вся компаша [203x91]

А вот он я!!!Мой автопортрет...

Настроение сейчас - лирическо-депресивное

На самом деле наш путь не кончется смертью, смерть лишь продолжение пути, начертаное всем. Серое как дождь завеса этого мира отдернется и откроется серебристое окно.И ты увидешь...ьелые берега и за ними далекие зеленые холмы под восходящем солнцем...

Ооо а это гордост.Старая но мною очень любимая.... [699x493]

А это вот пример моих фото изысканий сфоткано случайно и помнится то день был предпоследним перед моей смертью...но это неважно.... [699x489]

Всегда видел в них что то загадочное и непостежимое.Самым любимым зданием было здание Зингера бывший дом книги жаль что закрыли.К сожалению фотки не нашел но все еще впереди... [600x800]

Этот стиль фотографии обажаю с первого момента как увидел в своей жизни правда самому так и не удалось отснять что нить этакое но как говориться все впереди.
[423x600]

Вид на купчино с пулковских высот где то там в одном из тех дальних домов началась самая красивая история в моей жизни.
[700x469]

Завтрак двадцать второй век
[533x800]

М окнет лист осенний...
[700x481]

вот такая фотка
[500x642]

вечно-это не сон,
а только начало пути.
из дома выйдя вон
надо идти и идти
вечно-это не навсегда
и там где сбываются сны
там,где души нагота
и просто глаза пусты

Помните Стругатских "Пикник на обочине" сталкеры,зона и так далее,если покататься по стране можно много таких мест увидеть...вот и одно из них
[425x656]

Мои силы почти на исходе я не знаю сколько смогу ещё бороться я хочу достигнуть многово,но эта боль постоянно приходит и начинает брать своё.Многое преврощается в фарс ещё большее в глупость.Я должен бороться до конца,но не слишком ли близко этот конец.НЕТ я вытерплю я смогу побороть это дыхание смерти в лицо.Голову сменает как консервную банку,сегодня я увеличел дозу болеутоляющего,это немного помогло,но это признак того что будет ещё хуже и придётся вложить все силы что бы победить.Лиш бы старания не оказались напрасны.Я дышу не пока надеюсь а пока я ощущаю ТЕБЯ.Я многое делал не так и это казалось глупостью,но я пытаюсь изменить многое,дай мне шанс не подвести тебя.Единственное что очень отдаёт по нервам когда всё начинается и бороться становится не выносимо я боюсь что не успею проститься с тобой и не смогу сказать тебе все откравенно.Прости меня за все мои необдуманности и все излишние эмоции.Я знаю только одно я тебя очень люблю искренне и нежно.Я стану тем кем мне предночертано стать и не подведу тебя.КАЖДАЯ ПРОЖИТАЯ МИНУТА ЕЩЁ ОДИН ШАНС ИЗМЕНИТЬ СВОЮ ЖИНЬ. До поворота бы,до поворота и дальше увидеть что там за Уповорота твои глаза.

По мимо гештальта от которого сума сходил всю жизнь открыл для себя НЛП и втянулся по полной.Вот кусочек из книги.... Очень понравилось : Для меня давно уж нет секрета,
Убеждался я не раз на деле:
Истин абсолютных в мире нету,
Вместо истин действуют модели.

Если подходить к вопросу строго,
То никто не мерил бесконечность,
И никто из нас не видел Бога,
Кроме шизофреников, конечно.

И никто не видел волны звука,
И никто не трогал подсознанье…
Но другой становится наука,
Каждый день меняя содержанье.

И Земля не сразу стала шаром,
Не было Америки когда-то,
Но Колумб открыл ее, недаром
Став за то большим аристократом.

Атомные бомбы мы взрываем,
Чтобы злобный враг нас не обидел,
И порою как-то забываем,
Что и атомы никто не видел.

А борясь с невзгодами своими,
Люди даже не подозревают,
Что модели, созданные ими,
Их же поведеньем управляют.

То, что поведения моделей
Счет идет на сотни миллионов,
Так же глупо ставить под сомненье,
Как существование электронов.

В крайность иногда впадают люди,
Проявляя это в разном виде:
Кто-то всех подряд на свете любит —
Кто-то так же сильно ненавидит.

