькими перышками облаков на изящном фигурном небе, исполненном утренней страстью к жизни. Каждое следующее мгновение динамично отличалось от предыдущего насыщенностью цветов и формой. Вот уже ярко-алые сосны заливались призывным хохотом от безудержной страсти проказника-ветра. Утренняя свежесть кровавого пореза лишь на миг забогрянило небо и оно тут же вспыхнуло внезапно родившимся яростным светилом. В муках рассветного экстаза был зачат новый день. И он тут же озарил весь мир своим внезапным порывом света. Птицы уже до отказа заполнили пространство своими голосами...
Внезапно проехавшик камаз вернул Анку на средину зловонного моста над когда-то славной божественной Данапрой, а теперь просто речкой-вонючкой днепром. Шапка смога полностью окутала Киев, по небу нельзя было понять, утро счас, вечер или полдень... на берегах туда-сюда сновали муравьи-строители, разворачивали свою бурную деятельность, и едва она успела снова закрыть глаза, как услышала звонкий мужской голос прямо над своим ухом.
- Девушка, вы просто божественны. Что делает такое прекрасное создание в полном одиночестве посреди моста?
Он это сказал буквально на ухо, нахально склонившись над ней.
- Ты чертовски неоригинален. Поверь, я такие слова слышала от сотни мужиков, и не совру если признаюсь, что ты не самый сексуальный из них всех.
Анку поразила его наглость, но все же за ней она успела разглядеть небесно-голубые глаза, идеальный овал лица и белесые давно нечесанные волосы чуть ниже лопаток. «Его б нарисовать... лишь крыльев не хватает за его спиной для полноты образа», неожиданно для себя самой подумала Анка. Она никогда не рисовала, хоть краски и кисточки почетно пылились на верхней полке у нее дома.
- У вас просто ангельский голос... вам бы в небесном хоре петь...
Жил был принц дурак Иван-несмеян. Мало того что дураком уродился, так еще и страсть как поплакать любил. Вот бывает разгонится на своем вороном коне и ревом ревет. Да еще и привывает. Народ сначала пугался, все по избам прятался, а потом попривык.
Только царь не смирился с позором. То крепким мужицким кулаком пытался запретить рыдать дураку, то лекарей созывал (сразу после кулака обычно), то баб водил к нему гаремами целыми, а иной раз и траву забвение топил в палатах. Все слуги попадали, чуть замок не развалили со смеху, а дурак все невесел. Они как увидали его лицо постное, так вообще в истерике заходились, так он неделю с палат выходить боялся.
И пришла как-то в те края ведьма злющая. Да прямиком в палаты царские. И говорит царю:
- знаю я как сына твого спасти. Но есть у меня требование одно. Должон потом жениться на мне.
Царь попервах аж подавился обедом:
- ну ты баба чудишь… за такие бредни тебя повесить могу на воротах, чтоб другим неповадно было. Иль в костер на Масляну заместь Мары пойдешь!
Ведьма молча развернулась и пошла прочь.
Три дня еще думал царь, кручинился. Все о ведьмином нахальстве раздумывал. За то время царевич трижды обскакал-обревел на коне булатном все царство. Пять подков стер да коня до смерти загонял. Все зверье в округе распугал, всю нечисть скликал по околицам. Делать нечего. Дай думает попробую. Была-ни-была. Ведьму сжечь завсегда успеется.
Кинулись искать, а от ведьмы то и след простыл. Никто не видал, не слыхал, словно и не было окаянной.
По наитию решили самого принца и отправить за ведьмой. Снарядили, накормили, с почестями провели.
А принц… сначала конечно ревел. Часа 2 наверное. А как очутился в дремучем лесу, сразу притих. Идет по тропинке, поник, коня под узцы ведет, да слезинки роняет на сыру-землюшку. Идет да идет, как друг из-за дуба векового выскочил серый волк. Ну дурак как в сказке положено к волку и обращается:
- братец волк, помоги, другом буду. Расскажи, где ведьма живет.