Только в жизни нет дороги ровной,
И, пожалуй, людям очень трудно:
Ведь любая крайность, безусловно,
В отношениях всегда абсурдна.

Раз наука изменяться может,
Новые модели добавляя,
Люди могут изменяться тоже,
В жизни цель свою осознавая.

Надо превращать — что накипело
В нас из-за душевного надрыва —
В ядерное топливо умело,
Избегая ядерного взрыва,

И легко идти по жизни этой,
Быть Колумбом или Магелланом,
Чувствуя при этом пульс планеты,
И на мир смотря легко и прямо

Сухо. Потребность в вине.
Снять существенную усталость.

С утра живу в весне,
Туманящая в теле вялость.

Спать! Покорно спать,
Услышав, телесную потребность

курю. Не могу спать,
Какая вредная вредность!

…Ты звонишь. Вроде тихо,
твой голос еле слышен.

Любовь – это прихоть,
Когда нужно выше…

Кстати вино. Красная полусладкость.
Целует в кровь.
Так мало осталось. Сон.

У меня прекрасная работа. Самая лучшая в мире, тут меня никто не переубедит. Впрочем, никто и не будет спорить...
Мы сидели на склоне холма. Жаркое июньское солнце гладило нас своими ласковыми лучами, ветерок нес целое море запахов. Мятлик пах легко и едва уловимо, полынь взрывалась горькой, звенящей нотой, ромашки разливали в воздухе сладкий, спокойный аромат.
— Как это чудесно, Рич... — еле слышно сказала девушка. Она запрокинула голову, подставляя лицо солнцу. На бледной, бескровной коже впервые за весь день появился робкий румянец.
— Что чудесного-то, — грубовато ответил я. Всегда, когда приходится разговаривать с такими красивыми девушками, пусть даже и горожанками, я начинаю хамить. Это от смущения, наверное. У нас тут девчонок мало, я за свои двадцать лет видел не больше десятка.
— Как что?! — искренне удивилась она. — Этот воздух... такой сладкий и чистый. Я, наверное, могла бы питаться только этим воздухом...
— Насчет питания, это вы зря, — немного обиделся я. — Сейчас придем домой, мама закатит для вас настоящий пир. Братишка наловил рыбы, будет уха. Па вчера подстрелил оленя...
— Оленя? Это тот забавный зверек, что прыгает по деревьям?
— Это белка! — захохотал я. — Олень — это совсем другое!
Девушка смутилась. Мне даже стало немного стыдно своего смеха. Конечно, откуда она знает, что такое олень...
— Знаешь, Рич, — словно отвечая на мои мысли, проговорила девушка. — У нас, в Городе, кроме крыс, ничего живого не осталось. Да еще люди, пожалуй. Мы еще выносливее...
Она замолчала. Я знал, какие картины проносятся сейчас в ее памяти. Мрачный, затянутый смогом Город. Прохожие в респираторах, одиноко бредущие по покрытому грязью тротуару. Автомобильные колонны, стелющие сизый вонючий дым. Едкий дождик, накрапывающий с неба. Покрытые корками окислов стекла в окнах. Уродливые детишки, играющие во дворах, — без всяких респираторов, они уже приспособились к такому миру...
— Я и не знала, что еще сохранились такие чудесные места, как здесь. Леса, горы...
— Тс-с-с! — я привстал, скидывая с плеча карабин. Из леса вышел олень — прекрасный, огромный олень, с хищно раскрытой пастью, вздыбленной черной шерстью, нервно стегающим по спине хвостом. Я поймал его в прорезь прицела...
Маленькая, уютная студия телецентра казалась нереальной после сказочного лесного мира. Техники торопливо снимали с меня датчики, сматывали толстые жгуты проводов. Подошел режиссер, молча развел руками.
— Ну, Ричард. Ну, малыш. Такого фильма ты еще не придумывал!
— Плохо? — испуганно переспросил я. У меня не были заплачены счета за кислород, за бытовую и питьевую воду. Если режиссер не примет мыслефильм...
— Замечательно! Великолепно! Сделаем целый сериал про этих героев!
Мне помогли встать с кушетки. Техники с уважением поглядывали на меня — как-никак знаменитый мыслеоператор, автор десятка увлекательных телесериалов. Не каждый может так ярко представить свои фантазии, что на экране они покажутся настоящими...
— И как ты это придумываешь? — режиссер взял меня за руку, повел к выходу. — Этот лес... Оленя... Олень как живой вышел, у меня аж мороз по коже пошел. Только по-моему, они были с рогами...
— С рогами были волки, — объяснил я. — Они ими от оленей защищались. А придумываю я мало, просто читаю старые книги и пытаюсь их представить...
— Возьми мой противогаз, — заботливо сказал у двери режиссер. — Ветер с южных заводов...
— Добегу, мне близко...
Дверь плотно закрылась за мной, и я оказался на улице. Лицо плотно обхватывал респиратор, в кармане лежали заработанные сегодня хлебные карточки и талоны на сахар. По улице плыли волны кисловатого смога. Действительно, ветер с южных заводов.
Одуревшая от голода крыса метнулась ко мне по скользкому от отбросов тротуару. Я встретил врага ударом ноги, сорвал с плеча арбалет, выстрелил. Поднял вздрагивающую крысу за голый розовый хвост. Увесистая, килограмма два будет.
— Мама сегодня закатит настоящий пир, — вполголоса пробормотал я. — У меня самая прекрасная в мире работа!

Бывают такие дни, когда хочется все время лежать, не вставая, и медленно превращаться в вещь, бесполезную громоздкую вещь. Это очень просто. Дождь, продолжающийся вторую неделю, глубокая тоска, вызванная ощущением покинутости, апатия, лень и, конечно же, алкоголь.
В жизни Роджера Пуллокса. все указанные явления успешно наложились друг на друга и привели к впечатляющим результатам. В квартире царили беспорядок и запустение, в которых с трудом угадывались остатки былого величия. Кучки грязного белья уныло возвышались над равномерно разбросанными по полу пустыми бутылками и грязной посудой. Пепельницы лопались от переполнявших их окурков. Тяжелое облако табачного дыма уже неделю не покидало гостиную. В телевизоре зияла огромная дыра, а под дубовым столиком, на котором он стоял, валялся бронзовый бюст Гроция. Широкий диван (в прошлом - светло-голубой, теперь - грязно-серый) был завален глянцевыми журналами и комиксами, а уже на всем этом возлежал и сам хозяин.
Причины, по которым Пуллокс пребывал в таком ужасном состоянии, были не понятны ни самым близким его друзьям, ни ему самому. Блестящее окончание Кембриджа, работа в крупнейшей юридической компании Нового Света, беспрепятственное и быстрое восхождение по карьерной лестнице, обширные связи, огромные доходы, пентхауз в центре Манхэттена, три «Ягуара» в подземном гараже, личный шофер (помимо которого существовали еще парикмахер, повар, массажист и тренер по плаванию), пакет акций «Дженерал электрик» и крепкое здоровье. Безоблачная, безбрежная жизнь - длинная и широкая. Но однажды, ярким прохладным утром, проснувшись раньше обыкновенного, Роджер не нашел рядом с собой свою жену. Она просто исчезла. Собрала вещи и уехала, ничего не сказав и не объяснив. Случилось это больше года назад. Пуллокс обратился в полицию, но поиски ни к чему не привели, и он с удвоенной силой принялся за работу, надеясь обрести, таким образом, прежние покой и безмятежность.
У него ничего не получилось. Сомнения навсегда поселились в его душе. В один прекрасный день он подумал «А зачем?» и решил не ходить на работу. Он лег на диван и престал отвечать на телефонные звонки, утопив аппарат в ванной. А на третьи сутки беспробудного пьянства он понял, что никогда уже не сможет любить. И тут ему стало страшно. Вернее, он даже не осознал, что это страх. Просто в душе поселилось что-то такое, что причиняло нестерпимую боль и вынуждало постоянно увеличивать число выпиваемых бутылок.
А в понедельник он получил письмо от своего университетского приятеля, живущего в Сан-Диего. Тот писал, что часто видит Элизабет с ее дядей Генри, и интересовался, почему Роджер не с ними. Пуллокс немедленно позвонил в аэропорт, но ближайший рейс в сторону Сан-Диего был только через два дня.
В среду его разбудил громкий стук в дверь. Застегивая на ходу рубашку, Роджер прошел в прихожую, в которой еще с вечера стояли собранные чемоданы, и, не глядя в глазок, спросил:
- Кто там?
Голос за дверью бодро отчеканил:
- Почтовая служба, сэр. Вам телеграмма. Кажется, из Калифорнии.- Дверь открылась.- Примите и распишитесь, сэр.
Пуллокс перевел взгляд с лица этого увальня на конверт в его руках.
- А вы уверены, что попали туда, куда нужно?
- Простите, ведь вас зовут Роджер Пуллокс?
Пуллокс утвердительно кивнул, и холодок неприятного предчувствия пробежал у него по спине. Остатки вчерашнего хмеля мигом улетучились.
-Да, меня зовут Роджер Пуллокс, но я очень спешу, у меня через час самолет, а мне нужно еще одеться... Давайте, что там нужно подписать и проваливайте.
- Подпишите здесь и здесь, сэр. Вот ваша телеграмма.
Роджер схватил конверт, бросил его на журнальный столик и продолжил торопливо завязывать галстук.
Почтальон удивленно покачал головой:
- Вы что, не собираетесь прочесть телеграмму, сэр? Но ведь наверняка там написано что-то очень важное.
- Все важное в моей жизни уже произошло, а читать я люблю только в самолетах.- Пуллокс склонился и начал шнуровать ботинки.- И не мешайте мне собираться, в конце концов. Я опаздываю, черт побери!
- Но, сэр, телеграммы читать просто необходимо! Не читая их, Вы ставите под сомнение работу всего нашего почтового ведомства, обесцениваете ее, и она теряет всякий смысл.
- Меня не интересует, что происходит в вашем офисе, молодой человек. Меня не интересует ни ваше имя, ни ваша должность, ни эта телеграмма, наконец. Я хочу успеть на рейс, до которого осталось пятьдесят минут.
- Хорошо-хорошо, я уже ухожу. Но обещайте, что обязательно прочитаете телеграмму после того как я уйду.
- Непременно,- сквозь зубы проговорил Роджер, думая уже совершенно о другом.
Когда дверь за почтальоном захлопнулась, Пуллокс прошел в гостиную, вылил остатки бутылки в широкий стакан с толстыми стеклами и залпом выпил. Немного подумав, он достал из бара непочатую бутылку и положил ее в чемодан.
«Ну вот, вроде и все»,- подумал Пуллокс и взгляд его упал на ослепительно белый конверт. «Нет. Не стоит идти на поводу у какого-то мальчишки. Разве может быть что-то важнее того, что я снова Читать далее...