А волк как рыба об лед. Молчит пень-пнем. Иван не долго думая подошел к волку и жопой ему на спину как плюхнется. Ну явно думал, что раз в сказке живет, то волк на себе повезет дурака. Не тут то было. Волк от такой наглости рассвирепел и как цапнет его за руку. И только пятки посверкали. Не Ивановы – волчьи, конечно.
А Дурак так удивился проишедшему, что даже зареветь забыл. Ну и пошел себе дальше.
К утру он умер. От яда. Волк ядовитым оказался.
Через 3 дня нашли слуги дворцовые тело дурака, да и устроили похороны со всеми почестями.
А как тело закапывать стали, появилась ведьма, да только в облике красавицы-невесты. Хоть и не похожа была на старуху безобразную, все же люд сообразил и не сомневался, что это она. А другие бабы и не интересовались им отродясь.
Подошла, гроб отворила, да и пошла с ним под руку.
Народу не в домек, что Марушка-смерть женила принца ихнего, на себе окаянной.
Алыми поцелуйчиками капли крови взрывали пол. Медленно, не спеша с руки прямо на паркет летят капельки-бомбочки.
Когда леденеет в сердце, глаза горят слезами, единственный друг, который способен помочь… нежный и жесткий… у меня уже 4 ножа… каждый из них по своему прекрасен. С изогнутым лезвием и гравировкой привносит изящество и тайну, забывает забыть о самом болючем… нежно скользит по руке… его тупое лезвие оглушающее разрывает кожу и мелкие капельки крови вырывают последние слезинки. И улыбка благодарности касается стального спасителя…
Жало второго ножа пронзительно острое. Легко входит в тело, выгоняя с него тоску и отчаяние вместе с алыми струйками крови-боли…
Третий нож был подарен красиво и изысканно… безнадежно влюбленным человеком… он просто хотел меня защитить. И ведь защищает. Он короткий и послушный… входит в руку настолько глубоко, насколько захочу я… и почти не оставит следа. Только острая боль и дрожь во всем теле известят о том, что все позади…
Но сегодня я выбрала коготь. Его зубцы вонзаются в кожу, выгрызая из меня все сомнения…он ласкает меня всем изгибом стального тела, вместе с кровью выливая из меня ту боль, которую я не могу в себе носить больше… которую не могу высказать, залить вином… это как излишек крови в моем теле… она пульсирует, просится наружу. Вырывается алым стоном… на руке остаются багряные щелочки в израненную, так и не научившуюся уживаться в этом теле душу…
Ты говоришь, что я самоубийца…. Нет… я не убиваю себя. Убиваю лишь боль. Это больше чем я могу вынести. Смерть – это то, чего я могу лишь покорно ждать, поклоняясь кровавым танцем ножа.
- Не тупи!! - кричу я что есть мочи…
А ты стоишь на краю дороги и делаешь шаг. Здесь я - твоя мама а ты - капризный малыш. Только что ты сделал шаг в лужу.
- не тупи… - прошу я как-то глупо по привычке.. но похоже что уже поздно… ты уже в луже. Она тебе почти по коленки. Твои маленькие коленки полностью испачканные в глине, которую ты нашел возле киоска, где я брала тебе фрукты.
- не тупи, - произношу я совсем не к месту, наверное, выражая только досаду и обиду от того, что не придумала просто одернуть тебя и не пустить к грязной луже. Просто я, наверное, не успела привыкнуть, что ты здесь двухлетний малыш, и я твоя мама…
Я догадывалась, что где-то глубоко в подсознании я хотела быть твоей матерью… Это в общем понятно… Нереализованный материнский инстинкт, желание проявить свои власть над тобой – таким деловитым и агрессивным последние несколько лет…. Это даже не месть, это просто жажда справедливости. Ну, опять же, желание оправдать, почему, когда мы оба пришли с работы, то ты садишься за чтение любимой книги, а я - за приготовление ужина. Если я твоя мать, то глупо задаваться этим вопросом. Совершенно очевидны мои причины желать быть твоей матерью… но откуда в тебе это – мне совершенно непонятно.