За окном баловалась осень, поливая холодным дождем улицы, засыпая дороги сухими разноцветными листьями, раздевая дрожащие ветви деревьев. Тучи постоянно напоминали об уходящем лете, от их темного понурого вида становилось тяжело и тоскливо на душе, так же холодно и грустно, как и на улицах города, порой они разрывались, выпуская на свободу свои мокрые ледяные мысли, заставляя людей открывать зонты, надевать сапоги и дождевики.
Часто и человеческая душа разрывается подобно серым набухшим облакам, боль сочится из тоненькой щелки, постепенно размывая ее, и, наконец, со всем своим напором вырывается наружу, сметая все на своем пути.
Именно боль сломила Веркину силу, раскромсала ее душу на куски, убила все надежды, заставила отказаться от борьбы за счастье и жизнь…
Проснувшись ночью в липком поту, с застывшим криком на покусанных до крови губах, молоденькая симпатичная девчонка села на краешек широкой двуспальной кровати и свесила ноги вниз… Два дня назад Лешка, крепко и в то же время нежно обняв ее, тихонько посапывал рядом с очаровательной улыбкой, расплывшейся чуть не до самых ушей.
Сегодня девушка после двух с половиной лет совместной жизни с преуспевающим агентом по связям с общественностью на этой огромной, можно сказать, бескрайней кровати спала одна.
Вечером Алексей сказал, что пора расстаться, что ему надоела девочка, которая весь день стирает, убирается, встречает после работы с уже приготовленным горячим ужином, а утром приносит в постель кофе и вешает на стул отглаженную и отстиранную до блеска белую рубашку, безупречно выглядящие пиджак, брюки и шелковый галстук, целует на прощание и, осматривая его уже у дверей, говорит с деловито-озорным видом, что он самый замечательный и очаровательный специалист в своей области.
Каждая фраза, произнесенная Верой, бывшей провинциалкой, мечтающей стать известной певицей или, как минимум, моделью, стройной, веселой девушкой девятнадцати лет, за славой приехавшей в столицу, Леше была уже известна наперед. Ему надоело это размеренное течение жизни, где было все по расписанию, срок в срок, ни больше, ни меньше, достали ухаживания малолетней мамочки, которая была младше на восемь лет, и которую он подобрал в переходе метро, собирающую деньги на обратную дорогу домой.
И теперь Леша свою сладкую девочку, юную богиню, хрустальную статуэтку, к которой порой боялся даже притронуться, чтоб не разбить, бросил ради преуспевающей бизнесс-вумен, решительной, независимой и самодостаточной.
В тот вечер Верке всю ночь снились кошмары: то она падала вниз с огромной горы в голубую бездну, то на нее стремительно мчался поезд, то кровь текла по рукам и лицу, то кто-то тянул за руку на дно озера к зеленым скользким водорослям.