В следующую минуту ты с воплем «АКА!!!!!» и абсолютно безумным видом бежишь на уже оскалившегося готового тебя сожрать бультерьера…
- ты не прав, - говорю я. Но ты не слышишь меня. Ты как всегда делаешь все так, словно у нас с тобой на двоих одна голова. При чем она – твоя. Моя только чтобы волосы носить. Ты не прав. Ты просто никогда меня не слушаешь. Ну почему ты никогда не слышал меня???
- тупой ублюдок! Чертов идиот! Ты сейчас сдохнешь в пасти этой тупой собаки, и следующий раз я должна буду рисковать жизнью, чтобы ты спас ее??
Ты конечно меня не слышишь. Я резко дергаю тебя за руку и ты начинаешь плакать.
Я не понимаю, зачем ты хотел чтоб я была твоей матерью. Ты же всегда сам все решал за меня. Ты никогда, ни разу не спросил, чего же хочу я . Дорогой, может это такая изнанка Эдипова комплекса? Психоаналитики страшно так описывают наше детство. Мы проходим стадии психосексуального развития, РИЗКУЯ ЗАСТРЯТЬ НА ЛЮБОМ ИЗ НИХ. Сначала мы рождаемся, и это первая причина для ненависти.. Может, ты хотел, чтобы я была виновата и в твоем рождении? Бред, конечно…Пока ты ешь с материнской груди, у тебя оральная стадия психосексуального развития. Ты контактируешь с миром через рот. Оральный контакт. Поел – совершил оральный акт. Звучит отменно. Потом следует Анальная стадия. Именно на ней ты почерпнул свое невероятное упрямство. У тебя сейчас много внимания уделается твоему анусу, если верить Фрейду. У Фрейда несомненно было чувство юмора. И ты уже на этой стадии. И ты рыдаешь посреди огромной лужи. Весь мокрый. Из-за тебя я испачкала свои розовые джинсы… боже мой… господи! Что это!!! На мне розовые джинсы? Зачем ты хотел, чтобы я носила розовый? Неужели ты настолько ненавидел меня, что мечтал чтобы столь ненавистного мне цвета была моя одежда.
- ну ты сволочь хренова, - злобно говорю я. И честно говоря вряд ли я при этом думаю, что двухлетний малыш поймет меня. Он просто хочет веселиться. Но это желание не мешает ему громко плакать.
- ну не плачь, малыш. Злая собака тебя больше не тронет.
не первый снег в рождественское утро вызвал лишь иронию и грусть. Устал от утренних газет и кофе, от понедельника и декабря... безумно хочется тепла и солнца... чистого, нежного безрассудного света не самого большого и не самого прекрасного светила... не самого, но почему-то вдруг ставшего родным. В преддверии Нового года так хочется поверить в какую-то сказку, но единственная сказка, которая приходит на ум это сказка о колобке, который расплатился собой за то что пересек границу дозволенного. Рано или поздно мы подходим к этим границам. Нам становится тесно? Или это дух противоречия? кто знает... но на краю дозволенного - над самой пропастью так захватывает дух, что подкашиваются ноги и ты уже летишь. И вот утром ты просыпаешься, и понимаешь, что ты прилетел. Разорвал границу. Просто перешел ее. И ничего не изменилось... вроде все так обычно... на тебя не обрушилось небо и не перестало светить твое солнце... возникает два странных вопроса... А стоило ли ставить эту границу? и стоило ли ее пересекать?
на краю, над бездной потустороннего - сердце бьется куда сильнее и чаще, чем в самой "зоне табу"... не так ли?
Настроение сейчас - декабрь
Я вчера шла домой и слушала музыку. Я люблю слушать музыку на улице. Вокруг город,, люди. А меня словно нет там. Есть музыка и окружающий мир. А меня словно нет и не надо. Ведь только я появлюсь в этом мире, то музыка будет уже другой, она заглушится моими мыслями и мир станет не важен. Важна буду я. Мои мысли и чувства поглотят все мое восприятие мира и я уже полностью погружусь в себя. И не будет уже Того мира. Не будет Той музыки.
Вот я шла, и огромные снежинки летели с неба. Словно там, в небе выпустили огромные стаи ангелочков-снежинок… И они на радостях тут же явили себя миру, тут же ринулись лететь к нам на землю. Они были такие яркие, что ночной город весь так и светился их радостью и счастьем. Ничто не очерняло их. И не могло. Разве может что-то очернить сам свет? Разве может что-то осквернить само совершенство? Вот так и те снежинки… Они так быстро-быстро летели, впутывались в ветер, и получались кружева и узоры, которые может создать только природа. Только самое совершенное творение… Они падали, и было совсем не важно, сколько их… много. Это самое точное определение. Люди всегда пытаются сосчетать себя. А вот снежинкам не важно. Много. Это точно.
И не важно, какие из них какой формы. Все разные и все совершенны. Они такое расстояние преодолели… Столько пролетели… Они видели нас с той высоты, с которой нас вообще не видно… с той высоты, где нельзя отличить ничего более мелкого чем восьмиэтажный дом, земля особенно привлекательна. Там она самая прекрасная. Там она видится живым существом, прекраснейшей любящей матерью, которая вышла встречать свое чадо с прогулки и зовет, манит, простирает навстречу руки… Говорит самые ласковые слова. Нет, конечно не словами говорит… Конечно, там нет слов. И вообще звуков нет. Это получается просто душой. Ты ведь знаешь, что у земли тоже есть душа? И в душе земли внутри есть души каждого существа, которое она породила. Там есть и твоя душа. И моя…
И тех снежинок.
И так я шла по вечернему городу, и мне казалось, что я вижу каждую снежинку, которая сейчас летит к земле. Я остановилась, и испугалась. Мне стало страшно, когда я подумала, А ЗАЧЕМ ОНИ ЛЕТЯТ СЮДА? Зачем эти множества совершеннейших прекраснейших чистых созданий мчатся к земле? Они летят… впутываются в ветер… И врезаются в меня. Я сквозь музыку услышала каждый удар каждой снежинки, которая разбивалась об меня. В моих волосах запутывались их веточки, на моих ресницах они таяли, и на моих глазах они ни чем уже не отличались от моих слез. Вода этих снежинок текла по моим щекам, и ничто не могло остановить эту бурю смерти. Ничто не могло заставить их не умирать. Остаться там, в небе…
Я стояла у дороги совсем не далеко от дома, и прохожим могло показаться, что я просто жду кого-то… Или мне просто скучно. Но снежинки плакали по моему лицу, и я не хотела оставлять их умирать в одиноччестве… Души этих снежинок наверняка сплетались с остальными душами земли и теперь между твоей душой и моей летают эти капельки-слезинки… Они звездочками мчатся по интернету, донося тебе это странное письмо…
Улыбнись мне. И не забывай тех снежинок, что когда-то разбились о тебя.
Я снежинкой в твоей бороде
Нежно таю…И каплю-слезу
Превращаю в звезду
И теперь
я нигде
Зима. По снегом не спит земля. Не верьте тем, кто говорит, что она спит… она просто не может сбросить с себя весь этот снег… это мелкий холодный ослепительно белый снег…
Я на 12 этаже. Это где-то метров 36 над землей. Но я слышу ее. Она стонет ей холодно… она в муках содрогается, но зима душит ее… она должна очиститься болью и холодом… холодом и болью…
Мне холодно.
Я выхожу на улицу. Иду по почти пустому городу. В такой холод люди выходят на улицы, только если что-то очень нужно. Значит, мне что-то нужно. Я не знаю, что. Но я этого не получаю, когда ледяной ветер едва не сбивает меня с ног. Я какое-то время хожу еще по улице и четко ощущаю, как кровь в моем теле стремительно леденеет. Холодом. Холодом и болью. Я разворачиваюсь и иду домой. Там уже саша. Да, саша именно с маленькой буквы, ведь это не ее имя. Это вообще не имя. Просто я ее так называю. Другие называют ее иначе.
Она вся красивая и холодная.
- если опустить руки под горячую воду, то они быстро согреются. Но буде больно, так что включи на кухне холодную, чтоб безболезненно согреть пальцы.
Я не верю ее словам. Нет, она конечно не врет, но я не хочу открывать воду. Мне кажется, от этого будет лишь холоднее.