Несколько часов она проплакала, сидя в одной кружевной сорочке на краю кровати, вспоминая каждое мгновение, проведенное рядом с Алексеем, неожиданность встречи и расставания. Он даже не счел нужным объяснить в чем девушка не права, что сделала не так, как и не пытался сказать ей, каким образом нужно вести себя с ним, в то время, когда они еще были вместе.
«Но теперь уже поздно что-либо исправлять, любимого рядом больше нет, его уже никогда не будет, значит, незачем жить. Пусть все будет так, как было во сне, сброшусь со своего четырнадцатого этажа, и конец страданиям, вот только обязательно ему оставлю записку, пусть винит себя. Я ему покажу, кто я такая, он еще поплачет, только будет уже поздно!», - подумала Верка и, соскочив со своего прежнего места, прошлепала голыми ногами к письменному столу на другой конец комнаты, достала ручку, целый ворох бумаги, включила ослепительную переливающуюся на свету люстру и запрыгнула на кровать.
Прошло еще несколько часов, прежде чем довольная своей работой Вера оторвала взгляд сияющих бездонных зеленых глаз от листа бумаги, она окинула взглядом комнату, где на полу всюду валялись разорванные и скомканные белые шарики, потом поднялась, положила прощальную записку на тумбочку возле кровати и пошла на балкон.
На дворе стоял сентябрь, холодный порывистый ночной ветер рвал листья с деревьев, шумел в проводах, будил пылинки под светом многочисленных фонарей и витрин огромного мегаполиса. Кое-где горели окна квартир, словно яркие всевидящие глаза, следящие за жизнью ночного города. Иногда по двору проходили подвыпившие влюбленные парочки, возвращающиеся из клуба. Метро только открылось. Некоторые уже собирались на работу.
Чтобы не медлить, ведь скоро улицы встрепенутся после недолгого сна, зашумят шагами прохожих, загудят пролетающими мимо автомобилями, и броситься вниз с балкона незамеченной не получится, Верка забралась на парапет и глянула вниз. Голова невольно закружилась, до смерти оставался один шаг. Сердечко нервно забилось, внутри что-то зашевелилось, судорожно перевернулось и упало каменным грузом вниз, вглубь подсознания, страх пробрался в тело, пробежав холодком по коже.
«А вдруг я не разобьюсь насмерть, вдруг останусь калекой на всю жизнь, что тогда? Кто будет за мной присматривать, у меня никого Читать далее...

Когда положение в мире наводит на меня грусть, я думаю о зале перелётов в аэропорту Хитроу.Согласно общему мнению мы живём в мире ненависти и алчности, но я не согласен мне кажется что любовь повсюду,подчас любовь не очень заметна и торжественна,но она повсюду.Отцы и сыновья,матери и дочери,мужья и жёны,любовники,любовницы,закадычные друзья...Если присмотреться, возникнит подозрение,что любовь реальна повсюду.