У саши блестят глаза. Странно… я никогда не знал, какого цвета у нее глаза. Но сейчас я думаю, что они ледяные.
- если хочешь, я приготовлю тебе поесть. В такой холод нужно много есть.
Я подхожу к ней ближе и расстегиваю ее блузку. Грею свои руки на ее спине. Холодом. Холодом и болью.
- тогда идем в спальню. В коридоре нельзя. Соседи услышат.
Я иду в ванную и включаю горячую воду. Пальцы глушат меня танущим в них льдом. Мне кажется, я слышу треск лопающихся от резкой смены температур сосудов. Болью. Болью и холодом…
И возвращаюсь к ней.
Она кладет свою руку мне на плечо и я закрываю глаза… и вижу, как снег засыпает собою всю землю. Холодом и болью.
Она такая гибкая и твердая… мне кажется, она – сам огонь… она обжигает собой все мое тело, но от этого становится лишь холоднее. Она – ледяной огонь… В эти минуты она само совершенство… И даже не она… ее в эти минуты нет. Есть какое-то существо, которое получилось из нас двоих. И это существо счастливо. Это существо любит. Оно одно, и ему не надо ничего. Потом оно умирает, и получаемся мы.
Саша снова что-то говорит. Но мне всегда все равно что она говорит. Она одевает мой халат и идет в ванну…
Я слышу шум воды. Потом он замолкает и она снова что-то говорит.
[699x654]
Душа как струна натянута. Или лопнет или запоет. По струнке нежным лезвием ползет слеза. От влаги она натягивается все сильнее. Холод стягивает кожу, лишая гибкости и эластичности. Ледяной ветер ласково окутывает своим телом все мое сознание, заставляя думать о бескрайнем одиночестве. Головокружительный танец мыслей влечет и манит, не оставляет ни капли надежды. Соленая слеза замерзает на струне и время останавливается. Почему есть силы жить, когда жить не хочется?
Когда завтрашний день уже почти позади…
Когда видишь отражение своих глаз на шершавой поверхности потолка…
Когда пространство неожиданно меняет формы и приобретает свойства нереальности и неопределенности…
Это так похоже на сон.
Но ты не спишь.
Возможно, наконец ты видишь не сон.
Что есть более реальным, чем иллюзии?
Лишь те иллюзии, в которые сильнее веришь. Те иллюзии, которые устойчивее, крепче других поддерживают другие иллюзии, которые могут служить основой остальных иллюзий.
Лежа на краю нереальности, я осознаю бесконечность иллюзий.
Я боролся со своими иллюзиями, рубил их огромным двуручным топором…
Замахи были сильные, удары отчаянно неудержимые…
Этим топором я сокрушал все вокруг, полагая, что все вокруг – лишь иллюзии. Я жаждал убить иллюзии, чтоб остаться в правде…
И лишь безумно устав, я остановился в бессилии, и увидел кровь и слезы. Кровь самых прекрасных и самых любимых людей. Мои слезы.
Я ранил вас?
Ты убил нас.
Я думал, что бью по иллюзиям, но в пылу ярости не увидел, как крушил лучшие в мире чувства, как убивал лучших в мире людей.
Я смотрю на мои руки. На них кровь. Это самая чистая в мире кровь. Но почему они не сбежали от меня? Почему они не спасались?
Воспоминания приходят с отчаянием и отвращением к себе…
Да, они ведь хотели остановить меня…
Они хотели спасти мои самые прекрасные иллюзии.
Они хотели удержать яростный топор в руках обезумевшего убийцы, чтоб спасти лучшую сказку.
Я не сумел уничтожить все иллюзии. Возможно ли это? Нет. Иллюзии бесконечны. Можно убить одну иллюзию, тысячу иллюзий, но на их место обязательно станут новые…
Хотя… это тоже иллюзия. Сладкая иллюзия о бесконечности иллюзий. Оправдание.
Я не убил все иллюзии. Но я убил лучших в мире людей. Я убил мои лучшие сказки. И успел растрощить самый приятные и самые нежные иллюзии.
И так я лежу на краю реальности. Весь в крови, слезах и